Юрий Аракчеев - В поисках апполона.

• Название: В поисках апполона.
• Автор: Юрий Аракчеев
• Издательство: Мысль
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1985

Юрий Сергеевич Аракчеев. В поисках апполона.

Вместе с автором читатель побывает в средней полосе России, на Кавказе, Тянь-Шане Памиро-Алае, в Алтайских горах и на Дальнем Востоке. Убедительно, на живых примерах писатель доказывает необходимость создания микрозаповедников, привлечения к этому благороднейшему делу самых широких масс населения нашей страны. Путешествуя в поисках редкой бабочки Аполлон, в поисках прекрасного, автор приглашает и читателя открыть для себя этот удивительный мир природы. Книга рассчитана на самые широкие круги читателей.

---

Однако бабочек было почему-то мало. Несколько видов белянок, шашечницы, одна-две перламутровки, голубянки. На фиолетовых цветочках вики лакомились нектаром боярышницы, издалека по полету их можно было принять за каких-то других бабочек и, может быть, даже за небольших Аполлонов, несколько раз я так и думал, но меня ожидало разочарование. Аполлонов не было. Ни одного.

4.

— Давай отдохнем, — сказал Игорь. — Уютное место, правда?

Мы шли уже довольно долго, немного даже устали, а здесь был пологий участок долины. На берегу речки лежало несколько больших валунов, которые прятались в густой тени развесистых ив, ясеней и грецких орехов. Речка в этом пологом месте образовала небольшую заводь, у берега заросшую высокой травой. Сквозь хрустально-чистую воду рябили круглые камешки. Мы порядком прогрелись на солнце и слегка устали от подъема, а потому сидеть на камне в прохладной тени было сущим блаженством.

— Далеко еще? — спросил я.

— Да как тебе сказать? — ответил Игорь, вставая и беря в руки свой объемистый сачок. — Не очень. Мы вообще-то уже пришли.

— Как?!

— Видишь, тропинка? Вещи можешь оставить здесь, возьми только то, что нужно для съемки, и поднимайся по этой тропинке. Там меня увидишь.

И пока я надевал скинутые ботинки, а потом, торопясь, вытаскивал из рюкзака фотосумку, лихорадочно думая, как бы чего важного не забыть, Игорь скрылся за деревьями.

Наконец я экипировался, натянул желтую кепочку от солнца и, ощущая, что сердце отчаянно колотится не только от подъема в гору, но и от чего-то еще, направился по следам своего провожатого.

Из тени я вынырнул на ярчайшее солнце — передо мной распахнулся довольно пологий, градусов в двадцать, открытый склон, этакий широкий горб. Разнообразная растительность была приблизительно по колено, она здесь носила другой характер, нежели та, что была раньше на нашем пути. Частично она уже выгорела, но среди высокой сухой травы было все же много разнообразных цветов, а в первую очередь бросались в глаза розово-аметистовые шарики соцветий дикого лука. Но я не успел ничего этого как следует разглядеть, потому что навстречу мне спускался Игорь, и так как солнце тоже светило навстречу, из-за его головы, то казалось, что он идет как бы в солнечном нимбе. В одной руке у него был сачок, а в другой он что-то протягивал мне. Это были сразу два живых Аполлониуса, самец и самка.

Да, так вот и довелось мне приобщиться впервые к столь долгожданной красоте. Осуществилась Мечта. И в столь прекрасных обстоятельствах. Историческое для меня событие состоялось в горах Западного Тянь-Шаня, в отрогах хребта Каржантау, где я понял, что время Судьбой было выбрано вполне подходящее; не слишком рано, чтобы я мог прочувствовать и оценить его, и не слишком поздно, чтобы Мечта не успела поблекнуть.

Живые бабочки — это совсем не те, что в ящичке под стеклом: они составляют неразрывное целое с воздухом, солнцем, горами, землей, цветами и травами. И даже то было неспроста, что привел меня сюда именно Игорь, человек неслучайный, сам осененный Мечтой (у него она была другая, чуть-чуть труднее осуществимая — бабочки Южной Америки…), а потому понимающий и уважающий Мечту чужую, брат по духу.

Пойманные Игорем Аполлониусы были очень большими по сравнению со средними, обычными бабочками, рдеющая краснота круглых пятен бросалась в глаза, но не меньше удивляла угольная чернота других пятен, особенно на крыльях самки, которые помимо этого были почти прозрачны и словно забрызганы черными точками, сгущающимися у основания крыльев. Кроме того, совершенно неожиданным было, что тельца бабочек довольно толстые, густо-мохнатые: настоящий мех из волосков, темных у основания и светлых, словно седых, на концах покрывал их, как шуба. Ножки у основания тоже были густо опушены и сейчас так трогательно двигались, а круглые глаза на пушистых мордочках смотрели с недоумением: кто их держит за крылья и почему?

Они были, конечно, прекрасны. Что-то необычное было в них, очень самобытное и непривычное, чем-то сильно отличались они от других дневных бабочек — эта мохнатость, сочетающаяся с солнечностью и прозрачностью крыльев, неожиданная яркость пятен. Потом я понял, что в Аполлониусах была концентрация духа здешних мест — этих гор, зеленых, цветущих, а на вершинах покрытых сверкающим снегом. Удивительно все же, как в насекомых — самых разнообразных, самых многообразных представителях живой природы Земли — воплощается ее дух. Впервые я заметил это, разглядывая бабочку солнечную гипермнестру в сырдарьинских тугаях по соседству с глинистой, выжженной солнцем пустыней. И вот опять.

Самец более светлый, почти белый, менее прозрачный, чем самка, пятна мелкие, но яркие. В нем, пожалуй, больше изящества, хрупкости, зато самка казалась просто роскошной. Стройный молодой кавалер и «пышнотелая» изнеженная красавица…

Но разглядывать хотя и живых, однако же пойманных бабочек было все-таки не совсем то, что мне хотелось. Вернее, даже совсем не то…

— А их много здесь? — спросил я, наконец-то подняв глаза на Игоря.

— Есть. Летают. Вон, смотри…

Планирующим легким полетом большая светлая бабочка пронеслась совсем рядом с нами и легко опустилась на соцветие дикого лука, которое под ней закачалось. Она была чисто-белая, с мелкими пятнами, и я понял, что это самец.

— А вон самка, видишь? — сказал Игорь. — И вон, подальше чуть. Видишь?

Летали они, как бы танцуя, только очень мягко и плавно, старинный неспешный танец: взмахнув крыльями, держали их неподвижно, распластав и планируя, либо, слегка приподняв и сделав таким образом угол, плавно опускались на соцветие. Они охватывали его своими цепкими мохнатыми лапками и, качаясь вместе с ним, пытали хоботком его сладкие недра.

Что ж удивительного, подумал я, что назвали их именно Парнассиусами, а этих еще и Аполлониусами. Имя бога искусства и света так подходит к ним потому особенно, что никому ведь не делают они вреда (прав был Аксаков!) — настоящие вегетарианцы, опыляющие цветы, никого не истребляющие, не паразитирующие ни на ком, не плодящиеся безудержно, как некоторые. И прекрасные. И солнечные.

Хотя они, конечно, и занимают свое определенное место в природном ансамбле, во взаимосвязанной цепи живых организмов, однако звено это удивляет своей необязательностью. Не будет пчел, к примеру, — останутся неопыленными многие виды цветковых растений. Без шмелей не в состоянии нормально существовать и размножаться клевер. Жуки-навозники очищают землю и удобряют ее. То же можно сказать о жуках-могильщиках и трупоедах, даже о мухах, чьи личинки, при всей нашей к ним неприязни, несут санитарную службу. Колоссальное количество видов насекомых играет очень важную роль в природных процессах, и исчезновение их может сказаться на природном равновесии весьма ощутимо.

А вот роль Парнассиусов, как и многих других прекрасных крупных бабочек, загадочна. Зачем они?

Казалось бы, видов цветов, которые они опыляют, не так уж много. За них, очевидно, могли бы опылять другие, менее эффектные с эстетической точки зрения. Их гусеницы не несут никакой санитарной службы. Птицы, я думаю, тоже могли бы без них обойтись — для птиц хватит и другой пищи.

Так и кажется, что большие, красивые бабочки и Аполлоны тоже — это песня природы. И ее подсказка нам: все не так просто и однозначно, как может показаться на первый взгляд. Красота — такая же необходимая часть природы, как и любая другая.

5.

Провели мы на Поляне Максимова часа два. Это было погружение в солнечную, животворную суть азиатских гор. Кроме дикого лука, который своими розово-аметистовыми и словно светящимися на солнце шариками делал Поляну очень нарядной, здесь росли выгоревшие до желтизны злаки, ферула и прангос, астрагал, зверобой, синяк (эхиум), очиток — кормовое растение Аполлониусов, ясенец (диктамнус), звездчатка, дикий горох (нут), пижма, тысячелистник, оносма, несколько видов низкорослых кустарников, карликовая вишня, которая была вся в розовых цветочках, как в кружевах. Но наиболее заметными были, пожалуй, высокие багряно-алые свечи плодов ревеня Максимовича, рубинами рдеющие на солнце. Огромные, высохшие, но еще упрямо торчащие листья его напоминали искусные вазы. Камни и скальные обнажения здесь были угловатые, морщинистые, всех оттенков коричневого — от рыже-бурого до темно-шоколадного.

Кроме Аполлониусов во множестве летали боярышницы, желтушки, голубянки, шашечницы, реже махаоны.

И был тот случай, когда действительность не казалась беднее фантазии. Сколько раз в воображении я побывал уже на этой Поляне, сколько раз будто бы фотографировал Аполлона, предмет моей давней Мечты! И его распластанные солнечные крылья с ярко-алыми и угольно-черными пятнами закрывали все видимое пространство, и сквозь них была видна голубизна неба, красные просверки были как бы искусным изображением сразу нескольких солнц, а черные, оттеняя их дополняли картину, напоминая о темноте и свежести южных ночей, о чем говорил и серебристый лунный мех на тельце бабочки. Теперь же в действительности я видел: все так и есть. Красота — именно красота природы в первую очередь — не может разочаровать никогда. Если, конечно, ты готов к тому, чтобы воспринять ее чистым сердцем.