Эдвард Докс - Каллиграф

• Название: Каллиграф
• Автор: Эдвард Докс
• Издательство: Ред Фиш. ТИД Амфора
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2005
• ISBN: 5-483-00055-2

Джаспер Джексон – профессиональный каллиграф, знаток мировой культуры и интеллектуал. Но его мир – это не только удивительной красоты начертания слов, строк и стихов, но и своеобразная жизнь, которая прекрасно рифмуется с его занятием – и этим же занятием преображается. Великая поэзия Джона Дойна как будто заново выстраивает мир вокруг Джаспера Джексона, и бывший разбиватель женских сердец становится созидателем чего-то гораздо большего, чем он сам мог предполагать…

---

По-моему, за весь этот месяц у меня была всего одна важная встреча – ланч с Гасом Уэсли. Мой знаменитый клиент прилетел в Лондон по делам – он покупал два телевизионных канала. В ту самую пятницу, когда Мадлен отправилась в дом своего отца, чтобы разобраться с Алеппо, я поехал в «Савой», рассчитывая, на худой конец, на полноценную беседу из трех блюд, состоящую из страстных и интимных разговоров о Донне между художником и благотворителем и взаимного ободрения. Но наша встреча оказалась далеко не эксклюзивной: он пригласил меня на какую-то церемонию по вручению телевизионных наград, где было множество стареющих журналистов, выражающих восхищение друг другу над тарелками с куриным паштетом. Мне великий человек уделил лишь несколько минут застольного времени.

– Как дела, Джаспер? Укладываетесь в сроки?

– Да, абсолютно.

– Это главное. Не запаздывайте ни при каких обстоятельствах. И когда вы все сделаете, приезжайте, чтобы встретиться со мной, мы пойдем куда-нибудь и поболтаем.

По крайней мере, обед напомнил мне о существовании мира за пределами Бристоль Гарденс, и к концу июля мы с Мадлен начали чаще выбираться из дома – сначала в ближайшие места, например, в «Веллингтон» – старый паб, не подвергшийся воздействию маниакального пристрастия к эфемерному стилю ложной аутентичности, столь любимому маркетологами гастро-пабов, ради создания которого они пренебрегают истинными тенденциями прежних времен, на которых сами выросли. И это было только начало.

Летнее солнце сияло на западе, как пылающий корабль. Мы вышли из дома и сидели друг напротив друга за столом-скамьей: Мадлен в шортах, майке без рукавов и солнечных очках, а я в футболке, джинсах и римских сандалиях. Теплый ветерок шелестел в ветвях сикомор. Было еще достаточно жарко, и лед в стакане Мадлен с джином и тоником сильно подтаял. И каждый раз, когда я поднимал стакан с пивом, чувствовалось, что он слегка прилипает к столу – там, где кто-то раньше расплескал напиток. Я читал одну из статей Мадлен о путешествиях: «Захваченная базаром. Мадлен Бельмонт обращена на дороге в Дамаск».

– Гас Уэсли по-прежнему владелец этой газеты? – спросил я, хотя уже сам знал ответ. Но почему-то мне вдруг ужасно захотелось рассказать ей о моем клиенте. Думаю, это было желание поделиться с ней тайной – поделиться секретной информацией с ней и только с ней. Это было бы доказательством нашей близости.

Она не подняла взгляда от книги:

– Да, думаю, что так. То есть да, является.

– Ты с ним знакома?

– Нет.

– Интересно, что он из себя представляет?

Теперь она подняла голову:

– Эта карикатура – Мистер Твердолобый – полная чушь.

– Да, будучи медиа-бароном, он обречен на плохие отзывы в прессе, – признал я. – Бедняга. Могу побиться об заклад, что большую часть свободного времени он проводит, сокрушаясь о судьбах человечества и о…

– Я уверена, что он такой же человек, как и все прочие.

Я не видел ее глаза из-за солнечных очков, но тон был весьма сухим. Я передумал. Мне вдруг вспомнились предостережения Сола. В конце концов, Мадлен была журналисткой. Не стоило рисковать. Я просто хотел порисоваться. Я расскажу ей все о заказе, когда работа будет завершена. Так что я ничего больше не сказал. Прекратил разговор и вернулся к статье – а она продолжила читать книгу.

Среди многочисленных снимков сирийских красот я нашел и единственную фотографию самой Мадлен – она сидела в центре чего-то, напоминавшего рыночный прилавок. На ней была бурка, волосы не были видны, откровенно западные по стилю ботинки, причем нога опирается на ладонь склонившегося и вставшего на колени ассистента, который помогает ей завязать шнурки, которые крепятся у колена. Платье ее приподнято, так что видна голень, которая почти что касается его лица. Но она смотрит в сторону, показывая язык кошке.

Прошло несколько минут. Я попытался почитать другие публикации, но это было совершенно бесполезным занятием. Все страницы вели назад к фотографии, а фотография вела меня к единственному человеку. Я прокашлялся и снова обратился к ней:

– Мадлен?

Она подняла взгляд от книги, ответив мне с насмешливой формальностью:

– Да, Джаспер?

– Как ты отнесешься к идее – когда немного стемнеет – пойти прогуляться в сад?

– Зачем? – Она с обычной остротой реакции мгновенно ухватила смысл. – Отлично. Ты имеешь в виду – прогулка на свежем воздухе?

– Точно.

– Конечно, – она состроила псевдопокорную гримаску. – Есть ли у тебя особые пожелания насчет моего костюма? А может быть, ты точно укажешь место?

Я отхлебнул пива:

– Голубое платье.

– Ты имеешь в виду то, что я надевала, когда ты в первый раз шпионил за мной? – Она смотрела на меня поверх очков.

– То самое.

– Ладно. Что-то еще?

– Мы можем начать на скамье?

– Конечно, можем, Джаспер. – Она выдержала короткую паузу, а затем добавила: – Только надо остерегаться Роя.

– Ты о чем?

– Он ошивается в саду с камерой, в надежде заснять меня обнаженной через окно.

– Ты что, серьезно? – Как обычно, я не мог точно сказать, шутит она или нет.

– О, да. Я поймала его за этим занятием. Он был в моем патио. Я заметила это и вышла через другую дверь, – она хихикнула. – Я просто поверить не могла; он стоял там с этой штукой, направленной прямо на мою квартиру. Он заявил мне, что работает садовником, а потому снимает проект «до и после» для муниципального совета. Лжец из него неважный, – она покачала головой: – Но бедный парень выглядел таким – знаешь – таким попавшимся. Я едва не пригласила его зайти. Он всего лишь ребенок. Такое у него развлечение. Мне он, вообще-то, нравится, хотя он и извращенец.

– Ага, так вот, в чем дело. А я уже решил, что у вас была интрижка.

– Проявляй ко мне хоть немного доверия. Я очень разборчива в отношении того, с кем крутить романы. – Она сняла очки. – А кроме того, если бы у нас и была интрижка, ты бы все равно об этом не узнал.

– Нет, – я сделал еще глоток и прихватил очередную сигарету из ее пачки. – Это тебя оскорбило? Она тоже взяла сигарету.

– Что?

– Такого рода… эта сторона мужского поведения?

– Ты имеешь в виду похоть?

– Да.

– Похоть – да, это оскорбляет меня; но одержимость мужчин женским телом – нет. – Я помог ей прикурить. – Тут весь вопрос в том, кто обратил на тебя внимание – ну, ты понимаешь – когда мужчины пялятся и пускают слюни. Если парень просто кретин, не умеющий тебя вести, и он дышит тебе в лицо пивом, а ты устала и хочешь скорее попасть домой, тогда, конечно, это оскорбляет. Но если это кто-то вроде… ну не знаю, давай используем штамп – если это красавец киногерой, которого ты случайно встретила, и ты его явно возбуждаешь – тогда ни чуточки. В его желании нет ничего оскорбительного, – она выпустила дым через нос. – Серьезно, все зависит от того, кто – какого рода мужчина – проявляет внимание. Но само по себе оно не оскорбительно. Во всяком случае, для меня.

Она отмахнулась сигаретой от подлетевшей осы, которая жужжала у нее над головой.

– На самом деле прямолинейные женщины, которые рассуждают о том, как они не любят мужчин, которые на них глазеют, обычно лицемерят, и их слова – одно сплошное собачье дерьмо. В глубине души каждая женщина хочет, чтобы на нее иногда глазели. Только пусть это делает подходящий мужчина. Никто, конечно, не хочет этого признавать, но это, знаешь, внушает какую-то уверенность в себе. И, естественно, я не имею в виду мужчин, для которых повышенное внимание к женщинам – единственная форма поведения.

Я кивнул.

– Итак, нет, мужское поведение не оскорбляет меня. Как правило, нет. Но некоторые мужчины оскорбляют. А другие – нет. Полагаю, ты можешь то же самое сказать о женщинах.

– Да, пожалуй. В некотором роде. Хотя, вообще говоря, женщины всегда были моей слабостью, – я закашлялся, когда кисловатый дым попал в легкие.

Она улыбнулась.

– Хотя скрытая съемка – это совсем другое дело. – Она прикончила остатки джина. – Ну, ладно, мне пора двигаться домой. Надо переодеться и кое-что прибрать. А ты подготовь для меня поразительный ночной праздник.

– Договорились.

– Встречаемся в саду ровно в одиннадцать – она подмигнула, водрузила на нос солнечные очки и ушла.

«Сон» Донна похож на большинство его лирических стихотворений об исступлении любви, но к третьей строфе сомнения вновь прокрадываются в спальню: (не)постоянство, (не)верность, (не)правда. В последних строках он спрашивает свою возлюбленную: стоит ли свеч ее игра с ним? (Это меркантильное выражение, совсем не подходящее для романтического стихотворения.) Вернется ли она к нему? Если нет, он умрет:

Как факел, ты меня смогла зажечь.
Ты думаешь, игра не стоит свеч?
Моя свеча погаснет на ветру —
Зажги опять, иначе я умру![94]

Но я действительно не заметил этой скрытой тревоги, когда читал стихотворение в первый раз. Я был слишком занят всей этой ерундой: «Любовь моя, когда б не ты, Я бы не вздумал просыпаться…». Я был слишком занят «Сном».