Михаил Лобачев - Ноктюрн по доктору Фрейду

• Название: Ноктюрн по доктору Фрейду
• Автор: Михаил Лобачев
• Жанр: Биографии и Мемуары

Отчего благополучные люди просыпаются ночью и не могут уснуть?..

Эта книга о том, что происходило в Украине со времен Октябрьской революции и по настоящее время. Пока были живы люди, которые делились своими воспоминаниями, казалось, что впереди еще вечность, и можно всегда прийти и послушать их рассказы – как это было на самом деле – про Красную армию, революцию, Вторую мировую войну, перестройку и исчезновение с карты мира СССР – огромной страны, которая во многом определяла мировую геополитику.

Когда один за другим из жизни стали уходить люди, бывшие очевидцами тех или иных событий, я понял, что времени у меня не много, и я не имею права забыть и не рассказать об этом другим. Эта книга об истории страны, которой уже нет. Такой, какой ее запомнили современники тех событий. Она написана просто, с юмором и без надрыва, на основании их рассказов, а также на основании собственного опыта автора. Просто только на первый взгляд. Но если заглянуть в подсознание…

---

Михаил Лобачев Ноктюрн по доктору Фрейду

Эта книга посвящается моей бабушке, которая всегда говорила, что в жизни не бывает ничего плохого, а только хорошее и не очень

Рассказы моей бабушки

© Вячеслав Загорнов

В обществе, где еще живы очевидцы тех или иных событий, трудно менять историю. Сложно даже там, где еще есть те, кто слышал рассказы живых очевидцев. Эта живая память в некоторых культурах проходит через века, сохраняя зерна истины. Я же просто боюсь забыть то, что рассказывала мне моя бабушка, боюсь, что мои внуки уже не будут знать того, что знаю я. Они будут думать, что Великую Отечественную войну выиграл Шварценеггер. Не будут помнить, что такое колхозы, голод, большевики, коллективизация, фарцовщики, Советский Союз и Генеральный секретарь. А я помню, что такое рэкет, откат, приватизация, дезинтеграция и самостийность. Я боюсь это забыть и поэтому просто пишу то, что помню.

Я садился за стол, набивал чем-нибудь рот и просил: «Ба, – говори» (так всегда было вкуснее). Бабушка поднимала глаза к небу, задумывалась на минуту и начинала без всяких предисловий:

Двадцатка

– Твой дед был редактором районной газеты. Он входил в двадцатку. В двадцатку входил весь районный хозпартактив. Тогда был голод, ничего не было, люди ели лободу, собирали колоски, если могли, – спасались, кто как мог.

Каждый член двадцатки раз в неделю получал котелок котлет, штук 25–30. Когда дед нес все это домой, он прятал его под полу кожуха и боялся, чтоб никто не увидел, и кричал дома, что больше не возьмет этот котелок, но, конечно, шел и брал.

Обычно его не обременяли всякими общественными поручениями, но когда нужно было в очередной раз выбивать хлеб у крестьян, а брать уже было абсолютно нечего, пришлось задействовать в этом деле всех сознательных товарищей, и деда отправили в соседнюю деревню на хлебозаготовку.

Отряд входил в дом, переворачивал все вверх дном, специальными щупами перетыкивали пол в доме, в погребе, двор, не закопал ли несознательный товарищ зерно где-нибудь. Хлеб, конечно, не находили, но продолжали рыть. Надо же как-то было отрабатывать свой котелок котлет.

Вот и в тот раз дед посмотрел на все это и отрапортовал, что в Ивановке хлеба нет.

Бабушка помнит только понуро стоящего деда и красного от натуги, орущего уполномоченного по заготовкам:

– Как это нет? Ты думаешь, в другом месте есть? А ты знаешь, что у меня в Одессе корабли стоят под погрузкой, мы золотом платим за срыв поставок? А у него хлеба нет!

В общем, деда из райкома убрали, оставшееся время прожили, как все, собирая колоски. А чуть позже его арестовали.

Забавно, что я пишу эти вещи на Ванкуверской набережной, в кафе с видом на Инглиш бэй. В окружении сытых и довольных людей, живущих, в общем – то, почти в коммунистическом обществе. Но… какая огромная разница между нашими коммунизмами.

Кохта завоює

Произошла революция. Где-то там, в городах, проистекали судьбоносные события, менялись власти, менялись деньги, двигались массы людей. В отдаленном бабушкином селе было все относительно тихо. Чуть позже это движение коснулось всех. Сменялись отряды, которые входили в село. Более или менее регулярные армии, лучше или хуже одетые, с идеологией или без.

В один из таких дней, рассказывает бабушка, «чогось стало дуже тихо, потім – фур-рр – щось понеслось по селі. Багато людей на конях, якісь дивні солдата – хто у чому. Дід Юхим стояв біля хати (а розумний був дід, хазяйство справне).

Підлітає до ньго один на коні – де дорога на Київ? А на ньому червона жіноча кофта, на голові хтозна-що (буденовка – М.Л.), очі скажені, дід махнув рукою, аби от гріха подалі, думав, зарубає. Скажений підняв коня на дибки та й погнався.

Дід довго ще дивився у той бік. Підійшли люди, дід довго стояв і дивився, а потім каже до людей: «Ось запам’ятайте, що я скажу – кохта завоює!»

Это было первое знакомство с Красной армией. Все, кто пережил революцию, запомнили слова деда Юхима. Кофта таки завоевала. Но отряды одержимых фанатиков и отпущенных из тюрем бандитов были только первым эшелоном инферно, которое выпустили на свободу большевики. Дальше персонажи менялись, а суть оставалась прежней – непонятная опасность принимала самые неожиданные формы, но была живучей, агрессивной и неистребимой вопреки всем законам логики. Дед заметил это во всаднике, но он не знал таких слов, как инферно. Его односельчане тоже это поняли, кто позже, кто раньше, хотя таких слов не знали тоже, когда руками таких же людей тысячи других были расстреляны, заморены голодом, замучены в лагерях, на месте храмовых алтарей построены городские туалеты, а все эти грехи легли безответной тяжестью на душу целого народа.

Слово чести

Сначала об этом не принято было говорить. У прапрадеда был хутор, а также семь пар волов, которые он посылал в Крым за солью. Собственно, это было то же самое, что иметь сегодня семь траков-контейнеровозов, только вместо дальнобойщиков – чумаки.

Прапрадед имел значительное по тем временам состояние. В свою очередь, прадед был человеком небогатым, но работящим. Он женился на прабабушке – девушке из богатой семьи, и стремился соответствовать состоятельным родственникам.

Перед самой революцией помещик продал землю своим же крестьянам в рассрочку. Эту рассрочку они практически всю выплатили накануне переворота. Когда в деревню вошли красные войска – из тех, которые уже никуда не торопились, красные товарищи провели у прапрадеда в хате несколько дней, ели и пили. Потом прабабушке сказали – хочешь, чтобы мы его отпустили живым, собери денег. Прабабушка побежала по селу, собрала, что смогла.

Деньги взяли, самому старшему члену семьи предложили проводить гостей. Вывели на улицу и расстреляли у забора. Прабабушка еще долго пыталась отдать долги.

Дороги, которые мы выбираем

Бабушка рассказывала, что незадолго до революции прадед пришел домой и сообщил прабабушке, что он «записався в Америку». «Збирайся, поїдемо»… Та запричитала: «Ой шо ж я буду там робити, в мене ж нема ні сковороди, ні ночовок», и так далее и тому подобное – в общем, не поехали.

Вскоре грянула революция, и землю, которую они незадолго перед тем купили, забрали в колхоз. Это было благо, потому что тех индивидуалистов, которые не хотел идти в колхоз «совершенно добровольно», обкладывали непомерными налогами. Советская власть проявляла большую фантазию, изобретая различные поборы. Со слов бабушки, мне запомнились такие виды налогов как «Уравнительный», «Дополнительный» и «План до двору». Выполнить все эти планы было невозможно. Неважно, на каком этапе ты сходил с дистанции, конец один – Соловки.

До самих Соловков добирались не многие – умирали по дороге. Те же, кто добрался, погибали там.

Спустя много лет я познакомился с другими налоговыми системами. И когда после заполнения налоговой декларации мне вернули очень изрядную сумму переплаченных налогов, я еще раз подумал, что можно было поехать и без «ночевок».

Про косу

Бабушка не любила говорить про голод 1933 года. Говорила только – «було дуже страшно, люди людей їли, але вони вже не понімали, що роблять, бо з ума посходили від голоду». И еще рассказывала, что была у них в селе очень красивая девушка, на которую все заглядывались. Веселая была, танцовщица и затейница. Такой косы, как у нее, не было ни у кого – толстая, до щиколоток… В этом месте бабушка делала паузу, видимо, вспоминала косу. У нас в роду никто не мог похвастаться пышными волосами.

– Вже ближче до весни голод був дуже сильний, люди кожен день вмирали. Утром по вулиці йшла підвода й збирала тих, хто помер. Вже у кінці вулиці підвода була повна.

Спочатку люди ше йшли, дивилися, хто помер, а потім вже не було сил. Я сиділа коло вікна, дивлюся – йде підвода. А з підводи така коса звісилась і по пилі волочиться. Лиця не було видно, та й не потрібно. Я і так знала, чия ця коса. Вже й голод скінчився, а вона довго ще мені снилася..

Бідна держава

У бабушки было две сестры – тетя Люба и бабушка Настя. Настя была старшая сестра, поэтому ее никто молодой не помнил и называли бабушкой. Настя никогда не вставала позже шести утра. Руки у нее были натруженные, хозяйство большое и требовательное, и в доме всегда была чистая, но спартанская обстановка. Люба – светская женщина, работала счетоводом в конторе, писала стихи на украинском языке и бывала в Киеве. В доме, или точнее в хате, у нее были кружевные салфетки на столе, комоде и везде, где это было уместно.

Детьми всю их семью сослали на Соловки. Чудом им удалось вернуться. Говорить об этом не любили. То ли удалось как-то сбежать с этапа, то ли потом вышло какое-то послабление. В общем, за такие подробности в иное время могли и расстрелять.

Когда наступила перестройка, гласность и демократия, некоторым пострадавшим от сталинского режима, незаконно репрессированным, стала полагаться компенсация.