Александр Шаргородский - Капуччино

• Название: Капуччино
• Автор: Александр Шаргородский
• Жанр: Современная проза
• Год: 1996
• ISBN: 9984—9078—3—х

---

— Поезжайте и смешите ее дальше, от Сибири до Карпат, но на кафедре я вас держать не смогу.

— Мне, стилисту, классику, изучать собственный язык у безграмотных? — вопил Виль.

— Да, да! Разве это не в ваших традициях гротеска и абсурда? Ваша новая гениальная книга вас не спасет. Ваш ум вас угробит! Остроумие — утопит! Спрячьте все это в жопу — и достаньте диплом, сраный, вонючий, из Мухосранска, но филологический!

И, окончательно войдя в раж, Марио затянул:

— Мы красные кавалеристы, и про нас…

* * *

Обычно Качинский появлялся в гостиной с огромной кипой газет под мышкой и кличем «Это победа»!

Все знали — его афоризм напечатали в «Литературке». Он раздавал газеты, где афоризм был обведен жирным красным карандашом, и всем подписывал: «С любовью…», «С нежностью…», «С симпатией…» Он не врал — это действительно было так. Правда, каждый раз не хватало одного экземпляра — и каждый раз Глечику.

Глечик тут же мстил.

— Только прошу не читать нового шедевра вслух, — молил он, — мой эскорт может заснуть.

И саркастически улыбался…

Качинский был романтик из белых ночей.

В свои пятьдесят он все мечтал встретить юное созданье, которое полюбит его и его афоризмы.

Он был красив, строен, когда-то чемпион по бегу, потом — по гребле, далеко метал диск — короче, полюбить его было легко.

И в него влюблялись, но он оставался равнодушен.

— Кач, — говорил Виль, — ты только взгляни! Разве это не богиня?

— Это блядь, — печально отвечал Кач. — Послушай, Брекекекс, сразу же, как мы с ней легли, я ей начал читать афоризмы. Она смотрела на меня, как на ненормального! После третьего она устроила — неизвестно по какой причине — скандал, а после восьмого повернулась спиной — и захрапела… И ты считаешь, что я могу жениться на такой потаскухе?!

Появлялись новые, еще более прекрасные.

— Это — Афродита! — кричал Виль. — Если бы такая полюбила меня…

— Распутница! — парировал Качинский. — Можешь мне поверить. Я провел с ней две ночи. Первая была, действительно, неплохой — я заставил ее прослушать около шестисот афоризмов. Но вторая… Она заснула тут же. И на чем — на «Переживем-увидим!»… Скажи, Брекекекс, почему мне попадаются одни шлюхи?!

Поэтому он был холост, романтик Кач. Он писал афоризмы.

«Интеллигенты умирают сидя», — это, кстати, его…

— Понимаешь, Брекекекс, я ищу юное, чистое создание, тонкое и нежное, которое вместе со мной порадуется даже «И чужой руке владыка, если она своя»…

Это был афоризм, который никто не понимал.

— … Тонкое и нежное, — повторял Кач, — а не этот глечиковский эскорт.

Кач недолюбливал Глечика.

— Представь, Брекекекс, — говорил он, — доживаю я до коммунизма, иду по Невскому и на углу с Литейным — Глечик, со своим эскортом! Так стоит ли доживать?..

Он был идеалист.

Он сидел в своей конуре, за Императорским театром, сжимал голову и рожал афоризмы.

«И луне приходится закругляться», — это тоже его.

Он мучил Виля афоризмами, не давал ему писать, Виль удирал из дома в библиотеку — Кач являлся и туда.

— И шишки падают! — орал он.

Их выгоняли из зала…

Виль перебирался в Летний сад, под статую «Ночи» — Кач появлялся через час, как всегда, с рукописью.

— Слушай, Брекекекс: «Сердце бьется. А за что?» Здорово?

Мраморная статуя «Ночи» просыпалась.

— Это победа, — произносил Виль.

— Вот именно! А этот: «Сколько промахов — и все в цель!» А?..

— К-кач, у меня в театре через час репетиция.

— Подождут!.. Ты мне лучше скажи — гениально?

— Это победа, — безнадежно повторял Виль…

Они работали до глубокого вечера, у Фельтоновской решетки, и молодая луна заглядывала в листки Кача, которым не было конца. Иногда он приходил к Вилю среди ночи, с горящими глазами, взлохмаченный, с рукописью в руках.

— «Ученый с философским камнем за пазухой», — кричал он с порога. — Ну, как, Брекекекс?

— Ты знаешь, который час? — безнадежно спрашивал Виль.

— Брекекекс, — сообщал Кач, — дружба — понятие круглосуточное.

— Но у меня женщина.

— А мы ее сейчас усыпим, — кричал Кач, подбегал к ней, и начинал ей выдавать афоризмы. После третьего она засыпала…

— Ну, теперь можем спокойно поработать, — он удобно усаживался в кресле: — «Подавляющее большинство меньшинство»… Уловил?

— Это — победа! — бормотал Виль, борясь со сном…

Юное создание, мечтавшее спать с афоризмами, все не являлось.

Голова его совсем побелела.

— Брекекекс, — печально говорил он, — заглядываюсь на молоденьких девочек… Старею…

Прощались они на Литейном. Шел снег. Дул ветер. И все замерзло навеки.

— Мы больше никогда не увидимся, Брекекекс, — сказал он и протянул Вилю конверт. — Здесь афоризм. Для тебя… Открой, когда тебе будет много-много лет…

И он скрылся в ленинградском тумане…

Виль долго не раскрывал конверта.

Он распечатал его однажды, когда ему было совсем херово и он вдруг почувствовал себя стариком.

В конверте лежала узенькая полоска бумаги.

«Не горюй, и старость проходит» — было написано на ней.

— Это — победа, Кач, — тихо произнес Виль…

* * *

Бем был возмущен поведением Ксивы. Но еще больше — самим Вилем.

— Я не думал, что ты такой мудак! — удивленно произнес он. — Приехать без диплома! Я ожидал все, но не подобного кретинизма!

— Где я мог его взять? — удивился Виль.

— На Запад с этим вонючим дипломом выехало больше, чем кончило филологические факультеты Московского и Ленинградского университетов за все время! На симпозиумах я встречал бородатую профессуру, которая в России торговала парфюмерией, резала бедных коров на мясокомбинате, чистила сапоги — и все с дипломами!

— Где они их взяли? — спросил Виль.

— Купили! Потому что трезво смотрели в будущее…

И Бем решил лично заняться дипломом Медведя.

Он знал, что их можно купить в городе, на берегу Рейна. Через своих темных знакомых Бем выяснил, кто этим занимается, и свел этого герра с Вилем на трехпалубном лайнере «Лорелея».

Герр был лыс, в синем костюме, с красным платочком в кармане и с красной харей. Говорил герр по-русски.

— Мирон, — представился он, — мне позвонили — я прибыл, но я не совсем понял, что вам нужно. Если гражданство — на сегодня могу предложить только Коста-Рику и Ливию. Сейчас с гражданством туго.

— Зачем мне Ливия? — не понял Виль.

— Всего пятнадцатть тысяч!

И он достал из чемоданчика паспорт и ручку.

— Фамилия?

— На кой черт?! Мне нужен диплом!

— Силь ву пле! — герр начал рыться в чемоданчике. — С этим гораздо проще. Вот, пожалуйста — Второй Московский зубоврачебный институт…

— Какой зубоврачебный?! — не понял Виль.

— Понятно, — сказал Мирон, — есть Первый, с отличием. Но он дороже… А вот справки с ваших работ — старший научный сотрудник Мечниковского института, личный дантист Молотова…

— Господин Мирон, — перебил Виль, — мне нужен филологический диплом! Фи-ло-ло-ги-чес-кий!

Здесь уже обалдел герр Мирон.

— Варум? — спросил он. — Зачем вам филологический? Вы ненормальный. Не советую вам от всего сердца. Выброшенные деньги!

— Не ваше дело! Он у вас есть?

— Говном не торгуем! Почему вы не хотите стать первоклассным дантистом? Это — хауз, это лошади, это яхта! Ваш филологический — дыра на жопе!

— Короче — диплома нет?

Разгневанный герр Мирон не хотел с ним больше разговаривать.

Он повертел пальцем у виска, сплюнул — и исчез…

Возвращался Виль на «Либе Августин». Любовался замками, Рейном, красными крышами. Настроение было почему-то беспечным. Всем он представлялся дантистом, гражданином Коста-Рики и Ливии, рассказывал о гнилых зубах Молотова…

— Диплом привез? — спосил Бем.

Виль протянул свой «пищевой».

— Ищи работу у брата! Ювенал в университет поступать не будет!

— А Папандреу? — спросил Бем, достал из шкафа усы и ловким движением нацепил их на верхней губе Виля, — сын Эллады — Папандреу, будет?

Виль взглянул в зеркало. На него выпученными, удивленными глазами смотрел герой греческого народа и любимец советского, коммунист Манолис Глезос, лет сорок тому назад храбро сорвавший под покровом ночи фашистский флаг с Парфенона…

* * *

Эмигрировать в незнакомую страну — все равно, что жениться на женщине, которую не видел. Вам показали фото — большие с поволокой глаза, высокий лоб, вьющиеся локоны, чувствительный рот.

Но на фото рот закрыт. А потом этот рот раскрывается — а вы уже женаты…

Так и с городом — в кино он поет, танцует, устраивает многодневые карнавалы, высится диковинными башнями, подмигивает вечерними огнями, манит таинственностью — вы летите к нему, теряете голову, целуете камни, кричите «Bonjour! Buongiorno! Guten Tag!» — и он раскрывает пасть…