Н Кальма - Заколдованная рубашка

• Название: Заколдованная рубашка
• Автор: Н Кальма
• Жанр: История

В книгу известной детской писательницы вошли две исторические повести: «Заколдованная рубашка» об участии двух русских студентов в национально-освободительном движении Италии в середине XIX в. и «Джон Браун» — художественная биография мужественного борца за свободу негров.

---

Тюремщики тотчас бросили Пучеглаза и устремились к нему.

— Этого оставьте, — приказал Датто-Орланди. — С ним я сам побеседую.

Он обратился к офицерам:

— Мне известны двое из этих людей — вот этот крикун и задира, который лежит, по прозвищу Пучеглаз, и самый молодой, но и самый опасный русский. Третьего, бородатого, я не знаю.

— Ошибаетесь, синьор левша, — раздался вдруг голос «бородатого» Марко Монти. — Мы с вами старые знакомые.

Датто нахмурился:

— Что ты за вздор городишь? Я тебя и в глаза никогда не видел.

— Может, вы меня и не помните, синьор левша, да я-то вас хорошо запомнил, на всю мою жизнь, — продолжал Марко Монти. Он хлопнул себя по коленке. — И как это я сразу не догадался, дурак этакий! Слышу, кругом говорят: «левша», «левша», а мне и невдомек, что это тот самый левша, которого я давно заприметил!

Лицо Марко Монти оживилось, порозовело.

— Ну-ка, синьор, пошевелите мозгами да постарайтесь припомнить, где мы с вами встречались. Нет, не можете? Ну, тогда я сам вам скажу…

Тут Монти сделал такой жест, словно приглашал всех присутствующих послушать и подивиться тому, что он сейчас расскажет.

— Вот мой друг Пучеглаз, которому вы заткнули рот, сказал, будто полковничий мундир и золото дают за измену, — снова начал Монти. — Это святая правда. Я своими ушами слышал, что вы свое золото и нашивки получили за то, что предали честного, знаменитого в народе человека. Хотите знать, как и где это было? — Монти подвинулся ближе к Датто, и тюремщики тотчас же схватили его за плечи. — Да не хватайте меня, я хочу только сказать несколько слов вашему начальнику, — отмахнулся от них Монти.

Датто сделал знак, чтоб его не трогали.

— Вам, синьор, хорошо знакома дорожка в тюрьму Сан-Микеле в Риме. Вы там частенько бывали у коменданта и привозили ему новых жильцов. А я тогда был арестант-смертник, я столярил в квартире коменданта, и он меня ничуть не стеснялся: ведь меня должны были повесить — стало быть, сора из дому я бы не вынес… Ну, комендант и говорил при мне: «И ловкая же каналья, этот племянник кардинала, Орлани: служит и нашим и гарибальдийцам, сумел втереться и к тем и к этим в доверие». А однажды, когда я клеил в кабинете старое кресло, вы явились. Комендант вас спрашивает: «Небось неплохую награду вы получили за Пелуццо?» А вы засмеялись тогда и сказали: «Недурную. И вам что-нибудь перепадет, синьор команданте, если вы устережете до казни этого Пелуццо». Тут комендант стал говорить, что поставил в камере Пелуццо новые решетки, и вы обещали, что доложите о его усердии…

Марко Монти замолчал, задохнувшись от непривычно длинной речи.

В комнате наступила тишина. Тюремщики и офицеры боялись поднять глаза на Датто-Орланди, который сидел темный как ночь и машинально рвал на мелкие клочки лежащие перед ним бумаги.

Пучеглаз, лежа на полу с заткнутым ртом, вдруг стал весь дергаться, точно его душил смех, и выделывать в воздухе немыслимые антраша ногами. Видно, его так и распирало от удовольствия и злой радости.

Александр с омерзением думал о Датто. Значит, это он обрек на смерть благородного, доброго Пелуццо, значит, у него вырвали они с Александриной добычу… Но тут его мысли, естественно, обратились к «Ангелу-Воителю», и он совершенно в них погрузился, так что даже забыл, где находится. Очнулся он только от хриплого голоса Датто-Орланди.

— Уведите этого бандита да заприте его хорошенько, — приказал он тюремщикам. — Это опасный преступник. Вы слышали, он сам только что сознался: в Риме его приговорили к повешению. Но я вспомнил — он бежал из тюрьмы и, как мне передавали, присоединился к шайке Гарибальди. Теперь он от нас не уйдет.

Тюремщики вывели безмятежно улыбающегося Монти.

Датто обратился к офицерам:

— Вы только что выслушали здесь целый поток черной клеветы. Это был настоящий бред тупого, неграмотного и, видимо, очень злобного типа. Наверное, он когда-то действительно видел меня у моего давнего приятеля коменданта тюрьмы Сан-Микеле в Риме. Но в его темном, неповоротливом мозгу невинная наша беседа приняла уродливый вид. Надеюсь, вы не приняли всерьез все, что он тут наговорил? — прямо спросил он обоих молодых лейтенантов.

Младший из них, тот, что арестовал Александра, залился краской до самых ушей. Вид у него был самый несчастный.

— О, синьор полковник… Разумеется, синьор полковник… Все в совершенном порядке, синьор полковник… — бормотал он, совсем потерявшись.

Второй тоже мямлил что-то неразборчивое.

— А я вот всему, что слышал, верю. И не только верю, но готов сам под присягой утверждать, что человек этот говорил правду, а вы не только изменяете и предаете, но еще и лжете, лжете даже своим, — бесстрашно сказал Александр.

Датто обратил к нему перекошенное ненавистью лицо:

— Ты… ты хочешь, чтоб и тебе заткнули глотку? Я сам заткну ее тебе, но только не кляпом, а ножом!

Пересилив себя, он снова обратился к офицерам:

— Босяк Гарибальди набирает в свои банды разноплеменный сброд! Этот русский, и у него в шайке есть еще товарищ такой же породы. Возможно, тот тоже пробрался в Палермо, и мы его скоро заполучим. Как вы думаете, синьоры, что привело этих русских из страны белых медведей к нам, в Италию? — Он изобразил на лице злую иронию. — Я, например, уверен, что все русские больны страстью к наживе. Они мечтали пограбить, поживиться чем-нибудь здесь, в Сицилии. Ведь Россия — огромная, скучная, нищенская страна…

Он не договорил. Александр одним прыжком очутился возле него и схватил его за горло.

— Не смеешь! Не смеешь так говорить о России, негодяй! Я тебе запрещаю! Я тебе зап…

Он с наслаждением видел под собой запрокинутое лицо Датто и его быстро багровеющие щеки.

Руки тюремщиков с трудом оторвали его от племянника кардинала.

— Увести! В одиночку! — донесся до него хриплый шепот Датто.

В эту ночь допрос не состоялся.

Не состоялся он и на следующий день. Только через два дня заключенных снова привели в ту же затхлую комнатенку, где их встретил уже не Датто, а желто-седой, насквозь пропитанный запахом черных крепких сигар старикашка. Старикашка стал их придирчиво допрашивать: почему, как и зачем они явились в Палермо, какое именно задание получили от Гарибальди, с кем были связаны в городе. Три заключенных с радостью убедились, что адвоката Мерлино не коснулись никакие подозрения: старикашка произносил его имя с большим почтением. Все трое вели себя при допросе одинаково: то есть ничего не отвечали или отвечали что-то никак не относящееся к делу. Например, Пучеглаз пресерьезно утверждал, что хотел навестить в Палермо могилу своей бабушки. Старикашка следователь наконец потерял терпение и прочитал, видимо, давно заготовленный приговор. Все трое арестованных, «лазутчики, подосланные пиратом Гарибальди», приговаривались к повешению ровно через двадцать четыре часа после объявления приговора. Заключенных развели по камерам. Александр лег на свой соломенный тюфяк, заложил руки под голову. Было утро, и в крохотном, забранном толстой решеткой окне ослепительно синел клочок неба.

Так, значит, конец? На минуту жалость к себе захлестнула Александра. И тут же он подумал об «Ангеле-Воителе»: «Кабы она знала!»

Вошел один из давешних тюремщиков, принес вонючую чесночную похлебку, кусок хлеба.

— Я слышал, ты русский?

— Да.

— Холодно у вас?

— Холодно.

Тюремщик подошел ближе:

— Послушай, можешь ты сказать мне правду про Галубардо? Говорят, будто он хлопочет, чтоб всем беднякам хорошо жилось, чтоб все в Италии вздохнули свободно. Врут это или правду говорят?

— Правду, — отвечал Александр. — Я потому и пошел к нему, потому и сражался в его войсках. Знаешь, к нему собираются все, кто хочет свободы.

Тюремщик еще внимательнее посмотрел на него:

— И ты не жалеешь, что умрешь за Галубардо?

— Нет.

Тюремщик вздохнул:

— Я тебе верю, русский. Я принесу тебе чего-нибудь получше на обед.

Но Александр попросил его только об одном: дать ему чернил, перо и бумагу с конвертом и после отправить написанное по тому адресу, который будет на конверте. Тюремщик поклялся, что все выполнит.

Так Александр получил возможность писать. «Родная, бесценная Сашенька», — начал он, и сладкие, мучительные слезы пробились из самой глубины его сердца и потекли по совсем еще детским щекам.

43. «Тысяча» побеждает

— О, почему, почему вы не послали меня с ними, дядя Джузеппе! Ведь я так просила вас отпустить меня! Вы меня слишком бережете, вы не даете мне настоящего дела. Разве я не понимаю, зачем вы завалили меня разными документами и списками бойцов и назвали меня своим секретарем? Это все, чтобы не пустить меня в бой. Я бежала из дому, чтобы сражаться за Италию, а вы держите меня на привязи! Вы отправили обоих русских и даже не сказали мне. А я так хотела бы пойти с ними…