Н Кальма - Заколдованная рубашка

• Название: Заколдованная рубашка
• Автор: Н Кальма
• Жанр: История

В книгу известной детской писательницы вошли две исторические повести: «Заколдованная рубашка» об участии двух русских студентов в национально-освободительном движении Италии в середине XIX в. и «Джон Браун» — художественная биография мужественного борца за свободу негров.

---

— Передайте ему: я постараюсь сделать все, что от меня зависит, сказала она наконец. — Кажется, у меня будет возможность переправить туда все необходимое. Нашлась связь.

— На воле?

— Нет, там. Но это еще не наверное. Это должно выясниться в ближайшие дни.

— Поторопитесь. В конце месяца праздник святого Теренция. В Риме охотно пользуются этим днем для казней.

— Я помню об этом каждую минуту, — шепнула «Ангел-Воитель».

— Вот, возьмите. Спрячьте.

Александр Есипов, сидевший по другую сторону лимонного деревца, увидел, как «Ангел-Воитель» быстро сунула за корсаж свернутую в трубочку бумажку. Снова раздался шелест шелковых юбок, и обе дамы вернулись к гостям. По их беспечному виду никто не смог бы предположить, что минуту назад они вели такой отнюдь не женский разговор.

Александр Есипов чувствовал величайшую растерянность и неловкость. Что делать? Выйти и тотчас же признаться обеим подругам, что он все слышал, или промолчать? А если скрыть, — это низко, он уподобится папским шпионам, он, выходит, просто подслушивал! Александр не знал, на что решиться. Наконец он решил про себя: сию же минуту признаться во всем Александре Николаевне, но сделать это с глазу на глаз, в отсутствие Эсперанс.

Он вышел из своего убежища, отвел в сторону хозяйку дома.

— Я… мне надо что-то сказать вам, — пробормотал он, пылая и не глядя на нее. — Знайте, я все слышал. Я сидел вон там, — стремительно сказал он.

У Александры Николаевны чуть дрогнули ресницы.

— И… и что же вы поняли из этого разговора? — тихо спросила она. Кажется, в эту минуту ей больше всего хотелось рассмеяться над красным, ошарашенным собственной смелостью мальчиком.

Александр нагнулся к ней:

— Я понял, что вы намерены совершить что-то смелое и опасное, что вам понадобится помощь, что, может быть, и я мог бы вам пригодиться, — выпалил он единым духом.

Это пришло к нему внезапно, как вдохновение. Кровь шумела у него в ушах. Что-то она скажет?

Александра Николаевна смотрела на него. Прикидывает его силы?

— Я все могу. — Голос Александра стал совсем детским. — Честное слово, я очень сильный.

— Что ж, это дельно, — промолвила, словно про себя, Александра Николаевна. — Хотите послужить? — обратилась она уже прямо к Александру.

Тот рванулся:

— Располагайте мной, моим временем, моей жизнью!

— Нет, нет, что вы, не мне надо служить, — как будто даже испугалась Александра Николаевна. — Не мне, но прекрасному, благородному делу. Надо спасти человека, преданного Италии, защищающего ее свободу, ее идеи, человека, одаренного блестящими талантами, которого папа приговорил к смертной казни…

— Располагайте мной и моей жизнью! — снова повторил Александр.

19. Узник тюрьмы Сан-Микеле

Воздух Рима насыщен подозрительностью, недоверием людей друг к другу, человеческой низостью. Воздух отравлен предательством, шпионажем, сыском. Во славу всесильного владыки церкви и светской власти — папы Пия IX шпионят монахи и чиновники, офицеры и торговцы, содержатели гостиниц и парикмахеры, портные и привратники. Священники без всякого стеснения выдают тайну исповеди, кураторы подсматривают, какие книги читают студенты, подслушивают в аудиториях, в кабачках, на улицах, о чем говорит молодежь. Слова «свобода», «независимость», «объединение Италии» — слова запретные. За них — преследования, тюрьмы, казни. А имя Гарибальди! Со всех церковных кафедр несутся проклятия еретику, нечестивцу, возмутителю. Гарибальди и тем, кто с ним, грозят вечными муками в аду, на нем и на его людях лежит проклятие самого папы! А если попадется в руки попов верный соратник Гарибальди, его бросают в тюрьму и обращаются с ним хуже, чем с самым отъявленным злодеем.

Так думал Бруно Пелуццо, машинально отсчитывая шаги по каменным плитам тюремного двора. Было самое начало апреля, но здесь, во дворе замка Сан-Микеле, не было ни травки, ни былинки, по которой можно было бы угадать весну. Камень, камень, всюду камень — серо-желтый, в трещинах, в каких-то рыжих, точно засохшая кровь, подтеках. За многие месяцы своего заключения Пелуццо успел изучить уже каждую извилину, каждый подтек на стене, окружающей двор, и на стенах самой тюрьмы. И сколько шагов он делает за десятиминутную прогулку, Бруно тоже успел сосчитать. От двери камеры до железной двери, выходящей во двор, — шестьдесят восемь шагов. От железной двери до поворота — тридцать шесть. От поворота снова до железной двери — те же тридцать шесть. Так и проходит прогулка.

Бруно Пелуццо ждала смертная казнь. Он знал это: недаром сам папа, перечисляя своих злейших врагов, после Гарибальди всегда называл имя Пелуццо. Памфлеты Пелуццо, его публицистические статьи, обличающие папу и его сподвижников, острые, язвительные, убийственные сатирические стихи ходили по всей папской области и были известны даже за границей, их повторяли в народе. Пелуццо был близким другом Гарибальди, его военным товарищем, преданным и отважным. Гарибальди давно советовал ему бежать из папской области, скрыться у надежных друзей, но Бруно был храбр до безрассудства. Он почти открыто выступал в Риме со своими памфлетами против папы. По рукам ходили рукописные сборники его статей и стихов. Папская полиция давно выслеживала Пелуццо, но он жил на окраине города, у бедной вдовы садовника, и никому из врагов до сих пор не приходило в голову искать прославленного писателя-публициста в такой дыре.

И все-таки он попался! Кто выследил его, кто его предал, Пелуццо не знал, но был твердо уверен: это не простая случайность, его именно предали, и предатель этот скрывается среди тех людей, с которыми он встречался, которых считал верными друзьями. Как мучительно хотелось ему предупредить Гарибальди, что среди его окружения есть изменник, что нужно во что бы то ни стало его найти и обезвредить! Но Пелуццо был заперт, и никаких сношений с внешним миром ему не разрешали.

Одиночка. Толстая решетка на оконце, из которого видна только голубая заплатка неба. Один. Совсем один. Даже крыс нет. Даже таракан не живет в одиночке.

Пелуццо не пугала казнь — выматывало и мучило только это бесконечное шагание по одиночке, десятиминутные прогулки по пыльному каменному двору, топот караульных по ночам.

Он попробовал попросить у своих тюремщиков книг, бумаги, чернил, перьев — ему, конечно, ничего не дали. Он просил поместить его в отделение для политических заключенных — его нарочно перевели к уголовникам и вместе с ними водили на прогулку: папа умел мстить тем, кто не хотел его признавать.

И вот неделю назад Бруно Пелуццо сообщили: его казнят 15 апреля, в день святого Теренция.

Даже привыкшие ко всему на свете тюремщики поразились — так беспечно принял заключенный эту весть. Пелуццо ничего не изменил в распорядке своей жизни в тюрьме: так же, как все месяцы, делал гимнастику, читал вслух стихи, которые знал на память, так же во время прогулки повторял французские глаголы. Все это помогало ему не думать о казни. Смуглый, крепко сбитый, с курчавой бородой и быстрыми глазами, Бруно прогуливался по двору, поглядывая издали на цепочку уголовников, которая тянулась вдоль тюремной стены. Их тоже вывели гулять, и двое конвойных строго следили за тем, чтобы заключенные не общались между собой.

Пелуццо жалел этих несчастных: все они были закованы в тяжелые железные кандалы и каждого ждала либо виселица, либо каторжная работа на далеких болотистых островах. Думая о них, Бруно забывал, что и его ждет та же участь. Он просто не мог поверить, что перестанет дышать, двигаться, думать. «Вероятно, я еще слишком молод для того, чтобы всерьез поверить в смерть». Он загляделся на крутое облачко, повисшее как раз над тюремным двором. Вдруг кто-то так больно наступил ему на ногу, что он вскрикнул:

— Porco Madonna!

Перед ним, пристально глядя на него, стоял заключенный в полосатой одежде каторжника. Обеими руками он поддерживал свои кандалы. Бруно увидел тонкое, изможденное лицо, добрый взгляд.

— Ты Бруно Пелуццо? — быстрым шепотом спросил уголовник на сицилийском наречии.

— Да, — кивнул тот, удивленный.

— Твои друзья знают о пятнадцатом. Твои друзья велели сказать, чтоб ты надеялся, — так же быстро проговорил заключенный. Он нагнулся, делая вид, что подбирает кандалы. — Твои друзья…

— Эй, что там? Монти, ты чего там застрял? — раздался окрик конвойного. Он уже бежал к ним. — Разговаривать воспрещается. Ты что, в карцер захотел, проклятый осел? — Он грубо толкнул уголовного.

Монти на прощание сделал рукой выразительный жест, означающий что-то вроде «не робей!». По крайней мере, Бруно понял именно так. Восторг, смятение, надежда, радость вспыхнули в нем, забушевали. «Друзья» — это, конечно, Гарибальди. Гарибальди помнит о своем друге, он следит за Бруно и его судьбой, он не даст ему погибнуть! Но как придет спасение? Когда? Что еще хотел сказать ему заключенный, по имени Монти?