Патрик О'Брайан - Командир и штурман

• Название: Командир и штурман
• Автор: Патрик О'Брайан
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94278-775-1

«Командир и штурман» — первый роман знаменитой исторической серии Патрика О'Брайана, посвященной эпохе наполеоновских войн. В нем завязывается дружба между капитаном британского королевского флота Джеком Обри и судовым врачом Стивеном Мэтьюрином. Их шлюп «Софи», курсируя у побережья Испании, показывает чудеса героизма в столкновениях с испано-французскими судами.

---

С сожалением похлопав по теплому стволу двенадцатифунтовой пушки, капитан отправился на корму. Вода в льялах не слишком тревожила его: судно быстро неслось вперед, рассекая короткие волны, и набрало бы воды и без стрельбы. Что его расстраивало, так это погонное и ретирадное орудия, и он с раздражением глядел на грота-рей.

— Вскоре придется убрать брамсели, мистер Диллон, — сказал Джек, поднимая клин.

Он произнес эти слова скорее формальности ради, поскольку прекрасно понимал, где они находятся: руководствуясь чувством, которое развивается в настоящих моряках, он спиной ощущал присутствие темной массы земли за горизонтом, за его правой лопаткой. Судно шло круто к ветру, и, судя по вычислениям, они шли галсами почти одинаковой протяженности: сначала курсом ост-норд-ост, а затем-вест-норд-вест. Галсы они меняли пять раз («Софи» ложилась на новый курс не так быстро, как этого ему хотелось) и однажды произвели поворот через фордевинд. Развивали скорость семь узлов. Такого рода расчеты он легко держал в уме, и как только ему понадобился ответ, он был готов: «Продолжать идти этим курсом в течение получаса, а потом лечь почти на фордевинд, румба два не доходя до него. Таким образом мы окажемся дома».

— Теперь неплохо бы убавить парусов, — заметил Джек Обри. — Мы пойдем таким курсом в течение получаса. — С этими словами он спустился вниз, рассчитывая разобраться с огромной кипой неотложных бумаг.

Помимо документации на снабжение и денежных ведомостей, следовало заняться шканечным журналом, который мог рассказать о прежней истории судна, а также судовой ролью, которая порассказала бы об экипаже. Он принялся перелистывать страницы:

«Воскресенье, 22 сентября 1799 г. ветры от NW, W, S. Курс N40°W, дистанция 49 миль, широта 37°59 'N, долгота 9°38′ W. Мыс Сент-Винсент по пеленгу S27E, 64 мили. 12.00, свежие шквалистые ветры с дождем, время от времени ставили паруса и брали рифы. 00.00, штормовые ветры, в 4.00 убрали грот, в 6.00 в зюйдовой части горизонта заметили незнакомый парусник, в 8.00 ветер ослаб до умеренного. Взяв рифы на гроте, поставили его, в 9.00 вели переговоры с парусником по семафору. Это был шведский бриг, направлявшийся в балласте в Барселону. В полдень погода стихла, повернули по компасу».

Десятки записей о службе подобного рода и о конвойной работе. Простые, ничем не примечательные, ежедневные операции, которые составляют службу на девяносто процентов, если не больше.

«Экипаж занят разными работами, читал военные сводки… участвовали в конвойных операциях. Поставлены брамсели, взяты вторые рифы на марселях. В 6.00 передал шифрованный сигнал двум линейным кораблям, которые ответили. Поставлены все паруса, экипаж занимается приборкой… время от времени лавировали, взяли третий риф на грота-марселе… свежий ветер, обещающий стихнуть… стирали койки. Провел перекличку по вахтам, читал военные сводки и наказал за пьянство Джозефа Bуда, Дж. Лейки, Мэтт. Джонсона и Уил. Масгрейва двенадцатью ударами линька… 12.00, штилевая погода, туман, в 5.00 спустил шлюпки, чтобы отбуксировать судно подальше от берега, в половине 6-го бросил стояночный якорь, мыс Мола на пеленге SSW, дистанция 5 лиг. В половине 8-го внезапно налетел шквалистый ветер, пришлось обрубить якорный канат и поднять паруса… читал военные сводки и провел литургию… наказал Дж. Сенпета 24 ударами линька за неповиновение… Фр. Бечелл, Роб. Уилкинсон и Джозеф Вуд наказаны за пьянство…»

Множество записей подобного рода: хватало телесных наказаний, но ничего особенного, к сотне ударов никто не был приговорен. Эти записи расходились с его первым впечатлением об излишней мягкости, царившей на судне. Надо будет более внимательно отнестись к этой проблеме. А вот и судовая роль:

«Джеф. Уильямс, матрос второго класса, родился в Бенгалии, поступил добровольцем в Лиссабоне 24 августа 1797 г., сбежал 27 марта 1798 г. в Лиссабоне. Фортунато Карнелья, мичман, 21 год, родился в Генуе, 1 июня 1797 г. уволен согласно письменному распоряжению адмирала Нельсона. Сэм. Уиллси, матрос первого класса, родился на Лонг-Айленде, поступил добровольцем в Порто 10 октября 1797 г., сбежал с судна в Лиссабоне 8 февраля 1798 г. Патрик Уэйд, необученный матрос, 21 год, нанялся 20 ноября 1796 г. в Порто Феррайо, уволен 11 ноября 1799 г. и передан прокурору по распоряжению капитана Дарли. Ричард Саттон, лейтенант, принят на службу 31 декабря 1796 г. по распоряжению адмирала Нельсона, вычеркнут из списков личного состава по причине смерти в бою с французским капером 2 февраля 1798 г. Ричард Уильям Болдик, лейтенант, принят на службу 28 февраля 1798 г. по рекомендации графа Сент-Винсента, отчислен 18 апреля 1800 г. в связи с переводом на «Паллас» по распоряжению лорда Кейта».

В графе «Вещи умерших» напротив фамилии Саттон стояла сумма в 8 фунтов 10 шиллингов 6 пенсов, очевидно полученная при распродаже у грот-мачты.

Но Джек Обри не мог позволить, чтобы его мысли оставались прикованными к разграфленному столбцу. Его неудержимо влекло к себе иное зрелище: синее море, более темного оттенка, чем небо, сверкающее в кормовом иллюминаторе. В конце концов он захлопнул судовую роль и стал наслаждаться представшей ему картиной. Он думал о том, что при желании мог бы поспать; оглядевшись вокруг, стал наслаждаться одиночеством — этой редчайшей привилегией в море. Служа лейтенантом на «Женерё» и других крупных судах, он, разумеется, мог сколько угодно смотреть в иллюминаторы кают-компании, но при этом никогда не оставался один, всегда ощущая деятельное присутствие сослуживцев. Ему было по душе капитанское одиночество, но получилось так, что именно теперь ему не хватало дружеской поддержки. У него был слишком живой и беспокойный ум, чтобы оценить возможность быть наедине с собой, хотя он и чувствовал преимущества такого положения. Едва пробило четыре склянки, как он уже был на палубе.

Диллон и Маршалл стояли на правом борту у бронзовой четырехфунтовой пушки, очевидно обсуждая какой-то элемент оснастки, видимый с этой точки. При его появлении они перешли на левый борт, предоставив капитану привилегированную часть шканцев. С ним это произошло впервые: сначала он был обрадован как ребенок, хотя не ожидал такого жеста и не думал о нем. Но в то же время он был лишен общества — хотя можно было позвать Джеймса Диллона. Джек Обри раза два или три повернулся, разглядывая реи: они были обрасоплены втугую, насколько позволяли ванты фок- и грот-мачты, но не настолько туго, как должно было быть на идеальном корабле. Он сделал мысленную зарубку: надо будет сказать боцману, чтобы он установил поперечные реи, тогда можно будет получить дополнительно три-четыре градуса.

— Мистер Диллон, — произнес Обри, — будьте добры спуститься по ветру и поставить прямой грот. Курс зюйд-тень-вест, полрумба к зюйду.

— Есть, сэр. Взять два рифа, сэр?

— Ни в коем случае, мистер Диллон. Никаких рифов, — с улыбкой отозвался Джек Обри и вновь принялся расхаживать по шканцам. Вокруг звучали команды, топот ног, крики боцмана; он наблюдал за происходящим со странным чувством отчужденности — странным оттого, что сердце у него при этом билось учащенно.

«Софи» стала плавно уваливать под ветер. Находившийся возле штурвала Маршалл воскликнул:

— Так держать! — И рулевой повиновался команде штурмана.

Когда судно стало совершать поворот через фордевинд, продольный косой грот превратился в облако, из которого образовалась сложенная вдоль ткань — серая, безжизненная масса. И вслед за этим появился прямой грот, наполнившийся ветром; в течение нескольких секунд он трепетал, а затем послушно расправился и, закрепленный шкотами, принял правильную форму. «Софи» ринулась вперед, и до того, как Диллон скомандовал: «Отставить!», судно увеличило скорость по меньшей мере на два узла, зарываясь в воду носом и задирая корму, словно возмущаясь действиями рулевого. Диллон послал на руль еще одного матроса — на тот случай, если из-за смены ветра судно рыскнет[25]. Прямой грот был натянут, как кожа на барабане.

— Позовите мастера-парусника, — произнес Джек Обри. — Мистер Генри, не достанете ли вы другой ткани для этого паруса, чтобы вставить глубокий клин?

— Нет, сэр, — убежденно отвечал мастер. — Да если бы и нашел такую ткань, с таким реем этого сделать невозможно. Посмотрите на пузо этого паруса, — можно сказать, оно похоже на свиной пузырь.

Джек Обри подошел к планширю левого борта и внимательно посмотрел на волны, рассекаемые форштевнем: гребни сменялись впадинами. Что-то пробурчав, он вновь стал пристально разглядывать грота-рей — бревно длиной свыше тридцати футов и диаметром около семи дюймов в середине, уменьшавшимся до трех дюймов у нока.

«Больше похож на вагу, а не на грота-рей», — подумал он в двадцатый раз, едва успев взглянуть на него. Он внимательно наблюдал за реем, на который оказывала давление сила ветра. «Софи» не прибавляла хода, поэтому нагрузка на него не уменьшалась. Рей гнулся и, как послышалось Джеку, стонал. Реи были обрасоплены втугую, и, поскольку «Софи» была бригом, она зарывалась носом. Больше всего гнулись ноки реев, что весьма досаждало Джеку Обри. Он стоял закинув руки назад и внимательно разглядывал рангоут. Остальные офицеры, находившиеся на шканцах, — Диллон, Маршалл, Пуллингс и юный Риккетс — молча посматривали то на своего нового капитана, то на парус. Они не были единственными членами экипажа, которых заботило происходящее. Большинство наиболее опытных матросов, собравшихся на полубаке, наблюдали за происходящим, то посматривая наверх, то искоса поглядывая на командира. Возникла странная пауза. Теперь, идя с попутным ветром, то есть почти в том же направлении, куда он дул, они почти не слышали пения такелажа; плавная килевая качка (зыби, идущей против ветра, не было) производила едва заметный шум. Ко всему, стояла тишина, нарушаемая лишь негромким ропотом матросов. Но, несмотря на все их старания не быть услышанными, до шканцев донесся чей-то голос: