А. Марченко - Диктатор

• Название: Диктатор
• Автор: А. Марченко
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-7632-0558-8

Роман А. Т. Марченко "Диктатор" посвящен одному из самых сложных и трагических периодов отечественной истории — эпохе 1929-1953 гг. В центре внимания автора крупнейшая историческая личность XX века — И. В. Сталин, государственная и политическая деятельность которого оставила глубокий след не только в жизни нашего народа, но и в судьбе всего человечества.

---

— Но у меня не было с ним никаких близких отношений,— попытался оправдаться Андрей,— После боев под Симбирском я его ни разу не встречал! — горячо заверил Андрей, мысленно кляня себя за трусость и за то, что так бесстыдно пытается откреститься от человека, которым восхищался и которому завидовал.

Как и большинство людей, открыто демонстрирующих свою смелость, Мехлис всегда ощущал внутреннюю нерешительность и стремился поглубже упрятать это неприятное чувство за внешними проявлениями. Он не стал больше распространяться о Тухачевском, зная, что судьба его всецело зависит от Сталина, а как тот поступит с командармом завтра — то ли сбросит в пропасть, то ли вознесет до небес,— никому не ведомо.

— Продолжайте работать,— завершая разговор, уже стоя, сказал Мехлис.— Борьба идет жестокая. Помните, малейшая оплошность, малейшая недооценка противника будет расцениваться как измена нашему делу. Вскоре я намерен поручить вам ответственное задание. Желаю успеха.

— Я оправдаю ваше доверие! — проникновенно сказал Андрей, снова ощутив холодную жесткую ладонь Мехлиса,— Отдам все силы… Знания…

— Словесные заверения мало чего стоят,— оборвал его Мехлис.— Свою преданность товарищу Сталину докажите делом.

Андрей уже подошел к двери, как Мехлис остановил его:

— Товарищ Грач, за деловыми вопросами мы совсем упустили ваши семейные дела. Как чувствует себя ваша жена?

— Нормально, все хорошо,— ответил Андрей, холодея от предчувствия последующих, страшных для него вопросов.

— И насколько прочны ваши семейные узы? Небось волочитесь за молоденькими актрисами? — Он вдруг плотоядно хихикнул.— Но учтите, семья — это государство в миниатюре. И партии вовсе не безразлично, что в ней происходит.

— Мы любим друг друга, и я не гоняюсь за юбками,— Предположение Мехлиса сильно задело Андрея,— У меня в семье все в порядке.

— Я слышал, вы сошлись еще на фронте, потом разлучились надолго, а встретились совсем недавно?

— Да, на фронте. В дивизии Гая.

— Знаю этого неисправимого анархиста под красным знаменем! А что в семье порядок, это похвально. Бывает, семья скреплена лишь физиологически. А надо, чтобы она была скреплена единством взглядов и принципов.

Слова Мехлиса доносились до Андрея как бы издалека, он напрягал слух, чтобы понять каждое слово и, главное, тот истинный смысл, который в них вкладывал его всемогущий начальник. «Все знает, все,— холодея от ужаса, повторял про себя Андрей.— И то, что Лариса была в плену, и то, как сложилась ее жизнь в Котляревской, и то, как она ненавидит Сталина… Но нет, если бы он это знал, то немедля выгнал бы с работы. А может, знает, но пока что делает вид, что не знает? Или еще не до всего докопался?»

С этими тяжкими думами он и покинул кабинет Мехлиса. Беседа с грозным шефом не принесла облегчения, не сняла напряжения.

Дома он подробно рассказал Ларисе о встрече с Мехлисом.

— Вот видишь,— ободряюще сказала она.— Все нормально. Он даже пообещал тебе важное задание. А это неспроста. Задания, да еще важные, дают лишь тому, кому доверяют.

— Мне бы твой оптимизм,— с завистью сказал Андрей.— Какой у тебя волевой характер! А у меня такое ощущение, что он все о нас знает.

— Конечно! — с иронией воскликнула она.— Он знает даже и то, что мы сами о себе не знаем. Идет, Андрюшечка, тотальная слежка — за поступками, за словами, даже за междометиями. Не дай Господь сказать «Ой!» вместо «Ах!». Без слежки диктаторы не могут спать спокойно.

Андрей прикрыл ей рот ладонью.

— Умоляю тебя, Лариса. Такие речи…

— Мы в тюрьме,— едва не простонала Лариса.— Нам только кажется, что мы на свободе. А мы в темнице. И скоро совсем будет нечем дышать.

Они помолчали, как молчат приговоренные к смерти, зная, что никакие слова не способны изменить их участь.

— Стань наконец мужчиной,— требовательно сказала Лариса, прервав молчание.— Все равно надо жить. Надо оставаться человеком. У нас нет другого выбора.

Она вдруг оживилась.

— А у меня радость. Представляешь, меня приняли на работу. Отныне я секретарь-машинистка у самого товарища Дергача,— хвастливо заявила Лариса.

— Это еще что за персонаж?

— Секретарь профкома Промышленной академии! — торжественно провозгласила Лариса.— Большевик с дореволюционным стажем. Сам из Нижнего Новгорода. И страшно гордится, что он земляк Максима Горького. Представь себе, он, кажется, с ходу в меня втюрился! И знаешь, как я об этом догадалась?

— Как? — вздрогнул Андрей, обомлев от сознания того, что его предчувствия начинают сбываться: мужчины не дадут ей покоя!

— Очень просто! Во-первых, он взял меня на работу, несмотря на то что я беспартийная. Сказал, что быстро подготовит меня к вступлению в партию. И долго расписывал мне, как мне будет чудесно с ним работать и каким вниманием я буду окружена. И даже читал мне наизусть «Песню о Буревестнике». Представляешь, от корки до корки. И еще, когда я уходила, вслед мне провозгласил: «Буря! Скоро грянет буря!» Представляешь, как я его вдохновила?

— Я тебя убью! — шутливо воскликнул Андрей,— Ты же знаешь, я ревнив, как Алеко.

— Как ты можешь ревновать к какому-то Дергачу!

— Ты специально сделала карикатуру, чтобы сбить меня с толку!

В первое время работа в Промышленной академии пришлась Ларисе по душе. Пишущая машинка издавна была ей знакома, и она относилась к ней как к живому существу и старому другу. Тем более что это был не тот громоздкий старенький «Ундервуд», с которым она не расставалась в дивизии Гая, а совершенно новая машинка с отличным шрифтом и послушными клавишами, по которым, в отличие от «Ундервуда», не приходилось изо всей силы ударять пальцами. Дергач, вглядываясь в Ларису подслеповатыми бесцветными глазами, долго и нудно расписывал ей, как ему удалось «выбить» эту машинку в хозяйственной части и что он сделал это лишь ради того, чтобы Ларисе было удобно и приятно работать и чтобы все исходящие из профкома документы выглядели бы солидно, впечатляюще, не хуже, чем они выглядят в вышестоящем учреждении. Одновременно Дергач сразу же предупредил Ларису о строжайшем сохранении тайны, о неразглашении содержания документов, даже не имеющих грифа «секретно».

— Даже родная мать не должна об этом знать,— подняв кверху обкуренный до желтизны указательный палец и вознеся круглые, с почти неприметными белесыми ресницами глаза к потолку, провозгласил Дергач,— Даже родная мать!

Он показал ей, как пользоваться новым сейфом, который он тоже вырвал у прижимистых хозяйственников.

— Если вы, милейшая Лариса Степановна, соблаговолите отлучиться даже на одну минутку, допустим, извините, в туалет,— тут он комично растянул тонкие бескровные губы в ухмылке,— бумажечки, все до единой, убирайте в сейфик, а ключик, естественно, с собой. Оппозиционеры, извините, спят и видят, как бы это наши документики, простите за грубое слово, уконтрапупить. А мы им от ворот поворотик! Хрена лысого им! Бдительность, Лариса Степановна, наше острейшее оружие! И ничего не берите печатать со стороны. Охотничков до этого у нас несть числа: профессура, слушатели, да мало еще кто! Они могут вам подсунуть такое, что в ОГПУ ахнут! Все перепечатки — только с моей персональной визой. А копии, черновички, бумажечку копировальную — в особую папочку и тоже в сейфик. Времена сейчас позабористее, чем в Гражданскую! Тучи реют, молнии полыхают! Прямо как у моего любимого Горького! Ухо надо держать ох как востро!

В течение рабочего дня Дергач не раз выходил из своего кабинета абсолютно неслышно, крадучись и все с той же неменяющейся, будто навсегда зафиксированной на лице улыбкой медовым голосом увещевал:

— Вы уж себя поберегите, не утомляйте, Лариса Степановна. Вы женщина молодая, можно сказать, писаная красавица. Репина на вас нету!

Наклонившись к ее голове так, что Лариса ощущала его горячее прерывистое дыхание, он говорил, будто открывая великую тайну:

— В следующем месяце у нас культпоходик в театр. В оперетту! Обожаю! Льщу себя надеждой посидеть рядом с вами, обогатиться, так сказать, духовно.

— Как сошлись наши вкусы! — специально подыгрывала ему Лариса.— От оперетты и я без ума!

— Вот и чудненько! — млел Дергач,— Одного опасаюсь: зрители на вас смотреть будут, а не на сцену, занавес раньше времени дадут!

— А что? — задорно смеялась ему в лицо Лариса, решив играть роль ветреной женщины,— Я такая!

— Ну, Дергач, и повезло же тебе! Ну, Дергач! — игриво повторял он, норовя полапать Ларису. Она отстраняла его рукой,— Льщу себя надеждой!

Постепенно Лариса осваивалась со своей новой работой и с академией. Ее удивляло, что в учебном заведении, именовавшемся столь громко, слушателями были люди, часть которых окончила лишь сельскую школу и основой знаний были у них таблица умножения да букварь. Некоторые пришли после завершения учебы на рабочих факультетах — рабфаках, и считалось, что они имеют полное среднее образование. Другое дело, что эти слушатели, находясь по своим теоретическим знаниям, можно сказать, на нижней ступеньке, до академии занимали должности директоров предприятий, секретарей райкомов и обкомов, профсоюзных «шишек». Большинство слушателей по возрасту были старше Ларисы, но тем не менее относились к ней уважительно, а не как к какой-то несмышленой девчонке, видимо по своему опыту хорошо зная, что секретарь начальника — это не только его правая рука, но также его глаза и уши.