Борис Романов - Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях

• Название: Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях
• Автор: Борис Романов
• Издательство: Феория
• Жанр: Филология
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91796-03-6

Первая биография Даниила Леонидовича Андреева (1906-1959) — поэта и мыслителя, чьи сочинения, опубликованные лишь через десятилетия после его смерти, заняли заметное место в нашей культуре.

Родившийся в семье выдающегося русского писателя Леонида Андреева, крестник Горького, Даниил Андреев прожил жизнь, вобравшую в себя все трагические события отечественной истории первой половины XX века. Детство, прошедшее в семье доктора Доброва, в которой бывали многие — от Андрея Белого и Бунина до патриарха Тихона, учеба в известной московской гимназии Репман, а затем на Высших литературных курсах, духовные и литературные поиски в конце 20-х и в 30-е годы, поэтическое творчество, десятилетняя работа над романом «Странники ночи», трубчевские странствия, Ленинградский фронт — вот главные вехи его биографии до ареста в апреле 1947 года. Арест и обвинение в подготовке покушения на Сталина, основанием чему послужил написанный роман, переломило судьбу поэта. Осужденный вместе с близкими и друзьями, после окончания «дела», о котором докладывалось Сталину, Даниил Андреев провел десять лет во Владимирской тюрьме. Его однокамерниками были знаменитый В.В. Шульгин, академик В.В. Парин, историк Л.Л. Раков и другие, часто незаурядные люди. В тюрьме он задумал и написал большинство дошедших до нас произведений — поэтический ансамбль «Русские боги», «Железную мистерию», мистический трактат «Роза Мира». После десяти лет тюрьмы, откуда вышел тяжело больным, поэт прожил недолго, мыкаясь по углам и больницам и работая над завершением своих книг. Огромную роль в его судьбе сыграла жена — Алла Александровна Андреева, осужденная вместе с ним и многое сделавшая для сохранения его наследия. Их трогательная любовь — одна из сюжетных линий книги.

Биография Даниила Андреева основана на многолетних изысканиях автора, изучавшего и издававшего его наследие, встречавшегося с друзьями и знакомыми поэта, дружившего с его вдовой. В книге рассказывается об истоках мироощущения поэта, о характере его мистических озарений, о их духовной и жизненной основе. Автор касается судеб друзей поэта, тех, кто сыграл ту или иную роль в его жизни, среди которых многие были незаурядными личностями. В книге широко использованы документы эпохи — архив поэта и его вдовы, воспоминания, переписка, протоколы допросов и т. д.

---

3. Блок

Среди великих созерцателей "обеих бездн", горней и демонической, кроме Иоанна Грозного и Достоевского, в "Розе Мира" назван Лермонтов. "Четвёртым, — говорит Андреев, — следовало бы назвать Александра Блока, если бы не меньший, сравнительно с этими, тремя масштаб его личности". Но именно Блок оказывается ему самым близким спутником в "темные годы".

Даниил Андреев вырастал с поэзией Блока, в доме Добровых она была на слуху. Блока, чувствуя с ним внутреннее родство, почитал не только его отец, он стал главным поэтом для поколения его сестры. Александра Филипповна и через годы рассказывала потьминским солагерницам о Блоке — "не только о творчестве, но и отдельные эпизоды из жизни поэта"[68], с актерским воодушевлением читала стихи. Ее муж, троюродный брат Блока, воспитывался в ближайшем символистском окружении поэта.

Когда-то Блок написал о себе: ""Мистицизм "дал мне всю силу к жизни, какая есть<…>она проявилась хотя бы в тех же стихах…"[69]. Для Даниила Андреева мистичен сам воздух блоковской поэзии, он переживал ее не как "литературу", а как свое сокровенное, становящееся частью собственной жизни. Слова любимого поэта о том, что "революция совершалась не только в этом, но и в иных мирах", что она проявление "помрачения золота и торжества лилового сумрака"[70] для него не метафоры, а точное описание событий. Глава, посвященная Блоку в "Розе Мира", названа "Падение вестника". В ней судьбу Блока он представляет как сложную трагедию духовного спуска по лестнице мистических подмен. В его стихах он узнает урбанистические пейзажи Дуггура, слышит призывы лунных демониц:

Бегите все на зов! на лов!
На перекрестки улиц лунных!
Весь город полон голосов,
Мужских — крикливых, женских — струнных.

Для него очевидно, что Блок не только побывал в Дуггуре, но и воспел его. Ведь "каждая душа человеческая, побывавшая в этом тёмнолунном городе, не может не помнить этого, хотя бы и совсем смутно". А в стихах Блока ему явно видятся ожившие призраки Дуггура, и среди них демоница Воглеа, исподволь подменившая образ поруганной Прекрасной Дамы. Стихи самые убедительные свидетельства пребываний в Дуггуре, и, описывая демонический мир, над которым высится статуя Всадника с дымящимся факелом на исполинском змее, а не на вздыбленном коне, он цитирует строфы блоковского "Петра".

В лирических книгах Блока Даниил Андреев всюду находит отблески и образы демонических миров. Незнакомка знаменитого стихотворения для него существо мистическое, влекущее сквозь чадные, мутные ночи в лунный Дуггур, представляясь его обитательницей. Считая Блока зараженным неутолимым томлением к Незнакомке, встреченной в Дуггуре, он и здесь говорит столько же и о себе, сколько о любимом поэте. О своей очарованности неземным образом, мерещившимся в юные годы за вполне земным обликом одноклассницы — Галины Русаковой. За ним ему и позднее мерещился Дуггур, ее имя он называл в стихах лунным.

Некоторые стихотворения Блока Даниил Андреев считает документами, говорящими "о жажде саморазрушения, своего рода духовного самоубийства". Эту же тягу к гибели, которой хочет сердце и "тайно просится на дно", пережитую Блоком, влюбленным в Волохову, но видевшему за ней другой, мистически соблазнительный образ (непременно связанный с Дугуром!), Андреев пережил вслед за гипнотизировавшим его поэтом. У него гибельность приходит с несчастной любовью к Русаковой. Поэтому, чтобы понять происходившее с ним в "темный период", нужно вчитаться в то, что он пишет о "падении" Александра Блока. На страницах "Розы Мира", ему посвященных, любовь и горечь. Он переживает "падение" любимого поэта как собственное: "Блок всю жизнь оставался благородным, глубоко порядочным, отзывчивым, добрым человеком. Ничего непоправимого, непрощаемого, преступного он не совершил. Падение выражалось во внешнем слое его жизни, в плане деяний только цепью хмельных вечеров, страстных ночей да угаром цыганщины. Людям, скользящим по поверхности жизни, даже непонятно: в сущности, какое тут уж такое будто бы ужасное падение, о какой гибели можно говорить? — Но понять чужое падение как падение могут только те, кому самим есть откуда падать. Те же, кто сидит в болоте жизни, воображают, что это в порядке вещей и для всех смертных".

Блоку падение в итоге прощается, — после кратковременного пребывания в чистилищах, вместе с Леонидом Андреевым, с Фетом и другими небезгрешными выдающимися людьми, он — согласно "Розе Мира" — помещается в Синклит Небесной России.

4. Галина Русакова

Поэзия Александра Блока так захватила Даниила, что стала высвечивать события его жизни, трансформируясь в образы собственных незнакомок, двойников и снежных масок.

Еще в 23–м году написана позже переработанная "Элегия", обращенная к Галине Русаковой, когда он надеялся, что их "свиданья рассыпаны млечною пылью / У будущих солнц, на еще не пройденном пути". "Элегию" он включил в посвященный своей первой любви цикл "Лунные камни". Эти камни из ночного городского пейзажа Дуггура. Через стихотворения цикла, повторяясь, проходят мотивы заиндевелой, вьюжной Москвы, озаренной уличными фонарями:

Незабвенной и горькой святыней
Будешь ты до конца моих дней,
Ты, мерцавший над городом иней,
Ты, сверкавшая цепь фонарей.

"Бульвар уже был совсем пуст, когда на него вышел молодой поэт, — писал он в "Сказочке о фонаре", — разгоряченный стихотворным письмом к своей возлюбленной, которое и писал весь вечер. Теперь ему хотелось, чтобы прохладный ветер освежал его лоб, а над головой сверкали звезды. Но тысячи городских фонарей затмевали свет небесных светил, небо казалось невыразительным и бледным". Поэт сказочки автобиографичен, и в его стихотворениях связавшиеся с блоковской "Снежной маской" переживания ведут в мир заснеженный, ночной и узнаваемо московский.

Там, за городскими пустырями,
За бульваром в улице немой
Спит под газовыми фонарями
Снег любви зеленоватый мой.

Виновница воспаленных страданий поэта, высвеченная блоковскими и его собственными стихами, вряд ли понимала мистериальный масштаб, до которого они вырастали. Но под голубоватом светом газовых фонарей тени на снегу становились фиолетовыми, вытягивались и оживали, увлекая, на грани сумасшествия, в иррационально сумрачные миры. Эти миры, для него непреложно реальные, и становились Дуггуром, в подробностях увиденном гораздо позже, в сновидческие тюремные ночи.

Измученность неразделенной любовью толкала на блуждания по полуночным улицам. Часто ему сопутствовал закадычный друг Юрий Попов. Их бессонные гуляния легко заводили в лунный морок. А в воображении она, Галина Русакова, вполне земная и своенравная, не кокетливая, но гордящаяся своей красотой, косами "цвета меда", тянувшаяся к понятному счастью, представлялась мистическим лунным образом, "правящим снами".

Я молил, чтобы только раз
Единственная моя
Тихим светом бесценных глаз
Озарила мой лучший час.

Я молил, чтоб идти вдвоём
Сквозь полуночный окоём
В убелённые вьюгой края
В совершенном царстве моём.

Не услышал мольбу никто.
Плотным мраком всё залито…
Так карай же судьбу за то,
Что утрачена ось бытия.

Путь в "совершенное царство" оказывался невозможен без ее лица, ее светящихся глаз, без нее, казалось, утрачивалась сама "ось бытия".

Г. С. Русакова. 1960–е

О Галине Русаковой и Юрии Попове[71], двух действующих лицах поэмы "Дуггур" нам мало что известно. Мы даже не знаем, сделался ли Попов удачливым соперником Андреева. Но именно этот "треугольник" первой любви — главное переживание на "темных" и "светлых" кругах юности поэта. Первая и неразделенная любовь толкала на извилистые, мучительные тропы, заставляла переживать отчаянный "час восстанья, тьмы и гнева".

5. Юрий Попов

Одноклассника Юрия Попова Андреев называет темным другом ненастной молодости. Попов был единственным спутником и поверенным его тогдашних плутаний.

Я любил тебя горчайшею из дружб
за то,
Что никто ещё не понял наших душ —
никто.
Эти мутные ночные небеса,
ветра,
Диски желтых циферблатов в три часа
утра,
Нелюдимые капели, гуд перил,
мосты, —
Эту музыку апреля так любил
лишь ты.

Их дружбу сделала теснее, но напряженно запутала общая несчастливая любовь. Они оказались соперниками, и оба были отвергнуты.