Дмитрий Перовский - Конкурс-семинар Креатив: Безумные миры

• Название: Конкурс-семинар Креатив: Безумные миры
• Автор: Дмитрий Перовский
• Жанр: Научная Фантастика

Конкурс-семинар «Креатив» — уникальное сообщество авторов, критиков и читателей, которых объединила любовь к литературе и творчеству. Идеей конкурса всегда была взаимопомощь и самосовершенствование, желание сделать свое творчество лучше, поделиться опытом и поучиться у других. За долгую историю «Креатива» в нем участвовали такие известные нынче авторы как Наталья Щерба, Дмитрий Перовский и Наталья Шнейдер, а в жюри в разное время состояли Сергей Лукьяненко, Олег Дивов, Мария и Сергей Дяченко и многие другие великолепные писатели, редакторы и критики.

В этом сборнике представлены рассказы-финалисты со всех оконченных «Креативов», объединенные общей темой «Безумные миры». Авторы этих рассказов обладают поистине безграничной фантазией: их герои живут внутри мира-ореха, верхом на бронепоезде несут пламя революционного огня и играют в футбол отрубленной головой против команды паровых зомби. Оригинальность идей, смелость исполнения и пренебрежение канонами жанров понравится далеко не всем, но если вас смутил какой-то рассказ — не торопитесь откладывать сборник! Возможно, следующий автор без труда затянет вас в водоворот безумных приключений.

Конкурс-семинар «Креатив»: www.litkreativ.ru

Составитель: Лев Власенко (www.refantasy.com)

Обложка: Ирина Пермякова (www.griphon.gallery.ru)

---

Конкурс-семинар «Креатив»: Безумные миры

Дмитрий Перовский Трах-Тибидох

Луч света преодолел расстояние полутора сотен миллионов верст, через бездны холодного космоса и перистые облака в атмосфере планеты, чтобы упасть на блестящую лысину спящего человека.

— Микола!

— Ммм…

— От ведь леший, опять с вечера набралси… Портяны по всей горнице, штаны на канделябре… А накурил-то — топор втыкай! Микола, сучий потрох, кому сказала, вставай!

Дородная тетка, пышущая решимостью жены и обстоятельностью прислуги, неласково пнула в бок спящего, на что получила очередное мычание. Будильщица, бормоча проклятия, потянулась за метлой.

— Тьфу, Марфа, ядри тя семь деревень, ну че стряслося? — перехватив веник у самого лба, проворчал Микола.

— Я хто, оракула? С княжьего двора мальца прислали, може у светлости колики, а може встал не с той конешности. Кличуть к себе, а како надобность — мине не докладали, чином не вышла.

— М-м-ф-ф, — лысый мужик сел на полатях, спустив босые ноги на дощатый пол. Луч света ударил в глаз. Микола покривился, почесался, засопел.

— И не проси, — собирая раскиданную одежду, строго сказала Марфа, — на опохмел поимеешь токмо квас.

— Ин вино веритас, — хрипло возразил мужик.

— Интеллигенти паука, вариетас дилектат[1]. — ответствовала тетка.

— Научил на свою голову, — беззлобно ощерился Микола и щипнул умницу за мягкое место.

Бабий визг, звон затрещины, радостный хохот, непонятная возня — вот и все, что услышал княжий посыльный из-за двери. Не то, чтобы он был робкого десятка, но слухи о колдуне ходили всякие, поэтому парень сунул меж зубов ремень, дабы скрыть стук их друг о дружку. В таком нелепом виде и застала его через некоторое время тетка Марфа, вышедшая из колдовского спаленка раскрасневшаяся, оправляющая юбку.

— Садись, княжий глас, за стол, — усмехнулась она, — гляжу и ты голодный…

Ухватив из печи чугунок, домоправительница ловко перенесла его на божью длань, присовокупила лохани с ложками на двоих едоков, черпаком наполнила деревянные тарели кашей, исходившей аппетитно пахучим парком. Под появление хлеба, соленых огурчиков и лука у посыльного всплыла окаянная мысль: «Иные бегуть к княже на зов лапотки теряя, а колдун крут — тока опосля обеда!». Себя к подобной крутости паренек не причислял, поэтому, несмотря на скоромный утренник, слюна не глоталась.

Микола Селянин явился без должной таинственности, в простонародной расхристанной помятости. Уселся на лавку, заграбастал со стола ендову с огурцами и долго пил из нее рассол, показывая ходящим по горлу кадыком направление к желудку. Наконец он довольно крякнул, отер рыжий ус ладонью и воззрился красными щурящимися глазами на паренька.

— Как кличуть? — хрипло поинтересовался он у посыльного.

— Ме-меня? Егоркой, ага, о так от… — выплевывая жеваную сыромять ремня, отозвался гонец.

— Оч приятно, Микола. Однакось я антересовалси другим: князь в здраве, или удручен, споро, али так, без спеху надобность?

— А-а, я ж, это — тфф, — развел руками Егорка, единовременно пожимая плечами.

— Ясно, — кивнул головой колдун, хрустнул выловленным огурцом и меланхолично стал его пережевывать, уставясь мутным взглядом на стену, где во множестве кучерявились выведенные углем загадочные письмена.

— А ты кушай, сынка, кушай, — пригладила непослушные вихры посыльного сердобольная Марфа. Чтобы уважить тетку гонец стал ковырять кашу, не спуская глаз с начавшего бормотать колдуна. «Стал быть это, ага… Логарифмус… Вот же, зараза, в сферу Шнельдера не вписыватся… А ежели мы маненько знаковость обменяем? А ежели нас расплющит? Не фендипоперно как-то… Похмелиться тож не худо бы». Крутизна колдуна росла в сознании посыльного, как на дрожжах.

— Микола, кончай в цыфири зенки таращить, князь заждалси поди! — огласила застолье суровая домоправительница.

— Ммм, да, пожалуй… — задумчиво кивнул, сверкнув лысиной, Микола, — Пожалуй, што от князя польза буде! Айда, малец, под светлы очи!

День выдался погожим. Солнышко светило ласково, отрабатывая барщину за стоявшее неделю слякотное ненастье, куры квохтали, гуси гоготали, разминавшаяся дружина ладно стучала деревянными мечами, а дворовые девки, наблюдая за голыми по пояс младыми воями, стыдливо перешептывались и смеялись. Князь Гордей, облокотившись на перильца, чистил куском репы зубы и с мрачной миной на лице слушал хриплый кашель, доносившийся из оконца гостевой палаты. Погода, конечно, радовала, но огорчали дипломатические проблемы.

Гостевая дверь отворилась, и на галерею вышел из палаты Микола Селянин, придворный колдун. Вслед него выскочил в рясе и остроконечном клобуке ученый советник заморского посла, тыкая в колдуна кривым пальцем.

— Энтфернен зие вом фюрстен дез пфердечирюртен! — выкрикнул он, брызжа слюной.

— Вердамфе вон мейнен ауген… — беззлобно парировал колдун.

— Вас?![2] — вытаращил глаза советник.

— Капуста и квас… — проворчал Микола. — Княже, а може без советчиков буйных?

Гордей вскинул бровь, телоохранник вежливо, но напористо оттеснил несколько опешившего советника обратно в светлицу, затворив за ним дверь.

— Чегой-то он? — спросил князь колдуна.

— А, наплюй — серчает, шо я унирситеты не кончал. И прально отобрал у грамотея барбарейские причиндалы: кровопусканием и пиявками сию хворобу не изгнать.

— Опознал болячку?

— Не без того… — вздохнул колдун, — Княже, мне б чарку, штобы инфузорию не цепануть…

— А-а, эт можно, этого добра навалом… Евхимка, меду тащи, да позабористее!

Осушив поднесенный полулитровый кубок, местное колдовское светило благостно улыбнулось, огладило бороденку, воздело перст к небесам и, размеренно покачивая им, стало объяснять светилу государственному свои соображения на ситуацию.

— У посла, стал быть, частится стук сердешный, пятки вспрели и во рту нагадили коты. Ну, про котов — фигурально выражаясь… Об чем сие намекает? От и я подумал, што девки наши — загляденье, мужеское евстество погнало давление в глубь органона и снесло посольску крышу. Хотел уж я выписать ему хороший променад, как вдруг, опаньки, а он, посол-то, закашлялси… Э, смекетил я, туточки проблемматикус заковыристее — гриппин с сопутствующим синдромоном Туретта.

— Излечимо? — озабоченно спросил князь.

Колдун важно замолчал, воздев очи к перекрытию галереи.

— Не томи, Селянин, сказывай, как есть, но учти — плохую правду не приму, для мирового сообчества большой дарун выйдет, ежели он туточки окочурится — застращают.

— Дело, княже, поправимо, токмо надобно на Ведьмово Торжище наведаца, компаненту сподручного для михстуры отыскать.

— Микола, а в закромах твоих ниче не осталось, травки там какие аль настои? Боязливо как-то к страхолюдинам обращаться в таком ответственном мероприятии — торгуют-то гадостью, да ишо по опупительным ценам — казны не хватит!

— Дык, я завсегда могу пургентиума намешать, токмо тады гарантий возврата посла к людскому существованию дать не могу, звыняй. Не скупись, княже, на Торжище склюзивный и какчестный продухт предлагають, надомно токмо знать че искать, а скидку требовать буду, не сумлевайся…

Князь проникновенно и с задержкой взгляда посмотрел на колдуна. Тот, если и лукавил, делал это профессионально, с наивной пустотой в глазах. Гордей батькович вздохнул: даже если бы и уличил он магического лекаря в растрате казенных средств, чтобы смог предъявить в сложившейся ситуации?

— Ладно, скажу Устиму, чтобы сопроводил тебя до Торжища и оказал всяческое содействие от маво имени. Эй, Настена! Дочура, Селянин за раритетами собралси, може и тебе диковину каку приобресть?

Одна из девиц, обсуждающих вопросы лепости дружинников, отозвалась томно-капризным голоском.

— Ох, батюшка, стосковалась я по цветочку аленьку!

Подружки княжьей дочери дружно прыснули, среди дружинников раздались гоготливые смешки. Князь сурово глянул на довольно выглядевшего Селянина.

— Оттаскать бы тя, Микола, за язык — бушь знать кому балякать сказы сексуяльного характеру. Пшел прочь, и штоб к вечеру посол у меня тут гоголем пел!

Нормальные люди на Ведьмово Торжище не ходили по причине полного отсутствия желания быть съеденным, случайно покалеченным, обматеренным или, всего хуже, облапошенным созданиями, именуемыми нечистыми. Что нечистого может быть, к примеру, в русалке или водяном никто объяснить не потрудился, однако принято так в народе, и все тут — нечистые. Микола Селянин, однако, к нормальным не относился — лез на рожон, пытливо выпытывая у продавцов секреты, отчаянно торгуясь и заглядывая за прилавок всякий раз, когда подозревал возможность скидки. Устим Прокопыч, княжий держатель кошеля, по дороге на Торжище напустил на себя важности, пытаясь скрыть трясущиеся поджилки, однако как только колдун пришел на большую сокровенную поляну в лесу, где велось великое менище, сразу стало не до суеверного страха — держись только за кошель! А и кто ожидал, что будет еще хуже, чем в ярмарочный день: крики, визги, хрюканье, смех, давка, толкотня, свист свирели, перекрывающий разноголосый гомон… И продавцы, и покупатели разнились друг от друга так сильно, что, непривыкшему к виду спорящих черта и размалеванной девицы с козлиной бородой, Прокопыча вначале стошнило, а затем он вспомнил о служебном долге, и решил держаться профессиональной невозмутимости, то есть денежной сумы.