Георгий Шолохов-Синявский - Беспокойный возраст

• Название: Беспокойный возраст
• Автор: Георгий Шолохов-Синявский
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

Роман является итогом многолетних раздумий писателя о судьбах молодого поколения, его жизненных исканиях, о проблемах семейного и трудового воспитания, о нравственности и гражданском долге.

В центре романа — четверо друзей, молодых инженеров-строителей, стоящих на пороге самостоятельной жизни после окончания института. Автор показывает, что подлинная зрелость приходит не с получением диплома, а в непосредственном познании жизни, в практике трудовых будней.

---

— Не мастером, а помощником прораба. Я — инженер.

— А-а… — поднимая брови, протянул плотничий бригадир. — Такой молодой, а вишь ты… Что значит ученье, слышь-ко, Левонтий? — обернулся он к своему товарищу. — Стало быть, парень-то — наш начальник?

— Да, вот так, — строго, без улыбки подтвердил Максим.

От плотников, перевидавших множество самых разных командиров, не ускользнуло в поведении и тоне молодого инженера что-то такое, что заставило их перемигнуться.

А Максима все больше коробило, что плотничий бригадир обратился к нему на «ты», будто к равному, и что в голосе его слышалась такая нее, как у маленького насмешливого бригадира, хотя и безобидная снисходительность. «За кого они меня принимают? Мальчишка я для них, что ли?» — подумал он и решил поставить скуластого плотника на место.

— Вы вот что… Как ваша фамилия? — начальническим тоном спросил Максим, а ведь ему хотелось разговаривать иначе и подружиться с плотником, который все сильнее чем-то привлекал его.

— Моя-то? — улыбнулся бригадир и, поплевав на руки, вновь принялся за тесание брёвна. — Моя фамилия простая, самая обыкновенная — Кукушкин… От кукушки произошла. А зовут Устином, а по батюшке — Денисыч.

Плотник вновь переглянулся с товарищем, и Максиму показалось, что тот нарочито прикидывается простачком, дурачит его. Это окончательно вывело Максима из себя.

— Товарищ Кукушкин, вы сваи неправильно отесываете, — брякнул он.

— Это почему же? — очень учтиво спросил Кукушкин, продолжая тесать.

— А вот неправильно. Разрешите мне знать почему. Мне виднее. Я — инженер, — снова надменно подчеркнул Максим.

— Слыхали, — усмехнулся Кукушкин и опять незаметно переглянулся с товарищем. — Только, мы испокон веку так тешем. И отцы наши таким же манером. Почему же все-таки неправильно, дозвольте спросить?

— А потому… потому… — запнулся Максим и побагровел. — Потому что слишком высоко. Столбы не будут держаться в этом грунте. Будут расшатываться.

— Так, так… — с сожалением покачал головой Кукушкин.

— Вы головой не качайте, товарищ Кукушкин, и много не рассуждайте, а делайте так, как я вам приказываю, — повысил голос Максим. — Я вам запрещаю так отесывать.

Плотники засмеялись, и особенно громко — Леонтий.

Кукушкин укоризненно взглянул на товарищей. Максим смешался, краснея пуще прежнего. В эту минуту рядом с плотниками появился старший прораб.

Максим сразу прикусил язык, стоял, как уличенный в чем-то непозволительном.

— Что у вас тут такое? — спросил Федотыч Кукушкина.

Бригадир небрежно кивнул головой в сторону Максима и добавил нарочито громко, чтобы тот услышал:

— Да ничего… Все в порядке. Товарищ помощник сказал, что мы в точности правильно делаем затеску столбов. Как вы велели…

— Ага. Правильно. Так и делайте, — одобрил Федотыч.

Плотники переглянулись, пряча улыбки, а Максим не знал, куда деваться от стыда.

Федотыч подошел к нему, поманил его пальцем, отвел в сторону:

— Ну как, голубчик, самочувствие? Осваиваетесь?

— Осваиваюсь, — машинально ответил Максим.

— И уже начинаете разбираться кое в чем?

— Да. Понемногу.

У крепкого на вид Федотыча — ржавые, с проседью, опущенные книзу усы, глаза, как у старого ястреба, зоркие, чуть усталые и умные. Каждая глубокая складка на его выбритом, пропеченном солнцем лице, казалось, была вырезана кремневым резцом многолетнего труда, и, глядя на это огрубелое лицо, думалось: немало полезного сделал этот человек на земле, немало каналов и шлюзов построил, немало людей научил хорошему. В его взгляде было что-то отечески строгое и вместе с тем очень доброе, располагающее.

Под его усами промелькнула теплая, извиняющая улыбка.

— А они-то, плотники, все тешут да тешут по-своему, так, а? — сказал Федотыч и засмеялся. — Вот упрямый народ. Испокон веку, говорят, так тешем. Вот и переломи их тут…

Максим пристыженно взглянул на старшего прораба.

— Ничего, ничего, — сказал Федотыч, трепля его по плечу тяжеловатой рукой. — Это бывает. Я-то недалечко стоял и все слышал, как это вы им сделали замечаньице… хе-хе… насчет столбиков-то… Что ж… Иногда, ежели справедливо, следует. Смолоду и я вот так же наскакивал. Дай, мол, покажу, кто я таков есть. Наскочу, как петушок, а они мне, трудяги-то, языки за спиной, а то и дули показывают, посмеиваются… Бывало всякое… Вы-то, голубчик, конечно, не правы… Надо присматриваться к каждой мелочи со всех сторон, а потом уже говорить, что так, а что не так… А насчет престижа своего не увлекайтесь. Пускай сами люди престиж вам создают. Бросьте, ну его к шутам! Завтра я поручу вам более интересное дельце. Проверим, есть ли у вас строительная жилка. А пока пойдемте, покажу кое-что.

И Федотыч повел Максима вдоль котлована. Поглядывая им вслед, плотник, которого звали Леонтием, проговорил:

— Шустрый, видать, хлопец. Еще молоко на рыльце не обсохло, только приехал, а туда же: «Я приказываю».

— Ничего. Обтешется, — миролюбиво заключил Кукушкин. — Федотыч ему мозги вправит.

10

Славик Стрепетов и Саша знакомились с работой у так называемого головного сооружения шлюза. Не все шло гладко и у них. К веселому Саше у арматурщиков и электросварщиков сразу же установилось шутливо-покровительственное отношение, как к забавному пареньку. Произошло это, может быть, потому, что Саша в течение получаса со всеми перезнакомился, со всеми был на «ты», смешил всех своими повадками.

И если деловито-серьезный и спокойный Славик, важно расхаживающий по мосткам и по-хозяйски поглядывающий на работающих людей, с самого начала вызвал нечто вроде почтения к себе (кто знает, что на уме у этого молчаливого, не по возрасту плешивого и не в меру серьезного паренька?), то Сашу сразу же раскусили. Был он, что называется, душа нараспашку, чем быстро расположил рабочих к себе.

— А парень-то свой, даром что инженер, — говорили о нем рабочие, устанавливавшие железную арматуру.

— И какой он, у бисова батька, инженер? Диплом-то у него инженерский, а возраст пионерский — ухватки никакой. Ты его попроси показать что-нибудь сделать, он тебе упрется как баран в новые ворота и ничего не сообразит.

— Нет, не говори. Среди этих молодых сосунков бывают очень башковитые, — возразил третий арматурщик. — По-твоему, их зря, этих молодых, из институтов выпускают? А откуда же и опытные берутся, как не из таких вот? Каждый был сначала таким теленком, спроси у любого.

— Да, это верно. Только трудового разума у них мало. А ведь в нем-то все дело.

Саша тем временем совал свой нос всюду, обо всем расспрашивал и ужасно надоедал всем. Его доверчивость и обращение со всеми на «ты», как со своими давними друзьями, позволяли некоторым перейти с ним на излишне панибратский тон. Можно было услышать, как к нему то и дело ласково обращались, не иначе как «Сашок». А один озорной арматурщик, большой шутник, которого все за атлетическую фигуру и точно дубовые бицепсы называли Ваней Поддубным, даже окликнул Сашу откуда-то сверху, с мостков, и попросил:

— Сашок, подай мне, пожалуйста, вон тот маленький прутик.

Саша, ничего не подозревая, кинулся подавать, но в «прутике» оказалось этак пудика три с половиной, так что Саша, сгоряча подхватив его, зашатался. Длинный прут качнулся в его руках, как коромысло весов, и Саша, потеряв равновесие, чуть не свалился вместе с ним в котлован.

Все, кто видел это, сначала испугались за Сашу, а потом, когда тот все-таки удержался на ногах, засмеялись и погрозили арматурщику, которого действительно звали Ваней, но фамилия его была не Поддубный, а самая обыкновенная — Пузин.

Против Черемшанова готовился первый подвох.

Саша был любопытен и всюду бесстрашно лазал: он то взбирался по крутым, наскоро приспособленным лесенкам на самую вершину монтируемых ворот шлюза, откуда открывался необычайно живописный вид на преграждаемую плотиной реку, на зеленое займище — будущее дно Степновского моря; то хватаясь, как матрос за ванты корабля, за шершавые прутья арматуры, перескакивал с одной стальной перекладины на другую. Он видел себя то юнгой на плывущем по диковинному зеленому океану корабле, то механиком какой-то фантастической машины, готовой взвиться под небеса или гигантским буром ввинтиться в недра земли.

Голова у него хмельно кружилась от степного ветра, который ровно и сильно дул на вершине ворот шлюза, грудь дышала глубоко и свободно. Никогда еще в институте Саша не испытывал такого возбуждающего чувства новизны. Ему все здесь нравилось, все восхищало.

С верхних строений ворот шлюза была видна вся стройка — песчаный, теряющийся в синеватой дали гребень земляной плотины, поднимающийся у дальнего конца ее каркас водосливной плотины с портальными кранами, бегающими по рельсам электровозами, баржами и скрипучими лебедками у разрытых берегов. И хотя невозможно было все охватить взглядом, Саша ко всему жадно присматривался, сопоставлял с тем, что вынес из институтской аудитории, и радовался, как ребенок, когда сам находил наименование и объяснение тому или иному объекту.