Фридрих Ницше - Так говорил Заратустра

• Название: Так говорил Заратустра
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 1990

Ни один из родоначальников современной западной мысли не вызывал столько споров и кривотолков, как Фридрих Ницше (1844—1900). Сверхчеловек, Воля к власти, Переоценка ценностей (с легкой руки Ницше это выражение стало крылатой фразой), утверждение о том, что «Бог умер», концепция Вечного Возвращения — почти всё из идейного наследия философа неоднократно подвергалось самым разнообразным толкованиям и интерпретациям, зачастую искажающим самую суть его взглядов.

Мы надеемся, что знакомство с философской поэмой «Так говорил Заратустра» (последний раз в старом переводе книга издавалась в 1915 г.) позволит читателю объективно и беспристрастно оценить выдающееся произведение одного из самых оригинальных мыслителей, чей духовный опыт оказал влияние на формирование взглядов и творчество Л. Шестова, Б. Шоу, Т. Манна, Г. Гессе, А. Камю, Ж. П. Сартра и многих других деятелей культуры.

---

«О Заратустра, — проговорил он, — ты не похож на человека, который от счастья кружится на месте: чтобы не упасть, придется тебе танцевать!

Но даже если ты и захочешь танцевать и выделывать на канате трюки, все равно никто не скажет: „Смотрите, вот танцует последний веселый человек!“

Тот, кто его ищет здесь, напрасно поднялся на эти высоты: пещеры найдет он и скрывающихся в них, а также убежища для тех, кто спасается бегством, но не обнаружит ни тайников, ни сокровищниц счастья, ни новых золотоносных жил его.

Счастье — не обрести его у отшельников, заживо похоронивших себя! Неужели придется искать мне последнее счастье на блаженных островах, среди далеких забытых морей?

Хотя все равно ничто не вознаграждается, всякие искания бесполезны, не существует более блаженных островов!»

Так вздыхал прорицатель; но с последним вздохом его к Заратустре вернулись спокойствие и уверенность, словно он из глубокого ущелья снова вышел на свет. «Нет! Нет! Трижды нет! — воскликнул он бодрым голосом, поглаживая бороду, — это мне хорошо известно! Существуют еще блаженные острова! Уж лучше молчи об этом, ты, мешок печалей и воздыханий!

Перестань болтать, ты, полуденная дождевая туча. Разве не видишь, что промок я уже от печалей твоих, словно собака, которую окатили водой?

Отряхнусь-ка я и сбегу от тебя, чтобы высохнуть, — так что не удивляйся! Или сочтешь ты это невежливым? Но тут мои владения.

А высшего человека я тотчас разыщу в тех лесах, откуда, быть может, доносился крик его. Быть может, его преследует какой-нибудь лютый зверь.

Он — в моих владениях: здесь с ним не случится несчастья! Действительно, немало тут у меня лютых зверей».

И с этими словами Заратустра направился к лесу. Тогда прорицатель сказал: «О Заратустра, ты — плут!

Я понял: ты хочешь избавиться от меня! Ты предпочитаешь уйти в лес, к диким зверям!

Но тебя это не спасет! Вечером снова буду я здесь; я усядусь в пещере твоей и буду сидеть, терпеливый, тяжелый, словно колода, и ждать тебя!»

«Да будет так! — крикнул Заратустра уже издали. — И пусть все мое в этой пещере принадлежит и тебе, дорогому гостю моему!

Если найдешь ты мед, — ну что ж! лижи его, ворчливый медведь, и услаждай душу свою! А вечером оба мы будем веселы,

— веселы и довольны, что день этот кончился! И будешь ты плясать под песни мои, словно ученый медведь.

Ты сомневаешься? Ты качаешь головой? Ну что ж, посмотрим, старый ворчун! Ведь и я — тоже прорицатель!»

Так говорил Заратустра.

Беседа с королями

1

Заратустра не был еще и часу в пути по горам и лесам своим, как вдруг увидел престранное шествие. Посреди дороги, по которой хотел он спуститься, шли два короля, в коронах и украшенные пурпурными поясами, пестрые, словно фламинго: перед собой они гнали нагруженного осла. «Что надо этим королям в моем царстве?» — изумленно сказал Заратустра в сердце своем и поспешил спрятаться за куст. Но когда короли поравнялись с ним, он произнес вполголоса, словно обращаясь к самому себе: «Странно! Странно! Как увязать одно с другим? Двух королей вижу я — но только одного осла!».

Тогда те двое остановились, с улыбкой глядя в ту сторону, откуда донесся голос, и повернулись друг к другу. «Так же думают многие и среди нас, — сказал король, что шел справа, — но они не высказывают этого вслух».

А король слева, пожав плечами ответил: «Это, вероятно, пастух, пасущий коз. Или отшельник, долго живший среди скал и деревьев. Да, отсутствие общества портит самые добрые нравы».

«Добрые нравы? — сердито и с горечью возразил другой король. — Так от чего же мы бежим? Не от „добрых“ ли нравов? Не от нашего ли „высшего общества“?

Поистине лучше уж жить среди отшельников и пастухов, чем в кругу нашей раззолоченной, лживой, нарумяненной черни, которая называет себя „высшим обществом“,

— которая называет себя „аристократией“. Но все в них лживо, и даже сама их кровь — из-за застарелых дурных болезней и еще более дурных исцелителей.

Теперь я предпочитаю им всем крестьянина: он груб и хитер, упрям и вынослив: ныне это самый благородный тип.

Крестьяне — вот кто ныне лучшие из людей; они и должны господствовать! Однако теперь — царство толпы, и я уже не обольщаюсь. Толпа же — это мешанина и неразбериха.

У них все перемешано: святой с негодяем, дворянин с евреем, и все зверье из Ноева ковчега.

Добрые нравы! Все у нас лживо и прогнило насквозь. Никто уже не способен к почитанию: как раз от этого мы и бежим. Всюду эти назойливые заискивающие псы, покрывающие позолотой пальмовые листья.

Отвращение душит меня оттого, что мы, короли, сами стали ненастоящими, что мы прячемся под одеждами ветхого, раззолоченного дедовского великолепия, что для глупцов и пройдох и для всех, кто вовлечен сегодня в мелочную торговлю властью, мы не более чем профили на монетах!

Мы — не первые среди людей, но должны разыгрывать эту роль для толпы: и от этой лжи пресыщение и отвращение овладели нами.

Мы ушли, наконец, от этого сброда, от всех этих крикунов и от мушиной пачкотни грязных писак, от смрада торгашей, от судорог честолюбия и от зловонного дыхания — тьфу! жить среди этой сволочи!

— тьфу! играть роль первых среди этой сволочи! О отвращение! Отвращение! Отвращение! Во что превратились мы, нынешние короли!»

«Это приступ твоей застарелой болезни, — сказал король слева, — это приступ отвращения, бедный мой брат. Однако, по-моему, кто-то подслушивает нас».

Заратустра, с напряженным вниманием слушавший эти речи, тотчас вышел из убежища своего, подошел к королям и сказал:

«О короли, тот, кто слушает вас, и слушает весьма охотно, зовется Заратустрой.

Я — Заратустра, я тот, кто сказал некогда: „Кому ныне дело до королей!“ Не взыщите, но возрадовался я, услышав, как вы говорите друг другу: „Кому ныне дело до нас, королей!“

Но здесь мое царство и моя держава: что ищете вы здесь? Однако, быть может, дорогой вы нашли то, что ищу я, — высшего человека».

Услышав это, короли ударили себя в грудь и сказали в один голос: «Нас узнали!

Мечом этого слова рассекаешь ты густой мрак сердец наших. Ты угадал печаль нашу, ибо, видишь ли, для того и пустились мы в путь, чтобы найти высшего человека,

— человека, который был бы выше нас: хотя мы и короли. Ему ведем мы этого осла. Ибо высший человек должен быть и высшим властелином на земле.

Нет более жестокого несчастья в судьбе человеческой, чем когда властители земли — не первые среди подданных своих. И все тогда становится лживым, превратным и ужасающим.

Когда же они становятся последними и из людей превращаются в скотов, тогда чернь все более поднимается в цене, пока, наконец, добродетель ее не провозгласит: „Смотрите, только я одна — добродетель!“»

«Что слышу я? — отвечал Заратустра. — Как мудры короли! Я восхищен и поистине с удовольствием переведу на язык рифм то, о чем говорилось:

— хотя стихи эти и не для всяких ушей и вряд ли понравятся всем. Но я давно уже не обращаю внимания на длинные уши. Итак, вот они!»

(Но тут и осел заговорил: отчетливо и не без злого умысла он произнес — «И-А»).[3]

Однажды — в первый год от Рождества Христа —
Сивилла, опьянев, но без вина, вещала:
«О горе! Как все обветшало!
Как низко опустился мир!
В блудницу превратился Рим,
Во всем упадок и развал,
Пал Цезарь до скота,
Сам Бог — евреем стал!»

2

Короли наслаждались стихами Заратустры, а тот, что справа, сказал: «О Заратустра, как хорошо сделали мы, отправившись повидать тебя!

Ибо враги твои в своем зеркале показали нам образ твой: и в том зеркале явился ты в облике демона, с язвительной усмешкой, так что убоялись мы тебя.

Но и это не помогло! Снова и снова продолжал ты уязвлять нам сердца и уши своими речениями. Наконец, мы решили: не все ли равно, как он выглядит!

Надо услышать того, кто поучает: „Вы должны любить мир лишь как средство к новой войне, и мир короткий — сильнее, чем мир продолжительный!“.

Никто еще не произносил столь воинственных слов: „Что такое — добро? Добро — это быть храбрым. Благо войны освящает всякую цель“.

О Заратустра, при этих словах кровь отцов взволновалась в жилах наших: словно сама весна обратилась с речью своей к бочкам, наполненным старым вином.

Когда мечи перекрещивались с мечами, подобно обагренным кровью змеям, тогда любили жизнь отцы наши; мирное солнце в мирном небе казалось им безжизненным и холодным, а долгий мир был позором для них.

Как вздыхали они, отцы наши, видя на стене блестящие, притупленные мечи! Подобно мечам этим, жаждали они войны. Ибо меч хочет упиваться кровью и сверкает от страстного желания.»