Михаил Кром - «Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

• Название: «Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века
• Автор: Михаил Кром
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-86793-782-9

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

---

Получается, что из 16 человек, носивших тогда думское звание (14 бояр и двое окольничих), в упомянутом выше совещании в кремлевских палатах летом 1541 г. могли принять участие только семеро: бояре кн. И. Ф. Бельский, кн. А. Д. Ростовский, кн. И. И. Кубенский, кн. П. И. Репнин-Оболенский и И. Г. Морозов, а также окольничие И. С. Воронцов и С. И. Злобин. Тем не менее принятое тогда решение считалось вполне легитимным.

* * *

До сих пор у нас было мало поводов упоминать о кн. И. Ф. Бельском, и это не случайно: в 1540–1541 гг., т. е. в период, который считается временем «правления Бельских», его имя встречается в источниках не чаще чем в 1538 г., когда у власти находились братья Василий и Иван Шуйские.

С лета 1540 до весны 1541 г. при дворе сохранялось своего рода равновесие сил: кн. И. В. Шуйский уступил лидерство кн. И. Ф. Бельскому, но не утратил еще полностью своего влияния. В марте 1541 г. появляются признаки усиления позиций кн. Д. Ф. Бельского: по сообщению Летописца начала царства, 23 числа указанного месяца «пришол на Москву к великого государя бояром, ко князю Дмитрею Федоровичю Бельскому и ко всем бояром от епископа от виленьскаго Павла да от пана от Юрья от Николаева [т. е. от гетмана Юрия Миколаевича Радзивилла. — М. К.] человек их Чясной з грамотою»[978]. Паны-рада напоминали боярам о приближении срока окончания перемирия между двумя государствами и о желательности сохранения мира и впредь. Ответ был дан опять-таки от имени кн. Д. Ф. Бельского и «иных боляр», которые обещали «великого государя на то умолити, чтобы государь вперед похотел с королем в миру быти», а Сигизмунду I предлагалось прислать в Москву своих «больших послов»[979]. Таким образом, кн. Д. Ф. Бельский вернул себе контроль над дипломатическими сношениями с Литовской радой, которыми он ведал в далеком уже декабре 1533 г.

Не менее показательно следующее летописное известие, относящееся к маю 1541 г. и свидетельствующее о большом влиянии, которым пользовался на тот момент кн. И. Ф. Бельский: князь Иван Федорович, по словам летописца, «бил челом Иоасафу митрополиту, чтобы печаловался великому князю о брате его о князе Семене о Федоровиче о Бельском, чтобы великий государь пожаловал, гнев свой отложил и проступку его отдал, что он по грехом с своей молодости от великово князя деръзнул отъехати»[980]. Прощение было, разумеется, получено, о чем кн. И. Ф. Бельский написал брату Семену в грамотах, посланных с великокняжеским гонцом Остафием Андреевым, отправленным с миссией к крымскому хану. Но Андреев ни хана, ни кн. С. Ф. Бельского в Крыму не застал: они уже вышли в поход на Русь[981], о котором шла речь выше.

Наконец, в мае 1541 г. произошло еще одно примечательное событие, о котором сообщает Воскресенская летопись: в Казани промосковские силы готовили переворот и прислали в Москву просьбу о направлении к ним великокняжеских воевод с ратью. И вот «казанского дела для» во Владимир был послан боярин кн. Иван Васильевич Шуйский с другими воеводами и большой воинской силой[982]. О том, что это назначение расценивалось при дворе не иначе как опала, свидетельствуют слова Ивана Грозного из его первого послания Курбскому: «…и не восхотех под властию рабскою быти, — вспоминал царь, — и того для князя Ивана Василевича Шуйского от себя отослал, а у себя есми велел быти боярину своему князю Ивану Федоровичю Бельскому»[983].

Задуманный было казанский поход не состоялся из-за начавшегося в июле нашествия крымского хана, однако кн. И. Ф. Шуйский до самого конца 1541 г. оставался во Владимире: разряды отмечают его присутствие в этом городе в июне, июле и декабре[984].

Таким образом, хрупкое равновесие было нарушено, один из амбициозных боярских лидеров был удален от двора. Ответная реакция не заставила себя долго ждать: в январе 1542 г. произошел очередной дворцовый переворот.

Что же касается кн. И. Ф. Бельского, то с устранением главного соперника он на короткое время стал самым могущественным человеком при дворе; возможно, даже пытался играть роль опекуна Ивана IV (если таким образом понимать слова царя о том, что он «у себя… велел быти боярину своему князю Ивану Федоровичю Бельскому»). Однако этого недостаточно для того, чтобы говорить о «правлении» (или тем более «правительстве») кн. И. Ф. Бельского и приписывать ему какой-то внутриполитический курс.

Во-первых, по авторитету и влиянию при дворе митрополит Иоасаф в 1540–1541 гг. нисколько не уступал князю Ивану Федоровичу. Во-вторых, в нашем распоряжении нет никаких данных, свидетельствующих об участии кн. И. Ф. Бельского в государственном управлении: он не выдавал жалованных грамот, не принимал и не отправлял посольств; нет и следов его судебной деятельности. Конечно, можно объяснить это неполнотой наших источников. Однако странно было бы предполагать, что кто-то специально уничтожал все документы, связанные с именем кн. И. Ф. Бельского. Дошли же до нас отдельные грамоты, выданные кн. И. В. Шуйским (надо полагать, в свое время их существовало гораздо больше), или судебный приговор, вынесенный кн. И. Ф. Овчиной Оболенским… Дело, вероятно, в другом: как будет показано во второй части этой книги, административная деятельность вообще не была характерна для всех бояр; ею занимались только так называемые бояре введенные. Одним из таких бояр введенных был, например, кн. Иван Васильевич Шуйский.

Наконец, в-третьих, заслуживает внимания тот факт, что и после усиления позиций братьев Бельских весной 1541 г. стиль принятия решений, судя по летописным сообщениям, не изменился: к лету 1541 г. относится проанализированный выше рассказ Воскресенской летописи об обсуждении в Думе вопроса о местонахождении великого князя в условиях вражеского нашествия. В отличие от митрополита Иоасафа, роль кн. И. Ф. Бельского в этом обсуждении никак не выделена. То же относится и к декабрьскому решению 1541 г. о возвращении кн. Владимиру Старицкому отцовского удела, принятому по «печалованию» митрополита и «боляр»[985].

Таким образом, для 1540–1541 гг., времени, которое в литературе считается эпохой «правления Бельских», характерно, как мы старались показать, не столько преобладание какого-то одного клана или группировки, сколько усиление роли Думы в целом и принятие важных коллективных решений.

5. Январский переворот 1542 г.

По числу участников январский переворот 1542 г. стал самым массовым из всех подобных событий конца 30-х и 40-х гг. XVI в., а по своей «драматургии» он более всего напоминает «классические» перевороты второй четверти XVIII в.

Летописец начала царства, составленный в первой половине 50-х гг. XVI в., т. е. примерно через десять лет после драматических событий 1542 г., объясняет случившееся «гневом» бояр на кн. И. Ф. Бельского и митрополита: «Тоя же зимы генваря 2 пойман бысть великого князя боярин князь Иван Федорович Бельской без великого князя ведома советом боярским того ради, что государь князь великий у собя в приближенье держал и в первосоветникех да митрополита Иоасафа. И бояре о том вознегодоваша на князя Ивана и на митрополита и начаша злосоветовати с своими советники, а со князем Иваном Васильевичем Шуйскым обсылатися в Володимерь»[986]. Так возник заговор. Кн. И. В. Шуйский, стоявший с войсками во Владимире, как поясняет летописец, «бережения для от казанских людей», «многих детей боярскых к целованию привел, что им быти в их совете». Заговорщики назначили срок, когда кн. И. В. Шуйский должен был прибыть в Москву: 2 января, в понедельник[987]. В ночь с воскресенья на понедельник кн. И. Ф. Бельский был схвачен на своем дворе и до утра посажен на Казенном дворе. Той же ночью в Москву из Владимира «пригонил», как выражается летописец, князь Иван Шуйский, а на следующий день, в понедельник, кн. И. Ф. Бельский был отправлен в заточение на Белоозеро. Пострадали и его сторонники («советники»): кн. Петр Михайлович Щенятев был сослан в Ярославль, а Иван Хабаров — в Тверь[988].

Целый ряд подробностей описанных событий содержится в Лицевом своде (Синодальном томе и Царственной книге), составленном, как считают современные исследователи, в 70-х — начале 80-х гг. XVI в.[989] В Синодальном томе эти добавления имеют характер приписок к основному тексту; в Царственной книге они включены в сам текст. Цель редакторской работы явно состояла в том, чтобы наполнить рассказ конкретными именами; в результате вместо неких «бояр», составивших заговор против кн. И. Ф. Бельского и митрополита, в Лицевом своде представлена целая галерея действующих лиц.

Так, выясняется, что «наперед» кн. И. В. Шуйского в Москву прибыли «сын его, князь Петр, да Иван Большой Шереметев, а с ними человек с триста». Раскрываются и имена заговорщиков, находившихся в столице: «…в том совете быша бояре князь Михайло да князь Иван Кубенские, князь Дмитрей Палецкой, казначей Иван Третьяков, да княжата и дворяне и дети боярские многие, а ноуго-родцы Великого Новагорода все городом»[990].