Эльмира Нетесова - Колымское эхо

• Название: Колымское эхо
• Автор: Эльмира Нетесова
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7042-0779-0

Вы держите в руках юбилейную 50-ю книгу, напи­санную и изданную мною.

О ее содержании говорит само название «Колым­ское эхо». Это прошлое Колымы, с её ужасами, дики­ми фактами, ставшими историей этого края. Ко­нечно, некоторые моменты шокируют своею жес­токостью. Но... Это было. И от прошлого, а знать его нужно, никуда не деться. Знать эту сторону жизни надо, чтобы не повторять прошлых ошибок в будущем.

Пусть оно будет светлым у каждой судьбы.…

---

—    Могу панский обед сготовить и холопский умею. Смотря, какие харчи под рукой. Я после себя пятерых девок в повара отправил в жен­ские зоны. Всех выучил. Каждой свое передал от щедрого сердца, без утайки.

—    А чем же ты знаменит в этой зоне, что о тебе говорят как о герое?

—     Случайность вышла. Я сготовил чай на всю администрацию. Уже столы накрыл, стака­ны надраил до хрусталя, подал чай и слышу, как меня матюкают во все корки. Потом началь­ник спецчасти меня в котел с чаем кинул, прямо в галошах. У меня аж яйцы загудели, вариться стали. Оказалось, не ту заварку засыпал. Вме­сто цейлонского, грузинский сыпанул, какой толь­ко на чифир годится. Ох, и влупили мне, век не забуду. Думал сдохну. Но нет, сжалились, выта­щили уже заваренного по самые плечи. С тех пор поумнел. Чай тот вылили, заварили другой! А я как вылетел из того чана, весь коричнево­серый, дымящийся и скулящий, с тех пор про­звали вареным воробьем. Едино чего боится на­чальство зоны, что ихнюю подноготную наскрозь знаю. Даже все шуры-муры, я ж ихние разгово­ры доподлинно слыхал. Знаю, чего надумывали и часто зэков упреждал. Жалко людей станови­лось. Вот и прятали меня, чтоб не передавал людям. А зэки меня любили.

—    Чего ж в Россию со всеми не поехал?

—    А этих, оставшихся козлов, кто кормить станет. Вон наш один только в Хабаровск по­ехал по делам, а его чуть в куски не разнесли. Навалились кучей, всего избили за прежнее. А ить оно прошло. Нынче по одному уже не ездят. Все кучкой. Так и веселее и безопаснее. Даже женщин из спецчасти брали. С ними вов­се спокойно. Мадамов зэки не бьют. А все я им подсказал. Вот и работают. Глядишь, до пенсии доскрипят. А то уж и вовсе хотели всех поуволь­нять, лишить заработка. А как жить без него?

—   Ты-то кем теперь работаешь? — спросил Игорь Павлович.

—    Нынче я кладовщик. Дело мое не пыль­ное, неспешное. Внимания требует. Но один раз тоже конфуз вышел. Пришла наша Анна. Она у зэков зарядку ведет. Как она появилась, все мужики зарядкой заниматься начали, ни одну не пропускают. Вот так Анне форма потребова­лась. И всем другим. Пришли за нею, стали при­мерять. Мама моя родная, что тут приключилося. Зэки чуть ни на уши встали, чтоб поближе к Анне пробраться. Сами разделись догола. А зачем? К чему на уроке голышом сигать? Ну, тут из спецчасти кто-то возник. Увидел и испу­гался. Как крикнул, всем одеться велел и Анне в первую очередь. Сам лично все занятие просле­дил. Глазом не сморгнул, чтоб что-то не попус­тить. А Аня, когда занятия закончила, велела всем снять майки и пробежать вкруг барка даже боси­ком. Поверишь, никто не заболел. А как спали!

—    Вот тебе и баба! А в своем деле разбира­ется. Я сам, один попробовал этот круг пробе­жать, ни хрена не получилось. С половины во­ротился. Замерз и заболел. А они, хоть бы кто чихнул. Знаешь, потому что они все вместе бе­жали, а я один. Впереди у них баба, у меня стимула не было. Потому, я заболел, а они здо­ровы!

Игорь Павлович посмеялся над стариковской логикой:

—    Выходит, Анна заводилой у вас стала,— спросил старика.

—    Зачем хохочешь? С нею все лучше полу­чается. Даже наши офицеры уже не торопятся по домам. Раньше, бывало, не удержишь, те­перь в шахматы играют, читают книжки, где такое раньше видел.

—    А ты чем занят?

—    Ой, голубь, у меня невпроворот делов. По­могаю хворым немощь одолевать. Раньше нас как кормили: сунут миску баланды, и отвали­вай, теперь даже сладкий чай дают. А все я со своими жалобами добился.

—    Молодец, папашка! — похвалил Бондарев.

—    Не для всех! Охрана грозит увезти меня подальше от зоны. Чтоб я свою не сумел найти.

И все говорят, что замучил жалобами. То хлеба мало, то сахару надо, и масла подай. А на всех не настачишься. Обещают зарыть в снегу по са­мые уши.

—    Не выйдет, ты откопаешься, мы тебе ло­патку с собой дадим,— смеялся Игорь.

—    Надоел я им, как чирей на заднице. Вот и грозят чем попало. А мне уж ничего не страш­но, все пережил, всего отбоялся. Даже смерть, как полюбовницу жду. Ну, чего стращать? Я уже свое отжил, чужой век прихватил. Зачем это мне. Свое бы путем одолеть. И кончиться в своей избе, на русской печке, сред внуков, со сказкой в зубах. Как все путние старики уходят. Чтоб штаны были сухими, и крест на груди имелся, да лампада надо мной горела. И закопали б поглубже, чтоб не достали волки душу мою грешную! Уж так нео­хота отдавать ее зверью,— посетовал человек.

—    Оно, конечно, мертвому едино. Но все ж досадно еще волчьим говном стать. Ведь чело­веком на свет родился. Им и помереть хочу.

—    Ты о жизни думай! Зачем о смерти завел­ся? Умереть всегда успеешь. Чего торопишься. Мы жили, но порадоваться не успели. Теперь время пришло.

—    Ох, Игорек, а на радости уже силов нету- ти. Вот ежли успею добежать за дом, не нава­лив в штаны, то уже радость.

—   Дед, а нашел бы ты себе бабку!

—    Была любовьюшка, с год, как померла. При ей жизнь звенела. Хотелось дышать, бегать и прыгать, забыв про возраст. А что теперь? Одним горем все стало. Белым саваном покры­лось. Никому уже не нужен и скоро назовут как всех одним словом — Колымой...

—    Все мы уйдем когда-то. Рано или поздно, едино ни минуты лишней не задержимся. Но зачем раньше времени себя отпевать. Живи, покуда Бог дает, и радуйся каждому дню, как подарку. На тот свет мы успеем. И тебе, грех жаловаться. Коли ты жив, значит, зачем-то еще нужен. Ни минуты не задержишься, если там тебя затребуют. А покуда живи и не сетуй,— говорил Бондарев убежденно и дед перестал канючить.

—    Ты не серчай, Игорек, верно, все старики такие, им какую жизнь не подай, все сетуют и не довольствуют, все им кажется, что достойны луч­шего. Вот возьми у нас Кузьмич жил. Тихий, спо­койный человек. А в жизни у него ни единого просвета не имелось. Пойдет, бывало, на свою шконку, выплачется за все разом, потом вста­нет, перекрестится, и словно ничего не было. Живет по новой. Никому ни на что не жалился.

—    А знаешь, как умер он? Прямо ночью. Даже не застонал, не крикнул. С улыбкой в лице. Думали, спит, а он холодный, даже задубел. Но смерть ему не наказанием, радостью пришла, будто по голове погладила и увела с собою. Редко кто так умирает. Тихо, совсем неслышно, вроде на цыпочках ушел. Вот только двери за собой забыл закрыть. Ему все зэки позавидова­ли. Оставил нас, ни на кого не оглянулся. Слов­но не ушел, а улетел прямо на небо. Выходит, светлый человек рядом жил, а мы, по слепоте и бездушию своему, даже этого не увидели,— вздохнул старик и продолжил:

—    За мои годы тут многие померли. Зэки и начальство. Всякие уходили и все по-разному. Вона начальник зоны помер. Полный полковник.

Тучный был человек. И ростом с хорошего мед­ведя. Бывало, захохочет в своем кабинете, все зайцы в лесу дрожат. А ежпи крик поднимет, в десятке зон отзывается его рычание. Крепкий был с виду. Все за троих делал. Уж сядет по­жрать, сразу ему таз подавай, обычной дозы мало. И постель была такая, что двоих медве­дей уложить можно. Один выталкивал машину из снега. И добрым был. Но и его хвороба сыска­ла. Чего-то внутри не заладилось. Перекос полу­чился. Как он бедный мучился, кричал, а никто ему не помог. В своем кабинете кончился. А как жалко было. Молодой еще, такому бы жить да жить. А он ушел, никого не упредив. Сколько времени прошло, но такого, как он, уже не было,— почесал дед затылок с сожалением.

—    Сколько люду через эти зоны прошло, ни счесть! Кажется, что вся Россия тут отметилась и побывала. А вот запомнилось не так много. Те, кто в душу вошел, тот навсегда в ей остал­ся. Но не только хорошие, случалось, и поганцы появлялись, куда от них денешься? Вон, Паш­ка, первым водителем был у нас. На лесовозе вкалывал, ну и сатана, не мужик, скольким не­рвы истрепал. Машина у него через день каж­дый день ломалась. Все чинили ее, а он про­хвост, сидит и курит, никогда не подойдет по­мочь. Вот такой поганец. Себя чуть ли ни графом считал и черную работу для себя не признавал.

—    А еще был Шамшала. Этот тракторист. Но бздилогон, второго такого нету нигде. Чуть стем­неет, он трактор на прикол ставит и все на том. Не вымолишь его помочь, выдернуть машину, если она даже в соседней луже застрянет. Вот такой идиот. Темноты до икоты боялся. Видать, когда-то наполохали, он до сих пор боится до судорог.