Эльмира Нетесова - Колымское эхо

• Название: Колымское эхо
• Автор: Эльмира Нетесова
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7042-0779-0

Вы держите в руках юбилейную 50-ю книгу, напи­санную и изданную мною.

О ее содержании говорит само название «Колым­ское эхо». Это прошлое Колымы, с её ужасами, дики­ми фактами, ставшими историей этого края. Ко­нечно, некоторые моменты шокируют своею жес­токостью. Но... Это было. И от прошлого, а знать его нужно, никуда не деться. Знать эту сторону жизни надо, чтобы не повторять прошлых ошибок в будущем.

Пусть оно будет светлым у каждой судьбы.…

---

—    Ты его за куди подергай, живей проснется!

—          Девки, не орите! Этого дяденьку все знаете,— предупредила Варя.

—    Если так, чего он не радуется нашему при­езду и не пляшет на жопе гопака?

—    Постарел!

—    Мы ему напомним молодость! — сунула руку меж ног Игоря Тонька, что-то нашарила, сдавила, Бондарев недовольно отскочил, за­вопив:

—    Вот нахалки! Совсем дикие, а еще бабами себя называют. Сущая свора бандиток!

—    Дядька, кончай вонять. С тобой пошути­ли. Уж если всерьез навалимся, взвоешь. А убе­жать не дадим! Врубился?

—   Дошло, козлик престарелый?

—   Девки, это же Бондарев! Бывший проку­рор! Совесть знайте, угомонитесь!

—    Ладно тебе мозги сушить! Ну и что, если он Бондарев? Нам он нынче до мандолины! Мы свободные бабы, все при семьях и при детях. А этот хмырило только при мундире. А под мун­диром ничего путнего, один окурок и тот про­шлогодний.

—   Да отстаньте вы от него! — вступилась Варя.

—    Чего над ним квохчешь? Мы приехали!

—    Я пошел бы к Анастасии, но неловко. Поздно, что делать.

—    Дядя! Ни писий в трусишки! Все помес­тимся! Давай похаваем, что есть, и дрыхнуть завалимся.

Но спать все легли уже утром.

Когда Игорь Павлович оделся, его узнали и перестали вольничать. Шутки стихли:

—    Я подумала — ты брешешь. Подобрала на свалке бомжа и выдает его за мужика. А этот натуральный Бондарев! Чтоб его черти взяли!

—    И не говори, приперся козел не вовре­мя! — возмущались бабы.

—    Да что я вам плохого утворил? За все годы ни одного плохого слова не сказал. Вступался за каждую, охрану сдерживал, начальство зоны за вас жучил. И получил на орехи. А за что? — возмущался Игорь Павлович.

—    Заступник выискался, ети его мать в ста­рого пердуна! А почему ты, облезлый хорек, вы­пустил нас из зоны позднее всех? Почему да­вал в обиду начальнику зоны и охране? Не вста­вил фитиль спецчасти, когда нам не отдавали посылки и письма из дома? Ведь мы говорили, жаловались тебе на то! Все мимо ушей проле­тало. Хотя обязан был вступиться, да хрен там. Не твоя жопа болела!

—    А помнишь, как зимой гоняли нас на ра­боту, наруже в то время под пятьдесят граду­сов зашкаливало. Чего ж не вступился и не запретил. В то время волки не трахались, из логова не вылезали, а нас на трассу посыла­ли. Скажи, это по-человечьи? Вас бы, старых мудаков, протрясти по холодку! Тогда иначе взвыли бы! Или не знаешь, почему у нас ноги и руки поморожены. А мы все твои подлянки помним! Как тухлой баландой давились. За каждое слово в ШИЗо кидали! А как охрана приставала к нам, ты о том знаешь, вонючий барбос!

—    Каждый день жили, как на войне! Вспом­ни, подлый лешак, что устроили нам, когда двух километров трассы до плана не дотянула брига­да, враз на жратве ужали! И это в лютую зиму! В резиновых сапогах на работу гоняли. Зверюги такое не выдержали б! Тебя самого нужно было заставить пропердеться по холодку! Глядишь, живее дошло бы!

—    Девчата! О чем вы? Я же в Магадане ра­ботал. Не мог каждый день к вам приезжать. Надо было от начальника зоны добиваться улуч­шения условий. Это по адресу. Мое дело закон­ность, ее соблюдение!

—    Ой, не ссы на мозги! О какой законности говорить в зоне. Там о ней не слышали никогда!

—    Ты хоть знаешь, что половину получки у нас забирало начальство? И попробуй хоть слово брехни, устроили бы такое, что никаких денег не захотели бы!

—    Это точно! — подтвердили все.

—    А почему мне не сказали, когда в зоне были? Чего тогда молчали? — возмутился Бон­дарев.

—    И ты с той кормушки хавал! Делились с тобой.

—    Ничего подобного! Я и не знал и не слы­шал о том беспределе. Даю слово, не знал!

—    Во, недоделок! Они всех трясли на «баб­ки». И нас, и мужиков! А откуда у них квартиры, машины, дачи, охрана? Кто для них купил? С получки на такие расходы не хватит, как ни старайся,— лютовали бабы.

—    Своими руками разделался б, знай я о том! — возмущался Бондарев.

—    Ну, что ты им сделал бы! Чуть копнул бы, они тебя размазали б прямо на зоне. И докажи, что такой был когда-то!

—    Вон мы его в Москве встретили. Он там окопался наш Семенов. По театрам шляется, по концертам и хрен ему не брат. Нас увидел, ошалел и спрашивает:

—   А что вам в Москве надо?

—    Вроде, мы не такие же люди и нас даль­ше Колымы выпускать нельзя.

—    Ну, мы Семенова взяли в оборот. Все ему высказали. Обложили матом средь улицы. А что еще сделаешь, столько лет прошло. Он стоит, ухмыляется и уговаривает:

—   Девчонки, успокойтесь, не кипите, все дав­но прошло!

—   А у нас кулаки горят. Врубить бы гаду. Но нам за хулиганство могли влепить, а кому охота? Ну, погавкали на него и ушли. А что тол­ку? Душу отвели. Зато Семенов улыбался. Мол, брешите сколько угодно, а деньги у него.

—    Баба его вступилась, мол, девчата, разве вам не стыдно так выражаться среди улицы?

—   Ох, и взяли мы их в оборот обоих! Баба взвыла!

—   Степушка, давай их в милицию сдадим. За что они нас, порядочных людей, так по­зорят?

—    Ну, нас и разобрало! Попади они нам в метро, на куски порвали б обоих!

—   Девчатки, а вы на воле! — прервал поток брани Бондарев.

—    А за что отбывали сроки? Вспомнить смешно. Мороженое стыздила! Один стаканчик, за него пять лет схлопотала,— взгрустнула Ритка.

—   А я? За пачку леденцов! Тоже ущерб госу­дарству нанесла великий. О нем вслух сказать стыдно!

—   Ладно, девчата, мы живы и уехали с Ко­лымы.

—    Варька, ты помнишь, какой завтра день? Годовщина наших девчат. Двадцать лет прошло. Теперь бы совсем взрослыми были. Наверно все замуж повыходили, нарожали б деток. А они ле­жат в земле, совсем дети. Нет у них ничего: ни детства, ни радости, ни смеха. Только Колыма воет, да волки бегают по могилам!

—    И мы могли оказаться на их месте.

—   Девчатки, а что с ними случилось?

—    Обычное. В пургу бульдозер трассу чис­тил. Снег такой валил, что ниже пояса себя не увидишь. А девчонки расчищали трассу от сне­га и веток. Из-за пурги не увидели и не услыша­ли бульдозер. Их тоже не разглядел тракторист. И попер прямо на девчонок. Все восемь под нож попали. Ни одна не выскочила. Нельзя было понять, кто где? Кровавый снег закопали. От са­мих ни хрена. Вспомнить страшно. Были, и не стало, в один миг погибли. Без умысла, но так досадно, словно от сердца кусок оторвали, и оно истекает кровью по сей день,— всхлипну­ла Ритка.

—    А помнишь, Верка кукол любила. Из рва­ных чулков шила их. Набьет травой и играет до полуночи, разговаривала, как с живыми. Все были ее сестрами, братьями. У нее своя семья имелась, многодетная. Тосковала Верка по ней и мечтала, когда вырастет, ни меньше десятка детей родит. Но не повезло. Даже сама не вы­росла, ребенком умерла, в десять лет,— хлюп­нула Татьяна.

—    А Надюшка! Помните, какой атаманшей была. И тоже не стало. Мечтала хлеба поесть вдоволь. С халвой или повидлом. Так и говори­ла, когда выйдет на волю, целую буханку хлеба с банкой повидла сожрет. Я ей на помин при­везла, пусть душу согреет и поест, о чем меч- тала.

—    Я Ольге яблок привезла. Тоже хотела це­лое ведро сгрызть. А не привелось...

—   Давайте выпьем за наших девчонок. Пусть им на небе будет хорошо.

—    Бог не оставит их милостью, воздаст за отнятое. Мученицами ушли.

—    Варя, ты ходишь к ним на могилу?

—    Ну, а как же, незабудки посадила, прижи­лись, цветут все лето. Синие, как глаза. И мне все они, будто живые видятся. Говорю с ними. И они слышат меня.

—    Как слышат?

—    Принесу хлеба им, смотрю, а кусок шеве­лится и это притом, что вокруг ни ветерка. А еще и такой звук идет, будто кто-то поет песни. То веселую или грустную. И мелодии знакомые. А когда хлеб оставляю, прихожу че­рез пару дней, его уже нет.

—    Птицы склевали, кто еще возьмет!

—    А банку повидла? Она куда делась? Крышкой закрытую оставила. На всем погосте никого не было. Я стою и слышу смех. Над могилой даже мухи нет. Вот и думай, кто сме­ялся?