Юлиан Семенов - Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение

• Название: Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение
• Автор: Юлиан Семенов
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9533-3358-0

Книга включает в себя неопубликованные и малоизвестные произведения русского писателя, непревзойденного мастера и популяризатора политического детектива в нашей стране, Юлиана Семёнова.

Повести,рассказы,  статьи, пьесы, а также интервью с писателем предоставят читателю возможность лучше понять его творчество и незаурядную личность. Тонкий анализ событий непростого времени, в котором он жил, помогут современному читателю еще раз обратиться к драматической истории нашей страны XX века.…

---

Попробовали.

Ничего не вышло.

А ведь этот обмен экспозициями, — по нашему с Хуаном Гарригесом замыслу, — должен был стать первым шагом на пути к созданию «Общества культурных связей Испания—СССР» в условиях франкизма!

А сколько Хуан делал для нас?! Скольких советских принимал в Мадриде?! Особенно после того, как я пригласил его с отцом, Дон Антонио, в Советский Союз и мы совершили удивительное путешествие по Ставрополю, Армении, Подмосковью...

Мы летели над безбрежными полями Кубани на вертолете; мой добрый друг Леонид Поздняков, работавший в ту пору заместителем председателя крайисполкома, договорился с сельскохозяйственной авиацией, и мы показали испанским гостям этот удивительный край с воздуха; подняли их пешком к Приэльбрусью, завезли и в крошечную избушку — без электричества, на берегу тихой реки, к пасечнику, угощавшему нас каким-то совершенно сказочным медом (я потом часто вспоминал новеллу Солоухина про то, что и в деревне-то настоящего меда не осталось: всюду по-жульнически пчел сахаром кормят; в Ставрополье был именно тот, несахарный мед, целебный, напоенный запахом трав); шофер «газика» отвел меня в сторону: «Нельзя здесь испанцев на ночь оставлять, неудобно». — «Почему?» — «До ветру надо к тыну бегать, стыдно, как дикие, опозорят в буржуазной прессе».

... В «буржуазной прессе» Дон Антонио Гарригес восславил сердечность нашего народа, он оказался первым из тех, кто, примыкая к высшим этажам реальной власти (миллиардер, хоть и в оппозиции к Франко, но влияние свое не потерял из-за этого, даже наоборот, упрочил), открыто и громко заявил: «Вне и без деловых и культурных связей с великим народом будущее Европы невозможно».

...Деньги на Западе считать умеют: после этого не туристского, а человеческого путешествия, которое давно принято в правовых государствах (там ты можешь ездить туда и так, как тебе заблагорассудится, арендовав машину в прокатном офисе, останавливаясь на ночлег не в отеле, а в любом доме, — если сговорился с хозяином, зная при этом, что ни его, ни тебя за это в тюрьму не посадят и доносы писать не понудят), Дон Антонио Гарригес выделил сыну деньги, помог создать фирму и благословил его бизнес с Советским Союзом.

...Бедный Хуан... В какие только двери Минвнешторга он не стучался!

Как ни старались помочь ему я и мои друзья!

Заключали сделки с подонками, которые, урвав куш, забывали о Москве. Любому предложению Хуана отказывали, как бы интересно оно не было: «Он не бизнесмен, а папенькин сынок, не знает бизнеса!»

Его братья, сориентировавшиеся на США и Западную Европу, преуспевали; Хуан, бившийся за установление прочного экономического моста между Мадридом и Москвой, стал объектом насмешек: «Мы тебя предупреждали: с русскими дело иметь невозможно, сам виноват...»

...Но это было потом, после того как Дон Антонио Гарригес стал министром юстиции в первом послефранкистском правительстве, а его свекор — граф Мотрико — министром иностранных дел; в Испании начались перемены, у нас продолжалась пора брежневского болота, в котором последовательно реанимировались сталинские самодержав­ные порядки: без разрешения Центра любая инициатива — подсудна, преступна и обжалованию не подлежит, человек — червь, пока не прикажут — не сметь, никшни!

...Когда однажды мы с Хуаном вернулись от Масвель, выдающейся певицы, нашего с ним доброго друга, и сели ужинать (это был ранний ужин, часов одиннадцать, в Мадриде и Андалузии к столу обычно садятся в полночь), мы снова и снова, в который раз уже, чертили схемы и строили планы на будущее, думая, как бы пробить брешь в стене нашего бюрократизма; стена была зыбкая, эластичная, и в этом была ее сила и безнадежный ужас...

Кармен, жена Хуана и его ангел-хранитель, заметила:

—Сегодня в «Йа» была большая статья о том, что ваши, — она посмотрела на меня, — намерены реконструировать асбестовые заводы на Урале. Может быть, Хуану предложить технологическую помощь? Финансировать новое строительство?

Я рассмеялся, вспомнив генерала Колину.

—Ты что? — спросил Хуан. — По-моему, Кармен внесла интересное предложение...

Продолжая смеяться, я рассказал про Молину с его «скорценевско-асбестовым» проектом; расхохотался и Хуан; это было совсем как у Ильфа с Петровым: «нарзанные покалывания» смеха, великое отдохновение, сброс стресса...

—Ну, и он устроил тебе встречу со Скорцени? — спросила Кармен.

—Какое там...

—А ты по-прежнему хочешь с ним увидаться?

—Конечно.

Хуан поднялся из-за стола, спустился к аппарату в гостиную, набрал номер отца; тот отзвонил через пять минут, пригласил меня к аппарату:

—Хулиан, завтра в семь вечера Скорцени будет в нашем Клубе финансистов, я и Хуан познакомим тебя с ним. — Дон Антонио усмехнулся. — Кстати, Отто тоже интересуется асбестом, это не шутка, он вложил деньги и в эту индустрию...

В огромном пустом зале, на последнем этаже нового дома, сидели четыре человека: Дон Антонио Гарригес, его сын Хуан, Скорцени и его жена. Я сразу узнал «длинного». Я шел через зал, буравил его лицо взглядом, который, казалось мне, должен быть гипнотическим, и видел глаза, зелено-голубые, чуть навыкате (не очень-то загипнотизируешь!), и шрам на лице, и сильные руки, лежавшие на коленях, и за мгновение перед тем, как человек начал подниматься, я почувствовал это, и он поднялся во весь свой громадный рост:

—Скорцени.

—Семенов.

—Моя жена, миссис Скорцени.

—Хау до ю ду?

—Хау ар ю? — Женщина — само очарование.

— Миссис Скорцени из семьи доктора Ялмара Шахта, — пояснил штандартенфюрер СС.

(Ялмар Шахт — рейхсминистр финансов Гитлера. Он дал нацистам экономическое могущество. Осужденный к восьми годам тюрьмы, он вышел из камеры семидесятишестилетним. «У меня в кармане было две марки, — вспоминал Шахт. — Назавтра я стал директором банка».)

—Что будете пить? — спросил я.

—То же, что и вы, мой дорогой друг.

—Я пью «хинебра кон тоник» — джин с тоником. (Мы встретились в семь вечера, а расстались в три часа утра. Скорцени больше ни разу не произнес моего имени. Я стал его «дорогим другом». Безымянным «дорогим другом». Стародавние уроки конспирации? Стародавние ли?)

Дон Антонио Герригес и Хуан побыли с нами те обязательные десять минут, которые приняты среди воспитанных людей. Поняв, что разговор состоится, они откланялись, пожелав нам хорошо провести время.

—Что вас будет интересовать, мой дорогой друг? — спросил Скорцени.

—Многое.

— Меня тоже будет кое-что интересовать. Меня особенно интересуют имена тех генералов в генеральном штабе вермахта, которые привели Германию к катастрофе. Кто-то из десяти самых близких к фюреру людей передавал в Берн по радио, вашему Шандору Радо — через Рёслера — самые секретные данные. Кто эти люди? Почему вы ни разу не писали о них?

Когда я был в Будапеште, в гостях у товарища Шандора Радо, профессора географии, выдающегося ученого-картографа, трудно было представить, что этот маленький, громадноглазый, остроумный, добро слушающий человек руководил группой нашей разведки в Швейцарии, сражавшейся против Гитлера.

Он мне рассказал о Рудольфе Рёслере, одном из членов его подпольной группы в Женеве:

— Я мало знал об этом человек, потому что поддерживал с ним контакт через цепь, а не впрямую. Но я знал про него главное: он был непримиримым антифашистом. Казалось бы, парадокс — агент швейцарской разведки; состоятельный человек из вполне «благонаме­ренной» баварской семьи; разведчик, передававший по каналам лозаннского центра сверхсекретные данные в Лондон, — пришел к нам и предложил свои услуги. Объяснение однозначно: Лондон ни разу не воспользовался его данными, а эти данные, — Скорцени был прав, — поступали к нему из ставки Гитлера после принятия сверхсекретных решений генеральным штабом вермахта. Единственно реальной силой, которая могла бы сломить Гитлера, был Советский Союз, поэтому-то Рёслер и пришел к нам, поэтому-то он и работал не за деньги, он никогда не получал вознаграждений, а по долгу гражданина Германии, страны, попавшей под иго нацистов. Впрочем, Берия приказал мне прервать все контакты с Рёслером: видимо, Сталин боялся раздражать Гитлера, ведь был подписан пакт о дружбе с нацистами.

— Почему вы назвали Рёслера «Вернером»? — спросил я тогда товарища Радо.

— «Вернер» созвучно «вермахту». Рёслер никогда и никому не называл имена своих друзей в гитлеровской Германии. Его можно было понять: ставка была, воистину, больше, чем жизнь, — он не имел права рисковать другими, он достаточно рисковал самим собой.

Видимо, у Рёслера остались в рейхе серьезные друзья. Можно только предполагать, что он, мальчишкой отправившись на фронт, встретился там с людьми, которые — в противоположность ему самому — продолжали службу в армии, остались верны касте. Рудольф Рёслер, «Люси», знавший войну подобно Ремарку, оставил иллюзии в окопах Западного фронта и начал свою, особую войну против тех, кто ввергает мир в катастрофу. Можно только предполагать, что он тогда еще познакомился с лейтенантом Эрихом Фельгибелем, который во времена Гитлера стал генералом, начальником службы радиоперехвата в абвере. Он был повешен в 1944 году, после покушения на Гитлера. Можно предполагать, что Рёслер был давно знаком с германским вице-консулом Гизевиусом, который также был участником заговора против Гитлера; если взять это предположение за отправное, то Рёслер обладал двумя необходимыми радиоточками: из Берна он связывался по рации Гизевиуса, то есть по официальному каналу рейха, и — соответственно — по такому же официальному каналу генерального штаба получал информацию из Берлина.