Александр Эртель - Жолтиков

• Название: Жолтиков
• Автор: Александр Эртель
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2011

«Протас Жолтиков человек был сердитый. Его понурое лицо с ввалившимися щеками и глазами, сердито и настойчиво устремленными на вас, носило на себе вечные следы желчного раздражения. Говорил он самые любезные вещи с видом крайнего недовольства и, объясняясь вам в своей дружбе, метал на вас самые враждебные взоры…»

---

Жизнь в нем – тоже по обычаю всех степных городков – сочилась вяло и тоскливо. В клубе вечно винтили и дулись в рамс, в определенные дни перемежая карты дружным топотом неуклюжих ног под звуки скрыпиц, сдирающих кожу, и до остервенения ревущего контрабаса. В «рядах» в томном вожделении покупателя передвигали шашки, смаковали новости и слухи и до изнеможения опивались чаем. В канцеляриях отчаянно скрипели перьями, сладко мечтая о наградных к празднику и об имеющихся соорудиться на эти наградные розовых галстуках и полосатых панталонах.

Так проводил время мужеский пол. Дамы, по своему обычаю, больше сидели дома и тоже проводили время без особенного разнообразия. Более бонтонные из них штудировали Золя и перелистывали Маркевича, восторженно говорили об изящных предметах с такими же бонтонными дамами, болтали с горничными о новостях околотка и важно рассуждали о преимуществах тройного рюша перед двойным и о превосходстве бахромы «с плюмажем» над бахромой простою… Дамы менее бонтонные спали и ели, пили чай и пили кофе, жевали шоколад и икали… а в промежутках играли «в носки» с горничными, заводили невинные интрижки со щеголем-писарьком из полицейского управления, сплетничали и мечтали о новой «ротонде» к празднику. Те и другие в определенные дни съезжались в клуб, толклись в кадрили и порхали в польке, кружились в вальсе и – нечего греха таить – иногда бегали и в мазурке. Все это дамы более бонтонные выполняли с манерой явной и пренебрежительной снисходительности, а дамы менее бонтонные – с явным же и даже несколько восторженным восхищением.

Глухие улицы жили на свой лад. Там дамы смутно еще подозревали о существовании рюша. Туда еще не проникала ротонда. Там велись горячие речи не о свойствах того или иного «мениардиса», а о «новой» моде, вышедшей на платки из берлинской шерсти. Там смена башмаков ботинками вызывала еще серьезные дебаты и старый вопрос о шиньонах заставлял трепетать сердца. Там кавалеры не винтили и не танцевали мазурку, а в будни обдирали кошек, в праздник же собирались у соседа и «стучали» по маленькой. Только на вечеринках меланхолический «чижик» поднимал их в пляс, и тогда, с исступленными жестами и напряженным выражением лица, они отхватывали с жеманными девицами «кадрель».

В этих улицах сплетни и слухи с особенной настойчивостью будоражили фантазию обывателя. Часто эта фантазия, – бог весть коими путями соприкоснувшись, с какой-нибудь пустейшей телеграммой «международного агентства», еще год тому назад где-то и кем-то прочитанной по складам и сообразно этому усвоенной, – облекала ее каким-то мистическим характером. И телеграмма, воздвигалась до степени туманных и таинственных идеалов, в которых, бесспорно, сочилась и несомненная поэтическая струйка, но которые в конце концов все-таки поражали непроходимой наивностью.

Так вот какой город всегда бранил Протас Жолтиков и изливал на него свою горькую желчь.

Но за всей этой бранью мне всегда чудилась если не любовь, то жестокая привычка. Протас Жолтиков бывал и в Москве, ездил однажды и в Питер, а в пору своей молодости не раз посещал низовые города, – и везде-то ему претило, везде казалось ему скучным, отовсюду тянуло в свой городок.

Я всегда с любопытством ждал обычного возвращения Протаса из лавок. Дома его ждал обед. Обыкновенно первое блюдо проходило в молчании, прерываемом обычными комплиментами по адресу «бревна» и смачным чавканьем губ. Затем начинали прорываться новости.

– В Харькове процесс интересный… – угрюмо и отрывисто говорил Протас. Сестра издавала какое-то неопределенное междометие. Но Протас и не ожидал от нее отзыва. Немного погодя он снова бросал словечко:

– Доктора убили… – и затем с такими же перерывами продолжал примерно в таком роде:

– Женин любовник убил…

– И поделом!..

– Сам стар – жена молодая…

– Купил, так любови не требуй…

– Тело закабалить легко…

– Душу не опутаешь…

– Душу не закабалишь, а озлобить – озлобишь…

– Захотели нравственности!..

– Вы кабалу-то прежде похерьте…

– Все прогнило насквозь…

Эти краткие словеса с сердитым шипением заедались щами, а за щами следовала новая серия отрывистых сообщений.

– Шульц уволен…

– Третьим отделением{1} управлял.

– Давно пора…

– Оно и «третье»-то уволить бы…

– Кошмары-то изготовлять будет бы…

– Пора бы свету-то…

И все в этом роде.

Все подобные новости Протас вычитывал из газет, по его настоянию не в одном экземпляре получаемых в «рядах».

Иногда за перегородкой происходило некоторое оживление. Это было обыкновенно вечером. У Жолтиковых появлялось постороннее лицо. Это лицо поражало смиренностью тона и предупредительностью выражений. И тогда завязывался следующий разговор.

– А слыхали, Протас Захарыч, счастье-то нас посетило?.. – умильно говорил посетитель.

– Какое счастье? – с обычной угрюмостью осведомлялся Протас.

– А такое, значит – особая комиссия устроена. – Чтоб, значит, расходы по царству сократить… Оченно подымают газеты эту комиссию…

Протас насмешливо фыркал.

– Ты это в какой газете вычитал?

– Да балуюсь, признаться… такой-то, – тут посетитель называл газету.

– Нашел газету!.. Ты ее брось… Там только перепечатки да насчет славословий ежели… А насчет славословий ты лучше псалтырь Давыдов купи…

– Э-э… А я ведь, признаться, полагал не так, чтобы насчет перепечатки… – смущенно лепетал посетитель.

– Нам славословия-то не нужны, – не слушая его говорил Протас, – ты нам дело подавай… Ты нам трезвый взгляд, чтоб… Ты проследи, как комиссии-то бывшие работали да какой от них толк был, да потом и хвали… Да про Европу-то нам расскажи: какие такие в Европе комиссии заседают насчет эфтого… А канитель-то не разводи…

– А я, признаться, полагал – хорошая газетина, – настаивал посетитель.

Но Протас уж окончательно сердился.

– Тебе что от газеты-то требуется? – в упор спрашивал он.

Посетитель еще более приходил в смущение.

– Как что требуется… Мало ли делов от нее…

– Ну, да что, что, что?..

– Первое – бумага, чтоб… Ну, и слова ежели покрупнее… аль опять статейки, к примеру…

– Бумага!.. Слова!.. Статейки!.. – с неизъяснимой пренебрежительностью восклицал Протас, – много ты смыслишь… Газета – тот же человек, понял? Первое дело, ты за что Назара Аксеныча почитаешь? (Назар Аксеныч – местный торговец «панским» товаром, человек замечательно честный.) За правоту, говоришь?.. Да, за правоту, за честь, за слово – раз что сказал отрезал… То же и газета… Вон я получал газету – ноне одно, завтра два. Семь пятниц на неделе. Так разве я должен ее уважать?.. Я взял на нее да наплевал!..

– Э-э… – удивлялся посетитель.

– Ты вот говоришь, комиссию в газете хвалят. Вот прямо уж видна неосновательность. Как так, ничего не видя, хвалить?.. Ты посуди теперь: к нам исправник новый едет, с какой бы это стати ты его хвалить стал бы?.. Увидишь, хорош ежели – похвалишь. Так и комиссия… А без дела ежели хвалить – это уж прямо значит на ветер лаять…

– Э-э… А я ведь полагал: нехай ее… Мне абы побаловаться, да на обертку… К примеру, икры ежели в нее… Оченно она способна для икры!..

Протас сердито фыркал, чем окончательно приводил в смущение собеседника. Наступала пауза.

– Значит, стало быть, не одобряете вы мою газету?.. – робко осведомлялся собеседник после некоторого молчания.

– Не одобряю, – сухо ответствовал Протас.

– И, значит, другую ежели б, то – ничего?

– Как знаешь, – столь же сухо произносил Протас.

– Ну, так уж и быть, – в заигрывающем тоне восклицал посетитель, разорюсь на другую… Куда ни шло!.. Только ты уж, Протас Захарыч, надоумь меня…

Протас еще несколько минут выдерживал характер и упорствовал в сухости, но, наконец, смягчался.

– «Молву»{2} выпиши… – вещал он.

– Питерская?

– Питерская… А из московских ежели – «Русские ведомости»{3}; да смотри, не спутай – боже тебя избавь «Московские»{4} выписать. Вперед говорю, на двор ко мне тогда не показывайся!

– Э-э… Что же так? – спрашивает опешенный посетитель.

– А все одно, ежели в «Раздевай» будешь ходить да с кабатчиком Аношкой дела водить… Вот что!

Посетитель моментально усваивал суть, ибо зазорность кабака «Раздевая» понимал ясно. Успокоенный, он несколько минут тянул чай молча и затем задавал такой вопрос.

– Ну что, Протас Захарыч, хотел я тебя спросить насчет чумы эфтой, от бога ли она – вроде как за грехи, – или так?

– Чума?.. Чума – единственно от нашего брата… Ты на Волгу езжал? Ватаги видел? Ну вот. Чума, известно, болезнь. Да болезнь-то не барская. Сморится народ голодом, обнудеет как «парш» и дохнет. Земли у народа нет. Хлеба у народа нет. Кабак без призора. Податей – гибель. Его и берет чума… Карантины, говоришь? Это вроде оцепки. Карантины – хорошо. Только не чума, так иное что. Чумы нет, тиф есть (Протас произносил «тип»), тифа нет – дифтерит есть. Плесень в гнилье не переведешь…