Борис Дмитриев - Вам возвращаю ваш портрет

• Название: Вам возвращаю ваш портрет
• Автор: Борис Дмитриев
• Жанр: Юмористическая фантастика

---

Примерно дней через пять беспробудного возлияния, в Разлив на парадной тачанке заявился с бухгалтерскими счетами под кожаной курткой Дмитрий Андреевич Фурманов. Комиссар бодренько соскочил с рессорного агрегата, подошел к центральному пеньку и поприветствовал не на шутку взгрустнувших красноармейцев. Как и положено боевому политруку, он поинтересовался настроением товарищей, озаботился присутствием воинственного духа и выложил на стол для раскура непочатую пачку махорки. И вот ведь пустяшное дело, обыкновенный табак, но глаза на лицах людей тотчас наполнились радостью жизни, как будто и не было недавних печалей, досадных тревог. Комиссар улучшив момент, сделал вид, что имеет небольшую нужду, мелкой трусцой забежал за шалаш, и в пробуравленную дырку заговорчески протараторил:

– Васька, хватит валять дурака, отпирайся, необходимо в срочном порядке провести закрытое партийное совещание.

Василий Иванович немного помедлил, тяжело соображая, что лучше – послать комиссара куда следует или впустить в шалаш для беседы. Он для верности хлебанул пару глотков матерого первача и сипло прохрипел: "Крепка советская власть". Потом резко выдохнул и скомандовал: "Заходи".

Вид у комдива, прямо скажем, был несвежий. Все, начиная с запутавшихся в усах клочков сена и до расстегнутой ширинки, из которой торчали подвязки кальсон, свидетельствовало о нелегких испытаниях, выпавших на долю Чапая в эти ненастные дни. Он молча впустил комиссара в шалаш, выглянул на свет божий, заметил толпящихся у центрального пенька красноармейцев и сделал Петьке дополнительное распоряжение, касающееся надежной работы ручного пулемета.

– Тебе что, впадлу выйти к бойцам и проникновенно сказать им "братья и сестры!", – с первых же слов начал наседать на командира забравшийся в шалаш комиссар. – Сколько можно строить из себя осерчавшую невесту перед сорок пятой брачной ночью.

– Ну скажу я "братья и сестры", – пробормотал застегивающий ширинку комдив, – а дальше то что? По глазам их читаю, достаточно одного неверного шага, чтобы в Разливе поднялся мятеж. Здесь такой может завертеться танец с оглоблями, что никакой папахой, никаким "Капиталом" не прикроешься.

– Ты только произнеси "братья и сестры", а что дальше, не имеет никакого значения, – с уверенностью отличника, сдающего самый легкий экзамен, выдал несгибаемый комиссар. – Потом можешь плести любую ахинею, какая только на ум придет. Вот соседка моя купила давеча козу и назвала ее Зорькой. Казалось бы, плевое дело, но скотинке это славное прозвище настолько понравилось, что она и секунды не раздумывая начала в три раза больше отдавать молока. Мотай на ус, вот тебе ленинский образец толковой партийной работы с широкими народными массами. И вообще не скупись, подлей еще керосина, что дивизия в опасности, что враг вероломно напал в тот самый момент, когда до коммунизма уже оставалось практически не больше недели. Люди сразу духом воспрянут, наперегонки попрутся даже в рукопашный бой.

– Предположим, толкну с горы я эту телегу, – обреченно махнул рукой командир. – Да ведь уже почти тысяча сабель без малейшего сопротивления отправилась в руки капелевцев, похоже, что многие только и ждали, как бы рвануть за линию фронта. Попробуйте объяснить это личному составу, где найти оправдание? Предупреждал бывший регент Петропавловской церкви, что не следует перебарщивать с продразверсткой, нехорошо увлекаться сверх меры назначением лютых врагов, поиском кулаков и предателей трудового народа. Как бы не подрыскали в разные стороны все остальные бойцы, в одиночку останемся защищать родную дивизию.

Василий Иванович, не глядя, нащупал на топчане пузырь самогона и прилип к нему с жадностью грудного младенца. Опустошив его до половины, он сделал глубокое философское заключение: "Чем больше живу, тем яснее понимаю древних мыслителей, кажется, греков. Надо же так точно подметить, что только в вине и сокрыта настоящая истина".

– Вы бы закончили с деморализацией, Василий Иванович, и обратили внимание на эти волшебные счеты, – раздраженно заявил комиссар, доставая из-за пазухи бухгалтерский шансовый инструмент. – Вот смотрите сюда, отбрасываем на верхних костях из десяти тысяч личного состава одну тысячу перерожденцев и подкулачников, остается девять тысяч лучших в дивизии сабель.

Фурманов, как заправский счетовод, цеплял ногтем указательного пальца стайку выцеленных костей и метал их по скользящей спице, всем своим видом показывая, что последнее слово остается за этим сухим щелчком.

– Продолжаем расчет, – азартно объяснял комиссар. – Отбрасываем из оставшихся бойцов две с половиной тысячи случайных костей на нейтрализацию вражеских арсеналов. Шикарный получается результат, настоящая виктория. Вы с шестью с половиной тысячью верных делу революции бойцов, наголову разбиваете обезоруженных капелевцев, просто сметаете с поля боя одним кавалерийским наскоком, такое и Наполеону в лучшие годы не снилось. Еще учтите, вовсе неплохо, когда некоторые красноармейцы в плен подались. Нам сейчас кормить лишних дармоедов все равно нечем, а после войны потребуются рабочие руки, вот мы всех их и приспособим на знаменитых комсомольских стройках и лесоповалах.

– Не очень то я доверяю Вашим занюханным счетам, – засомневался комдив, икнул пару раз и потянулся за пузырем самогона.

Однако тормознулся на полпути к намеченной цели и, присев на топчан, поделился с комиссаром посетившим его откровением.

– Может быть нам, для поднятия воинского духа в дивизии, обратиться к попам, к дорогому православному духовенству. Со священников, если с умом их использовать, можно много чего поиметь. Как учил незабвенный Владимир Ильич, с поганой овцы, хоть шерсти вонючей клочок. Подключите кореша вашего, красавца Наума, и других хранителей церковного опиума, пускай приступают к активному богослужению, народ это будет приветствовать. Если моим красным соколикам зарядить грамм по двести, да выстроить под хоругвями с призывом "За святую православную Русь!", они любому супостату до задницы заломят рога.

– Неплохая идея, должен признать, вино и впрямь открывает Вам истины, – согласился Дмитрий Андреевич. – Давно подозревал, что теорию относительности знаменитый Эйнштейн накатал с хорошего перепоя, ее по трезвому понять до сих пор никто не решается. Только со священникам у нас в дивизии в последнее время как-то негусто, если не сказать, что нет их совсем. Перевелись почему-то.

– То есть, как это нет, куда они все, подлецы, подевались? – абсолютно искренне поинтересовался комдив.

– Видите ли, Василий Иванович, принимая всем сердцем в расчет, что священники любят Бога значительно больше, нежели советскую власть, мы вошли в положение духовенства и ускорили им встречу с драгоценным Создателем. Но, говоря откровенно, я всегда был открытым противником церкви. Вы как-нибудь почитайте Евангелие, будете немало удивлены, оказывается фактически все свои заповеди попы бессовестно содрали с нашего устава коммунистической партии. Например, партия учит не красть и попы, будто попугаи, следом за нами призывают не красть. А куда деваться нашим красноармейцам? Они, понятное дело, не могут вкурить кого слушаться, теряют ориентацию и невольно начинают слегка подворовывать. Но идея Ваша безусловно толковая, обсудим ее на ближайшем партийном собрании.

Оглядевшись по сторонам и приблизившись вплотную, почти что к самому уху Чапая, Фурманов еле слышно добавил:

– Между прочим, есть секретное постановление партии временно перебросить Вас за Урал. Враг надвигается стремительно, неровен час, захватит Разлив, а мы не имеем права рисковать жизнью легендарного командира. Построим в березовой роще новый шалаш и отправляйтесь спокойно работать над боевыми воспоминаниями. Кому как не Вам из первых рук передать для потомков героическую память о наших победах. Война, Василий Иванович, обязательно закончится и в героях окажется тот, кто первым успеет настрочить мемуары. Могу по дружбе предложить название для будущей великой книги – "Шалая земля", например. Я просто пятками чую Вашу харизму большого писателя.

Неожиданная перспектива стяжать лавры большого писателя, без сомнения комдиву пришлась по душе, однако военное начало, как и во все времена, возобладало в нем и он ответил решительно:

– Неужели, Дмитрий Андреевич, Вы до сих пор не в состоянии уяснить, что мое присутствие в Разливе воодушевляет бойцов, вселяет в них веру в нашу победу. Одна моя знаменитая сабля, даже без бурки, стоит целого ударного эскадрона. Если я мотану за Урал, с дивизией случиться беда, половина личного состава слиняет с фронтов в ту же минуту, а то и вовсе развернет против шерсти штыки.

– Все мы прекрасно понимаем, Василий Иванович, все предусмотрели и разработали сверхсекретный военный план.

Фурманов для безопасности даже выглянул из шалаша, дабы убедиться, что их никто не подслушивает и, переходя на заговорческий шепот, поведал: