Ольга Горовая - Любовь как закладная жизни

• Название: Любовь как закладная жизни
• Автор: Ольга Горовая
• Жанр: Современные любовные романы

Десять лет назад их объединил случай, ее беда и чужая жадность. А разъединяла целая жизнь. Два человека из разных миров: Вячеслав Боруцкий — бандит, заправляющий криминалом города, и Агния Сотенко — сирота, собирающаяся стать оперной певицей. Они нашли друг в друге то, чего никто из них не искал и не мог предположить. А спустя несколько лет — потеряли столько, что не каждый сможет вынести. Можно ли забыть о боли и собственной вине? Можно ли исправить чужое зло, переломившее жизнь надвое? И можно ли победить в себе зависимость, которую никогда и не думал начинать?

Кто-то бы сдался и опустил руки, но эти двое слишком упрямы, чтобы хотя бы не попробовать.

---

— Заткнись. — Боруцкий косо глянул на Федота и отвернулся, поворачивая на боковую улицу. — Или сейчас вылетишь отсюда.

— Лады. — Федот выдохнул дым. — Лады. Я заткнусь. — Зло и сердито заметил друг, даже забыв о своих цитатах. — Плевать тебе на себя. И хрен с тобой. Задолбал уже. А что с ней тот же Косяч сделает, к примеру, если все просечет? Или Малевин? Ты об этом думал? Или, считаешь, что если ты в ее сторону дунуть боишься, то и другие девку не тронут. Умильно будут лыбиться, что ты на нее не надышишься? Боров! Да за ее жизнь, тебя же на колени поставить можно! Землю заставить есть… Гони ты ее. Гони, если тронуть не можешь. И себя спаси и ее, раз она тебе так важна. А не цацки таскай. Ведь просекут же. Поймут. Ты меня слышишь?!

Боруцкий не повернулся к другу.

— Ты мне про Сашку того узнал? — Вместо ответа спросил он.

— Нет еще. — Раздраженно буркнул Федот.

— Ну, так работай лучше, а не ори мне тут. — Велел Боруцкий, притормозив у дома друга.

В чем Федот был неправ?

А во всем прав. В каждом гребаном слове. Разве он сам об этом не думал еще черти когда. Сколько месяцев прошло с тех пор, как он впервые осознал, сколько Бусинка для него значит? Много. И он все еще надеялся, что переболеет этим? Нет. Уже нет. Не после той ночи, что была вчера.

И сам Боров это понимал, и Федот, как бы не бесился. И прав он, надо ему ее выгнать из своей жизни. Или самому из ее уйти. И переживать нечего — он уйдет, и у нее меньше проблем станет…

Только вот тот пацан к ней, ведь, вовсе не из-за Борова полез. И где она деньги возьмет, чтобы сумет прожить. И…

И все равно, Федот был прав. Если у Вячеслава оставались хоть какие-то мозги, надо было прекращать это безумие. Потому, наверное, и не взял он телефон, и не отдал ей в ресторане, как думал. И ни слова не сказал почти. Да и из того, что Бусинка рассказывала — ничего не слышал, считай. Боров смотрел на нее и думал, как это сделать, как все прекратить. Даже снял потом одну из девчонок Гели на всю ночь. Только вот, выгнал ее, стоило кончить. Потому что мало того что трахая эту девку, он о Бусинке думал, так еще и согнав свое перевозбуждение, ему почти гадко стало. И вымыться захотелось. Хоть он и выбирал девчонок Гели как раз за то, что можно было не бояться, тот следил за чистотой своего «товара» и в плане чистоплотности, и в плане болезней.

Думал об этом Боров и вчера. А сегодня — послал все к чертовой матери. Потому как понял, что без толку. Не сумеет. Все равно будет к ней ходить. И ее не отпустит. Он сделает так, что и она на нем с такой же силой свернется. Сделает. А если не сможет… Все равно не отпустит. Это его Бусинка. Его девочка. Он сумеет сделать так, чтоб никто ничего не просек, но и ее из своей жизни никуда не денет.

Может он и пьяный был тогда ночью, но ее слова: «вы для меня — все», помнил так, словно ему их по внутренностям вырезали. И не забудет.

И пусть она в них не то еще вкладывала, что он хотел бы услышать, Боров подождет. И дождется.

Ну а, приняв такое решение, он подумал, что и телефону хватит болтаться на заднем сиденье. И потом, задолбало его звонить ее соседке, когда Боров хотел свою Бусинку услышать.

Быстро поднявшись по ступенькам, он едва успел нажать на кнопку звонка, когда двери распахнулись и на него уставились сияющие глаза девчонки.

— Ну, е-моё! Ну, сколько повторять… — Начал возмущаться он, но больше по привычке, стараясь вернуть себе самообладание за эти пару минут, пока будет привычно ее ругать за беспечность.

— Так я же знала, что это вы. — Возразила Бусинка, отступив, чтобы пропустить его. — И светло на площадке, а я в глазок смотрела.

— Знала она. Откуда ты знала, кому в голову придет в дверь позвонить, пока я еду? — Он и сам понимал, что и ворчит уже так, чтоб не замолчать только. Потому что надо было что-то говорить, чтоб не потерять голову под этим ее сияющим взглядом.

— А я чай вам сделала, Вячеслав Генрихович. — Кажется, она его решила не слушать. — Я как раз сама пила, когда вы позвонили. И я вам уже заварила, как вы любите. Пойдемте. — Она вдруг ухватила его за руку и повела в сторону кухни.

Шустро. Так, что он даже куртку скинуть не успел. Но и одернуть ее, остановиться не захотел, чтобы не лишиться этого нежданного, но слишком желанного прикосновения. И потом, сам ведь решил ее понемногу к себе приучать, вот и надо начинать. Если выдержит и умом не тронется, конечно.

— А что случилось, Вячеслав Генрихович? Что за дело?

Что-то она какая-то не такая была, как обычно. Дерганая вся. И в глаза не смотрела, а как-то крутилась. То зыркнет, то тут же в пол уставится. И тараторит. Хотя обычно, наоборот, всегда плавно говорит. А здесь, словно нервничает. Ему захотелось обхватить ее руками и прижать к себе. Как-то утихомирить эту маленькую юлу. И уткнуться в ее волосы захотелось, не собранные в косу, как обычно, а распущенные по плечам. Влажные. Видно она под дождь попала, как из консерватории шла, и теперь ждала, пока пряди высохнут.

Вместо этого, чтоб вот так с ходу ее не пугать, он опустил на стол коробку.

— Вот. Чтоб больше не рыскала по вокзалам в поисках телефонов. И не Лысому звонила, если что. А мне.

— Ой. — Она моргнула. И села на стул. И руку его отпустила. Жаль. — Ой. — Чет он не наблюдал особой радости. Скорее какой-то ступор. — Это телефон?

Он кивнул, пока не поняв ее реакции. Не то, чтоб Боров покупал мобилку, рассчитывая на радостные визги. Но все-таки, девки обычно себя иначе ведут. И всегда подаркам радуются. А тут…

Одного грело душу — Бусинка радовалась, когда его видела. По ходу, его появление — для нее самым лучшим подарком было.

— Вячеслав Генрихович. — Она подняла на него свои глаза. И Борову они показались испуганными. — Мне не надо. Правда. Я же вам говорила. — Она чуть ли не с досадой закусила губу.

А ему до того захотелось дернуть девчонку на себя и поцеловать в этот момент, ворваться в рот языком, как уже попробовал однажды, что пришлось сжать пальцы на дверном косяке, лишь бы не поддаться.

— И я вам звонила, — Агния отвернулась, уставившись на свои пальцы.

— Я знаю. — Он отвернулся. И схватился за свою чашку с чаем, как за спасательный круг. — Теперь всегда дозвонишься. — Хмуро буркнул Боров, вертя кружку в руках.

Та была его, личной. Заведенной на этой кухне специально для Боруцкого. Он однажды пришел, а Агния поставила ту перед ним. Без всяких там цветочков и мордочек, как остальные ее чашки. Без ободков. Простая темно-синяя керамическая кружка. Лично его.

И чай она уже заваривала именно так, как он привык и сам делал. Один раз посмотрела, когда он ночевал у нее после смерти бабки, и запомнила.

— Так, маленькая. Тебя не спрашивают. И, вообще, у меня подопечная одна. Надо же следить, а то вон — за один вечер, сколько всего случилось. — Он хмыкнул, пытаясь как-то разрядить тишину кухни. — Да и потом, не могу же я вечно твою соседку дергать, когда мне поговорить надо. И не вечно же ты дома сидишь…

— Ой. — Она аж подскочила. — Он же зазвонить может, если мне кто-то позвонит. На парах. — Теперь Агния смотрела на него почти беспомощно. — У нас так ругают тех, у кого есть телефоны. Их всего десять человека на курсе, но преподаватели злятся.

Боруцкий усмехнулся. Теперь искренне.

— А ты не включай звонок на лекциях. И номер никому не давай — и звонить никто не будет. — Подмигнул он девчонке. — Кроме меня. — Боров отпил чая.

— Вячеслав Генрихович… — Бусинка шагнула к нему.

Он по неуверенности в ее глазах видел, что собирается продолжать спорить и отнекиваться. Точно, как с серьгами когда-то.

— Так, все, Бусинка. Вопрос закрыт. Сейчас возьмешь, вставишь карточку. И чтоб всегда включен был. Понятно? — Сурово велел он, не позволяя ей возражать. — И, да. Ты им не кидайся, пытаясь доказать, как тебе подарки не нужны. Это не серьги, разобьется.

У нее щеки вдруг порозовели.

— Я не буду, правда, Вячеслав Генрихович. — Она так робко и неуверенно ему улыбнулась, что у него чай поперек горла стал, обжигая пищевод.

Он только кивнул. А Агния с явным любопытством и, наконец-то, прорезавшейся радостью, принялась распаковывать коробку.

Следующие полчаса он честно пытался ответить на сыплющиеся из нее вопросы: «Что? Куда? Как? Зачем? Что с этим делать?»

И искренне кайфовал от того, что она начала радоваться. Блин. Да он бы ей каждый день что-то дарил ради того, чтоб наблюдать за этим осторожным и робким, но таким искренним восторгом. Еще б не приходилось поначалу уламывать и уговаривать. Но и к этому он начинал привыкать.

Одно плохо, ему пора было ехать. А совсем не хотелось. Боров бы просидел здесь еще и те полтора часа, что оставались Бусинке до выхода, и плевать, что курить хотелось. И до ресторана довез бы свою девочку. Только те дела, что должен был сделать сегодня, никак перенести и отложить не мог.