Егор Иванов - Честь и долг

• Название: Честь и долг
• Автор: Егор Иванов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 1987
• ISBN: 4702010200-111

Роман является третьей, завершающей частью трилогии о трудном пути полковника Генерального штаба царской армии Алексея Соколова и других представителей прогрессивной части офицерства в Красную Армию, на службу революционному народу. Сюжетную канву романа составляет антидинастический заговор буржуазии, рвущейся к политической власти, в свою очередь, сметенной с исторической арены волной революции. Вторую сюжетную линию составляют интриги У. Черчилля и других империалистических политиков против России, и особенно против Советской России, соперничество и борьба разведок воюющих держав. В книге широко использованы документы, свидетельства современников и малоизвестные исторические материалы.

---

— Наконец-то мы воочию вас видим, герр генерал! — добродушно улыбнулся Гофман. — Неужели вы добровольно согласились служить большевикам?!

— Разумеется! — насмешливо посмотрел ему в глаза Алексей. — Ведь сюда меня доставили не под русской охраной и не в кандалах.

Гофман понял, что Соколова лучше не задирать. Он миролюбиво улыбнулся русскому коллеге и протянул ему руку. Затем хозяева и гости расселись по своим местам. Завтрак начался и продолжался в почти дружеской беседе…

Потянулись дни, наполненные для Соколова военно-технической работой по подготовке документов к перемирию. Генерал Гофман охотно и довольно откровенно, видимо, как генерал с генералом, разговаривал с Алексеем. В его речах чувствовалось недовольство нерешительностью "Г унд Л", их неумением выбрать главное направление для стратегического удара — либо по русским, либо по французам.

— Вместо сжатия кулака, — делился Гофман своими мыслями, — господа Гинденбург и Людендорф занимались на Восточном фронте «выталкиванием» русских сначала из Восточной Пруссии, а затем из Галиции. А следовало бы нанести удар по Франции, и это стало бы переломным моментом в ходе войны…

С таким же раздражением Гофман откровенничал и о немецких неудачах 1916 и 1917 годов. Особенно досталось кронпринцу, который под Верденом положил цвет германской армии и тем самым заставил Германию перейти к обороне вместо наступления.

Особенно злился генерал на Гинденбурга из-за того, что тот, будучи фактическим главнокомандующим Восточным фронтом, приобрел громкую славу за счет своего начальника оперативного отдела Гофмана. Его критика "Г унд Л" приобретала подчас и комические формы. Один из немцев, с кем Соколов общался по-приятельски, рассказал ему о посещении гинденбурговской ставки в Восточной Пруссии каким-то высокопоставленным визитером из Берлина. Макс Гофман, показывая гостю покои Гинденбурга, объяснял так: "Вот здесь фельдмаршал спал перед битвой при Танненберге, после битвы при Танненберге и, между нами говоря, во время битвы при Танненберге…"

Все свободное от службы время Алексей Соколов проводил с Михаилом Сениным. Он как бы компенсировал те два десятилетия, когда их юношеская дружба была прервана событиями и профессиональной деятельностью — у одного революционной, у другого — военной. Теперь во время долгих бесед Соколов не только познавал задачи строительства нового мира, но получал в сжатом виде уроки ленинизма, ибо Сенин, в отличие от главы делегации Иоффе, был ярым сторонником Ленина. Иоффе клонил дело в сторону, намеченную Троцким, то есть не сочувствовал заключению перемирия, хотя и вел добросовестно переговоры о нем.

Генерал Соколов не имел права голоса в делегации. Он вместе с другими экспертами должен был только готовить документы, которые требовали для обоснования своих позиций официальные участники переговоров с российской стороны. Алексею как специалисту было странно видеть, что существовала, но не использовалась возможность заключения с немцами такого перемирия, которое не только укрепило бы юридическое положение Советов в международном конгломерате держав, но позволило бы сохранить обширные территории для развития революции. Вместе с территориями можно было бы сохранить и огромные склады военного и гражданского имущества, стоившего десятки, если не сотни миллионов рублей золотом. А эта возможность медленно, но верно упускалась, дипломатия велась членами делегации иногда ради дипломатии, ради слов, а не государственного дела. Немцы это чувствовали и начинали нажимать.

Как человеку, знающему хорошо козни Англии и Франции против своего союзника — России, — Алексею было также непонятно упорство, с которым делегация сражалась за пункт в проекте мирного договора, запрещавший немцам перебрасывать части с Восточного фронта на Западный. Вокруг этого на конференции происходила долгая и острая борьба. И хотя Сенин разъяснил Соколову, что дело тут в солидарности российского пролетариата с рабочим классом Франции и Англии, против которого смогут выступить дополнительные германские силы, Алексей не понимал этого.

— Кроме того, — говорил Михаил, — мы не хотим, чтобы немецкие солдаты попали из одной бойни в другую.

Алексей логикой профессионального военного не принимал альтруизма большевиков. "Ведь если надо кончать военные действия миром, как это вытекает из положения России на данный момент, надо кончать быстрее и сохранить все, что только возможно. Тем более германцы, видимо, пока идут на это, — думал он. — Зачем проявлять заботу об Англии и Франции, тем более что население этих стран никогда не получит возможности узнать и оценить благородство большевиков. Только сильная Россия может помочь мировой революции, о которой так страстно говорят и Сенин и Иоффе. Уж лучше сохранить силу, быстрее заключив мир, чем растерять ее, доводя до бешенства германцев и их союзников, готовых из-за неуступчивости российской делегации по этому пункту уйти с переговоров. К тому же немцы и так перебрасывают с Восточного фронта войска на Западный".

Сенину приходилось терпеливо разъяснять своему другу принципиальные основы мира для всех народов, мира без аннексий и контрибуций, другие лозунги большевиков, изложенные в Декрете о мире. Генеральская психология все-таки туго поддавалась идеям интернационализма и нового пролетарского мышления.

Весь первый период переговоров — до перерыва и смены главы делегации, дискуссия носила корректный и деловой характер. Готовилось решение многих экономических вопросов и казалось, перемирие вот-вот будет заключено. Но под давлением военной партии в Берлине и ставки в Бад-Крейцнахе позиция Гофмана стала ужесточаться день ото дня. Генерал все больше проявлял черты своего характера, про который австрийский министр иностранных дел граф Чернин как-то сказал Соколову, что они соединяют знание дела и энергию с большой ловкостью и хладнокровием, замешенном на изрядной доле прусской грубости.

Перемирия все же удалось добиться. Торжественное заключение было назначено в бывшем зале брестского театра, а теперь "офицерского казино № 3" днем 15 декабря. Накануне один из членов германской делегации будто случайно проговорился Соколову, что принц Леопольд Баварский и генерал Гофман очень хотели бы, чтобы военный эксперт генерал Соколов надел к этому праздничному событию все свои двадцать два ордена. Алексей понял этот намек правильно. Немцы хотят сделать его олицетворением старого мира в российской делегации, болваном в форме, который должен санкционировать своим присутствием святость отношений между Российской и Германской империями. Выходит, он должен стоять рядом с матросом Оличем, солдатом Беляковым, крестьянином Сташковым и рабочим Обуховым, символизировавшими в делегации пролетариат России, этаким разряженным павлином или еще хуже — призраком ушедшей в небытие царской власти. Но ведь Советы отменили все внешние отличия — погоны, чины, ордена…

"Нет уж, герр генерал и ваше высочество! Я не доставлю вам такой радости", — решил Алексей. Полночи он занимался тем, что тщательно спарывал с брюк генеральские лампасы, а с кителя — золотые погоны. Утром Алексей снял и шейный крестик Владимира с мечами, с которым почти не расставался. В назначенный час он предстал перед изумленными делегатами в довольно общипанном виде. Однако глаза его искрились весельем и задором. Миша Сенин чуть не расхохотался, увидев его в таком упрощенном одеянии.

…Генерал-фельдмаршал Леопольд Баварский, высшие чины администрации и армий государств Четверного союза, важно вышагивая, подходили к столу в центре зала. На зеленом сукне покоился документ о перемирии. В отведенной им колонке господа ставили подписи с точным указанием чинов и должностей. В другой колонке три советских делегата поставили свои простые росчерки пером. С этого момента и до 14 января 1918 года на всем огромном фронте — от Балтийского до Черного моря в Закавказье — должно было начаться перемирие. Первую свою встречу на мировой арене дипломатия Советов выиграла.

97. Брест-Литовск, январь — февраль 1918 года

В конце декабря на переговорах был объявлен десятидневный перерыв. Члены делегации выехали в Петроград за получением инструкций, военные эксперты были оставлены в Брест-Литовске для сбора и обобщения информации, подготовки рабочих документов к мирному договору. 7 января должна была вернуться в Брест главная группа делегатов России. Для их торжественной встречи — теперь начинались переговоры о мире — экспертов привезли на вокзал. Генерал Гофман, статс-секретарь Германии Кюльман, министр иностранных дел Австро-Венгрии Чернин прибыли на платформу чуть позже. Их лица светились радостью. Причина ее была Соколову известна. Он установил добрые отношения с австрийским министром, некоторыми военными экспертами из Вены, и знал от них, что представители Четверного союза весьма опасались разрыва переговоров российским правительством из-за отрицательного отношения к идее заключения мира многих влиятельных членов Совнаркома. Было известно также, что противодействие Ленину организовывал Нарком иностранных дел Троцкий. Кюльман и Чернин, прибыв в Брест еще четвертого января, даже послали в Петроград телеграмму, угрожая прервать перемирие, если представители России немедленно не явятся в Брест-Литовск.