Борис Романов - Капитанские повести

• Название: Капитанские повести
• Автор: Борис Романов
• Издательство: Мурманское книжное издательство
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1979

---

15

Виталию Павловичу нравилась его каюта: и то, как удобно она спроектирована, как тщательно сделана, как чисто прибрана, и то, сколько в ней цветов. Цветов в ней даже больше, чем в квартире там, дома, в порту. Жена, пожалуй, никогда не ревновала его к какой-нибудь женщине определенно, но зато к каюте относилась с крайней ревностью. Ее можно было понять. Еще тогда, когда на берегу они ютились в восьмиметровой комнатушке, Виталий Павлович имел каюту со спальней и санблоком. И цветы у него в каюте были еще тогда, когда дома некуда было поставить кроватку для сына и он так и спал в коляске.

— Что ты переживаешь, Лида, — говаривал тогда Виталий Павлович, — он же у нас потомственный моряк, денно и нощно в своем корыте.

Конечно, Лиде было от чего с придирчивостью проверять его каюту и даже плакать иногда. Не от зависти, но и от зависти тоже: как бы ни мотало Виталия по свету, ему не нужно было думать ни об отоплении, ни о дровах для титана, ни о свежем воздухе, — комнатка им досталась такая, что в ней если не сыро было, так холодно. И Лида почти восемь лет прожила больше у матери в Ленинграде, летала к приходу мужа во все советские порты, но, когда сыну исполнилось два года и они получили долгожданную квартиру, она вдруг устроилась работать сама и устроила сына в ясли и ни в какую не соглашалась бросить работу, хотя теперь уже далеко не всякий раз могла прибыть на другой конец Союза к их приходу. Устала ездить, а может быть, так наотдыхалась за первые-то восемь лет, что работа стала милее мужа. Бывает.

И Виталий Павлович тоже некоторые годы пробыл на положении собственного сына: денно и нощно на пароходе.

Плавалось хорошо и много, иногда не так уж и часто приходилось бывать у себя в каюте, но тем лучше было там бывать.

По вечерам он включал «Эстонию», поначалу искал чистую — без пения — музыку, радовался, если находил такую, чтобы захватывала без натиска, без комканья нервов. Когда успокаивался, слушал новости по всем программам, а потом снова искал тихую музыку. Иногда это требовало усидчивости — в эфире властвовала цивилизация: певцы хрипели, как политические деятели, и политические деятели распевали, как певцы. Временами приемник едва не разлетался от грохота тяжелых радиоглушителей: война в эфире не прекращалась ни на миг.

Здесь же, в каюте, в уединении, Виталий Павлович любил обрабатывать данные астрономических наблюдений, решал задачки по звездам в толстой общей тетради, сумерничал с помполитом, толковал с правыми и виноватыми, пил дипломатический кофе и деловой коньяк с иностранцами, читал запоем, а в иных случаях и возглавлял дружеский стол… Матрос в каюте только живет, капитан в каюте еще и работает.

И сегодня после беседы на четвертом трюме, после ужина, после того как он проверил приемку вахты третьим штурманом да еще с полчаса простоял просто так на крыле мостика, он спустился в каюту, приоткрыл дверь, поуютнее вытянулся на диване и взял давно запланированный к просмотру «Браунс наутикал альманах» на следующий год. Этот альманах, где таблицы приливов и астрономические эфемериды перемежаются рекламой мореходных инструментов и даже обзором новейшей морской беллетристики, был интересной книжкой, смаком мореплавания тянуло с его страниц, и Виталий Павлович увлекся им так основательно, что не заметил, как затворилась и защелкнулась дверь.

Таня смотрела на него до тех пор, пока он этого не почувствовал. Тогда он резко откинул альманах и приподнялся.

— Добрый вечер, Виталий Павлович, — краснея, сказала Таня.

— Здравствуй, Танюша.

Пока он ногами нащупывал сандалеты да искал закладку для книги, она чуть было не выбежала вон, однако Виталий Павлович успел упредить:

— Садись, что же ты стала.

И она опустилась в чуть поодаль стоящее кресло, безотчетно прижимая ладони к щекам.

— Ну, — справился, наконец, с делами Виталий Павлович, — соку хочешь? Ананасный есть. Вина сухого со льдом? Саэро — чудная вещь.

— Нет, нет, что вы, спасибо, Виталий Павлович, не буду.

— Видишь ли, я о нем весь вечер подумывал, да не хотелось в одиночку. Так что ты — кстати. Потерпи минутку.

Он доставал и откупоривал бутылку, разливал вино пополам с водой по тонким стаканам, ловко выдавливал кубики льда из алюминиевой ванночки, включал приемник… а она издалека, словно с того света, разглядывала его начинающую грузнеть фигуру, руки, пучок седины на затылке… твердую улыбку.

— Ну, пить еще не привыкла? — бодро спросил Виталий Павлович, подавая Тане стакан. — Все по конфетам?

Таня начала клонить голову, стакан обжигал пальцы, и тогда капитан тихо и почти торжественно сказал:

— За тебя, Таня.

Склонившись еще ниже, она попробовала отхлебнуть, но слезы со щек закапали в вино, и Виталий Петрович разжал ей пальцы и отнял стакан. Таня поймала его руку и прижалась к ней всем лицом.

— Нельзя этого, Танюша… Ты же умница. Нельзя. Мы с тобой договорились.

— Не могу я без вас, Виталий Павлович. Что же я одна-то?

— Это пройдет, Танюша. Ты поверь. Я тост сейчас говорил — фальшивил, как актер. Ты посмотри, какие мы с тобой разные: для меня веселье — работа, а для тебя и работа — веселье.

— Все равно не могу. Как же мне забыть, забыть, как мы с вами, как я вот тут… плавала…

Виталий Павлович вздохнул, погладил ее свободной рукой по голове.

— Ладно, рева, возьми себя в руки. Успокойся. А то помполит придет — знаешь что нам будет? Или Георгий Васильевич — инструктор… Он в этих вопросах — дока. Ну, будем настоящими мужчинами.

Она затихла, пошмыгала там, у руки, носом и потом пробормотала:

— Он все допытывается, как да что, да не обижаете ли вы меня. Так все и подъезжает…

Она еще помолчала, пофыркала, потерлась лицом о его руку.

— Волоски колются… Вы на меня очень сердитесь, что я к вам на «Валдай» вернулась?

— Я не сержусь, хотя в не надо было этого делать, — ответил Виталий Павлович и высвободил руку.

— Я и сама знаю… Разве у меня сил хватит на вас, на такого? Я давно догадалась, что вы хозяин жизни… Только ничего не могу с собой поделать…

И она заплакала снова.

— Ну, послушай меня внимательно. Все, что было, — все было честно, по крайней мере по отношению к тебе. Однако, какой бы я ни был, я никогда не буду раздваиваться. Ты же меня первая уважать перестанешь. Все в этом.

Виталий Павлович добавил громкости на приемнике, приоткрыл дверь в коридор и поставил ее на вентиляционный крючок.

— Ну, плакса, сходи-ка сполосни глазки холодной водой. Чистое полотенце слева, голубое, — он легонько потрепал ее за ухо. — Сходи, я тебе заново воды с вином сделаю. А это выплесни в раковину.

Пока Таня умывалась в ванной, он приготовил новую порцию тропического коктейля, добавив к вину и воде со льдом ананасный сок, потушил верхний свет, подошел к бортовому окну. Ночной океан слабо шумел за стеклом, светлело звездами небо, и горизонт терялся в едва ощутимых облачках. Трудно было вглядываться в ночь.

Зазвонил телефон, и третий штурман с мостика завопил в трубке:

— Говорю, слева стрельба какая-то!

— Спокойнее. Стрельба?

— Да нет, говорю, какие-то вспышки!

— Далеко?

— Да нет, на самом горизонте или даже еще дальше!

— Хорошо, я сейчас поднимусь.

Вышла из ванной Таня. Лицо у нее осталось заплаканным.

— Меня на мостик вызывают. Давай на прощание — и все-таки за тебя!

— Всего вам доброго! — с отчаянием сказала она и выпила коктейль залпом, отталкивая губами кусочки льда.

Виталий Павлович отставил стакан и взялся за дверь. Проскальзывая мимо него, она на одном дыхании, шепотом, быстро проговорила:

— Я тебя все равно всю жизнь любить буду!

Они на цыпочках прошли мимо открытой двери соседней каюты, где на диване спокойно спал инструктор Георгий Васильевич Охрипчик.

ЗИМОЙ В ВАЛДАЕ

Когда подолгу плаваешь, особенно в трампе, то есть не на одной линии, а так, куда заведет спрос на судно, когда много плаваешь, Земля в целом становится меньше, а Родина — больше. Все рядом, куда угодно рукой подать, но вот до Родины не дотянуться, потому что дело тебя гоняет из угла в угол Мирового океана, Земля все меньше, а Родина — все больше, пока, наконец, не займет столько места, что ничего больше в душу не втиснешь, кроме тоски по ней.

Приходилось встречать людей, сбежавших от России, и некоторых из них было жалко: какие они иностранцы, к черту, с их-то русским чувством кровной земной связи! Но они там, а мы тут, и все мы перед ними русские, кто на борту: и русские, и белорусы, и литовец второй механик, и рыжий армянин Серго Авакян, и Коля Кравченко, Граф, щирый казак.

…После рейса на Кубу мы с табаком и сахаром-сырцом — по два трюма того-другого — пришли в Таллин.