Борис Романов - Капитанские повести

• Название: Капитанские повести
• Автор: Борис Романов
• Издательство: Мурманское книжное издательство
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1979

---

— Каково? — спросил старпом и передал объяснительную на стол судового комитета. — Но я продолжаю. — Голос Василия Григорьевича снова обрел бархатистую картавость и глубину. — Пробовали Мисикова ставить на вахту, вперед не смотрит, про руль и говорить нечего, стоит отвратительно. Прекрасно! Перевели в рабочую команду. Не выполнил распоряжения боцмана, в результате было утоплено десять чехлов из клееной нейлоновой ткани общей стоимостью около полутора тысяч рублей. Кто будет платить?.. Но и этого Мисикову оказалось мало! Он умудрился опоздать, когда его вызвали по штормовому авралу, потом принял самостоятельное, дурацкое решение бежать на бак по наветренному борту, в результате чего был едва не смыт за борт! Его спасла только счастливая случайность. Вы себе представляете, что бы мы в этом случае имели?!

Нет, Мисиков, просто так это оставлять нельзя, и я вам при свидетелях говорю: я из-за вас в тюрьму не пойду! Вы можете тонуть, когда вам угодно и где вам угодно, но я в тюрьму не собираюсь! Посмотрите — он отделался синяком, а теперь ходит, гордится, геройчик!

…У Володьки Мисикова горло переломилось, словно пожарный шланг. Неудержимое давление слов отрывало его от палубы, но он только судорожно замотал головой, упираясь в грудь подбородком и ничего не видя, кроме суровой лысой головы боцмана Михаила Семеновича Кобылина.

«Эх, — хотел сказать Володька, — эх, разве я такой? Разве так я все делал? И про чехлы я просто забыл, совсем забыл…»

— Нечего несчастного строить, Мисиков! — продолжал старпом, — взрослый человек, деньги зарабатываешь, пора нести ответственность. Комсомолец, наверно! А патлы какие отрастил? Думаешь, в них краса? Грязь в них и перхоть!..

Мне, товарищи, десять дней вместе с доктором пришлось его уговаривать, чтобы подстригся. Вы бы посмотрели, как он сегодня трудился! Все стараются, работают, чтобы на Кубу в достойном виде прийти, а Мисиков спит! В разгар рабочего дня! Капитан двадцать минут насчитал, пока он спал. Я считаю, что мы должны сегодня решить: или будет Мисиков работать как требуется, или пусть пассажиром катится туда и обратно! К чертовой матери!

— Спокойнее, старпом, — краснея, заметил Иван Нефедыч, — вы не на швартовке. А ты, Мисиков, слушай достойно, когда о тебе правду говорят.

Он поднял с переносицы очки и ввернул их спиралью в воздух:

— Что скажешь, Мисиков?

НАША ТАНЯ

Конечно, вы знаете актрису Татьяну Лаврову? Так вот, в нашей Тане тоже было что-то лавровское: то ли губы, сложенные на полуслове, то ли беззащитная смелость взгляда. Это не только мое мнение. Просто я больше других запомнил актрису, и потому мне не нужно было придумывать, на кого похожа наша буфетчица. Впрочем, на белом свете много похожих людей, и меня часто мучает зрительная память: откуда я знаю этого человека?

Особенно достается русским женщинам. Когда долго пробудешь за границей, почему-то в первом же нашем порту все женщины кажутся знакомыми. Не знаю, может быть, тут дело в спокойной русской открытости взгляда, или ненарочитости жеста, или еще в чем-то, что я не успел пока разгадать, или, может быть, даже в том, что для моряка тоска по родине всегда совпадает с тоской по женщине, — не знаю. Однако мне случалось обознаваться даже в первых русских женщинах, ступающих на борт, — врачах, открывающих санитарную границу.

— Здравствуйте! Вы что же, сюда перебрались из Калининграда?

— Здравствуйте… Я никогда не была в Калининграде.

Но о Тане.

Всем юным девушкам не следует плавать на океанских пароходах, а таким, как Таня, и подавно. Не по смазливости. Да в что такое красота, когда одно и то же лицо видишь месяцами? Тонкость души отстаивать трудно.

Когда она к нам пришла, она еще не забыла, как гоняла с пацанами в проулке мяч, и потому на первое время сама собой нашла выход, как быть со всеми на равных. Хорошо это у нее получилось: плавали вместе, словно играли в футбол в одной дворовой команде.

В непогоду она укачивалась только первые сутки, а потом вставала и работала до конца. Ребята это ценили и одобряли: кому охота переходить на самообслуживание и мытариться с грязной посудой, в качку, в мыльных парах, хотя бы и артельно?

В портах она поначалу не знала, куда себя пристроить:

— Мальчики, вы куда? Мальчики, и я с вами!

— Опять с этой зажигалкой? Пошли, без нее проще…

Но она вылетает, и пошли: в культпоход по магазинам, в кино, на шлюпочную вылазку или пробовать пиво. Потом она вовремя всем надоела и сама стала отходить от экипажа, больше о себе думать. Видали, плакала иногда.

Федя Крюков как-то вполголоса посетовал за завтраком в столовой:

— Посмотри, боцман, Танька сияет. Весела птичка, на сучке зарю встретила… Все, Миша!

Миша Кобылин, говорят, хотел ему вклеить по шее, но вместо того взял еще один кусок хлеба, повертел его так и этак и стал намазывать маслом погуще.

Ничего не случилось, но через два месяца Таня с «Валдая» ушла, и в ту же стоянку явилась к нам на борт Жанна Михайловна, активистка женсовета. Я про нее и раньше знал, потому что она была крупной специалисткой по моральным обликам.

Стоянка была короткой, капитан с Жанной беседовать ввиду занятости не смог, и принимал ее Андрей Иванович Поздняев.

Когда я к нему зашел уточнить, надо ли включать в заявку на трансфлотовскую машину перевозку кинокартин и библиотеки, Андрей Иванович обрадовался мне.

Разговор у них с Жанной Михайловной шел, видимо, серьезный, потому что на столе урчала кофеварка и пачка печенья была распечатана с обычной для Андрея Ивановича гигиеничной изысканностью.

Жанна Михайловна осталась сидеть вполоборота, а я согласился выпить чашечку кофе, потому что очень усталый был у Андрея Ивановича глаз. Так и посидел я минуты три — четыре, дегустируя кофе и разглядывая плоскую добродетельную спину Жанны Михайловны, ее пепельные завитые волосы и золотую дужку очков, выступающую сбоку.

Вроде бы и не худая была Жанна Михайловна, не тощая, налитая такая женщина средних лет, однако все на ней сидело словно чехол: и платье, и чулки, и легкая косынка, будто она не одежду носила, а нечто такое, что прикрывало ее от воздействия окружающей среды. Может быть, я и не прав, но что уж было абсолютно верным, так это праздничное ее лицо.

Когда кофе был выпит и делать осталось нечего, Андрей Иванович попросил прислать к нему предсудкома Ивана Нефедыча, а Федю Крюкова предупредить, чтобы с борта не сходил.

Все было выполнено в точности, но еще, я помню, забега́л ко мне капитан, спросил, кивнув в сторону каюты помполита:

— Сидит?

— Да.

Капитан неясно улыбнулся, ничего не сказал и побежал по делам.

Странно у него в таких случаях светится фикса, зазывно, как клык.

Федю Крюкова задержать не удалось, он уже успел отпроситься у стармеха и убыл до отхода в поликлинику водников…

Таня уехала в отпуск, потом еще где-то плавала, а перед самым нашим отходом из Новороссийска на Кубу появилась у трапа в модных брючках, запорошенных цементной пылью, и в сопровождении солнцеподобного Володьки Мисикова.

Виталий Павлович нехорошо потемнел на лицо, выслушав доклад старпома о прибытии новой буфетчицы, но ничего не предпринял.

Серьезной женщиной стала наша Таня. Вот тогда-то именно я и понял, кого она напоминает.

11

Многие после судкома переживали за Володьку Мисикова, но говорили и о другом, о втором вопросе повестки дня.

Интерес сформулировал Виталий Павлович:

— Ну, еще раз подумаем, как ничто превратить в нечто. Вопрос не новый. Но возьмем карандаши и посчитаем.

Во что обходится сегодняшний сон Мисикова? А во что обходятся перекуры? При том, как перекуривают у нас, десять минут перекура в час надо считать минимальной цифрой плюс по десять минут на мытье рук перед обедом и к чаю, итого час сорок в день на человека — долой!

В рабочей команде на палубе — пять человек, значит на перекур уходит ежедневно труд одного матроса, восемь с лишним часов. Триста с лишним человеко-дней ежегодно! Если же сюда добавить перекуры по остальным членам экипажа, получится, что мы на круг плаваем с постоянным некомплектом штата в три — четыре человека, и никто за них не отрабатывает! Что? Ах да, я не прав. Я слышал, комсомольцы опять обязуются выложить по десять часов сверхурочно и безвозмездно. Комсомольцев у нас шестнадцать человек, итого двадцать человеко-дней судну подарят патриоты, и они же сами за один только этот рейс дней сто пятьдесят с гаком прокурят!..

Конечно, есть работы, на которых без перерывов нельзя, и это подтверждено трудовым законодательством. Но сами эти перекуры… Во всем Советском Союзе так? Ну что сказать… Большинство из нас бывали в странах, где перекуров как таковых вообще нет… Я лично не заметил, чтобы из-за их отсутствия там страдала производительность труда или жизненный уровень трудящихся… Да и в Союзе… Вы как реагируете, когда продавщицы в гастрономе на перекур уходят? или кассир? Свое время? То-то и оно: своего времени жаль, государственного — нисколько!