Павел Пепперштейн - Бублик

• Название: Бублик
• Автор: Павел Пепперштейн
• Жанр: Русская классическая проза

---

Пепперштейн Павел Бублик

Павел Пепперштейн

БУБЛИК

"Бубликом" в среде людей, употребляющих

галлюциногенные вещества, называется

"нулевой trip", то есть неожиданное отсутствие

галлюцинаторного эффекта после приема препарата.

"Чугунным бубликом" называется состояние,

когда ожидаемый эффект не просто отсутствует,

но его отсутствие сопровождается явлениями

психической угнетенности и физической истерзанности.

Справка

Двое стояли на краю горного плато. Была темная ночь - мрачные часы, предшествующие рассвету.

Справа угадывался горный кряж. Впереди плато, гладкое и ровное, как стол, обрывалось. Там была пропасть.

Один (назовем его "фигура No 1") подал голос, сдавленный тьмой и неподвижностью:

- Делать пока нечего. Скрасим скуку старинным способом - обменяемся историями наших существовании. Если да, то начинайте.

Второй (скажем так: "фигура No 2") охотно отвечал, выговаривая слова быстро, негромко и четко. Видимо, он привык произносить речи.

- Моя история это история преступника. Она не для нежных ушей. Но вас-то она не сможет шокировать.

Родителей у меня не было. Я рос у чужих. Сначала меня кормили и грели какие-то кухонные тетки, а потом сдали в приют. Среди других подкидышей, сирот и бастардов я сразу выделился своей силой, умом и прожорливостью. Кормили нас вроде бы сытно, но мне все было мало - я так и льнул к кухням, не гнушался объедками.

Взросление мое было более быстрым, чем у других детей. Вскоре я сбежал. Холодный ветер в переулках заставил меня смеяться и хохотать. На городской помойке меня подобрали цыгане. Дорожный мир открылся мне, и я полагал тогда, что для бесконечной дороги появился на свет. Впервые я съел кусок мяса и выпил первую чашку вина. Я научился гадать. Я также научился воровству и пению. Я ходил колесом и проделывал другие акробатические трюки. В двенадцать лет я уже совокуплялся с цыганскими девчонками, носил нож и серьгу. Но свобода вскоре мне надоела. Поступил в школу. Страстью моей стало чтение книг, особенно романов с продолжениями. Все люди разделяются на тех, кому хочется знать "как было на самом деле", и на тех, кому хочется знать "что было дальше". Я принадлежу ко второй категории. Слова "продолжение следует" стали для меня символом веры.

Однажды я торопливо прочитал первый том одного романа и увидел в руках у товарища второй. Мне не терпелось узнать дальнейшую судьбу героев. Я попросил книгу. Он не дал. После уроков пошел за ним: ножик был, как всегда, в сапожке. По дороге попалось одно сухое место - там я убил его. Сделал это осторожно, чтобы не испортить книгу. Как весело я бежал обратно, прижимая вожделенное продолжение к сердцу!

Я закончил школу с золотой медалью и нанялся в бродячую труппу актером. Вообще-то я желал управлять. Постепенно я завладел этим театром. Стал мелким деспотом - тут уж порочные свойства моей натуры распахнулись, как синее окошко. Я отрастил раздвоенную бороду до колен, завел плетку-семихвостку когда я брался за ее бамбуковую отполированную рукоять, мне казалось, что я поглаживаю позвоночник Цербера. Истязал подростков-лицедеев, как умел. Особенно одну девчонку, которую потом изнасиловал. "Я хотел бы, чтобы моя борода была такого же цвета, как твои локоны", - шептал я ей вместо комплиментов. Как-то раз она вздумала сбежать от меня с парнем, исполнявшим роль Пьеро. Я настиг их за складом дров. Под горячую руку подвернулось полено - этим поленом я убил обоих. Окровавленную деревяшку я потом долго возил с собой. В дождливую ночь, скучая, я вырезал из нее истуканчика, которого затем превратил в решето, тренируясь в стрельбе.

Наши выступления постепенно входили в моду. Я почувствовал запах успеха. Решил освободиться от дикости юных лет. Сбрил дурацкую бороду, усвоил манеры светского человека. Сошелся с людьми из богемных кругов, затем протиснулся в круги аристократические. Прошли времена, когда я мог дать волю чувствам и плетке, разбираясь с актерами и актрисочками. Теперь я приглашал на работу людей прославленных и обращался с ними нежно. Успех был налицо. Вскоре, использовав связи, я получил пост директора театра. О чем еще мог мечтать парень, родившийся на кухонных задворках? Но я остался собой. Дыра в моем сердце требовала от жизни новых теплых кусков. Соблюдая осторожность, я продолжал делать плохое.

Только один раз я почувствовал нечто вроде любви. Это была начинающая актриса. Не удержался, изнасиловал ее. После этого она стала опасной. Я устроил так, что ей пришлось убить кое-кого. Ее взяли. Психика у девчонки не выдержала, и она попала в глупый дом. Я всегда испытывал тайное желание вновь увидеть ее, но так и не посмел навестить. Из всех дурных поступков, которые я совершил, лишь об этом теперь сожалею.

Между тем иссякли 60-е годы и вроде бы начались 70-е. Я еще был молод и иногда скучал по цыганским кибиткам. В городе появились хиппи. Они были грязны и незамысловаты, но знали дорогу к местам произрастания конопли и мака. Ночью я пробирался к заплеванным палаткам. Там можно было втянуть в себя сладкий опиумный дым.

Мне нравилось грезить в обнимку с немытыми девчонками, которые не знали о существовании Театра, не знали, что есть король. Но я-то знал короля лично. Реальной власти он не имел, но все-таки...

План мой был прост. Король был обычный старик, вдовец. Имелось три отпрыска - двое сыновей и младшенькая. Невыносимый ребенок. В сущности, все они были монстрами, но я привык жить среди чудовищ. Я решил жениться на ребенке, войти в эту семью. Затем, при случае, устранить старика. Они казались совсем беззащитными. Малолетнюю я очаровал сплетнями. Король сочетал в себе маразматическую чопорность с легкомыслием. Я был поражен, узнав, что его вообще никто не охраняет, кроме одной овчарки. На всякий случай я отравил пса.

Но вся эта дачная расслабленность была просто фарсом. Сказалась моя простота - наивность читателя Скотта, Гюго и Дюма. Я не догадывался о старых и страшных вещах, что прячутся за скромностью, за стертостью, за современной незначительностью, которыми в наши дни окутывает себя власть. Я возомнил себя чуть ли не единственным преступником среди людей рассеянных, милых и дряхлых.

В полутемной палатке, лежа на собачьем матрасике с кисточками и ржавыми бубенцами, зажимая рукой место укола (мне только что сделали инъекцию опия), я услышал легенду о хиппи по кличке Пытарь. Я не поверил этой сказке о хиппи-садисте, слишком уж она была дикой. Склонность к жестокостям как-то не вязалась с идеологией "flower power" и "детей любви". Но через несколько дней к костру, у которого воскурялась "трубка мира", подсел изможденный парень в сером пончо. Запястья у него были неряшливо перебинтованы, как будто он недавно пытался покончить с собой (обычная вещь в той среде). За спутанными грязными волосами не видно было лица. Трубку передавали по кругу. Он сделал глубокую затяжку и тихо назвал мое имя. Мы встали и отошли в сторону для разговора. Инстинктивно я опустил руку за верным ножом, но его не было на месте. Пытарь предложил мне сесть в автомобиль, который стоял в тени.

Меня привезли в место, оборудованное для издевательств над телом. Один из принцев уже ждал нас там. В тазу он мыл какие-то инструменты...

Четкий голос рассказчика пресекся, но на слух это больше напоминало техническую помеху, нежели проявление эмоций. Тут же он продолжил рассказ:

- Я испугался боли и признался во всем. Наговорил на себя лишнего, просил дать мне яд. Но главного я им не сказал. Впрочем, меня, кажется, никто не слушал. Пытарь достал из-под пончо маленькую черную глиняную трубку и мешочек с курительной смесью. Неторопливо наполнил чашечку трубки: смесь состояла из мелких грибков и трав. Закурили.

Не помню, был ли я связан. Пытарь несколько раз подносил трубку к моему рту и держал до тех пор, пока я не втягивал в себя достаточно дыма. Затем он снова наполнял трубку и раскуривал.

По глупости, желая разжалобить, я сказал принцу, что всегда хотел предложить руку и сердце его сестре.

Наверное, и принц, и нищий могли бы открыть мне новый мир - мир боли и смерти. Этого не произошло. Я не почувствовал никакой боли. Я также не умер. Сначала я подумал, что слишком пропитан наркотиками, чтобы умереть или ощутить боль. Потом я сообразил, что, должно быть, я никогда не был человеком.

Пытарь отрубил мне кисть правой руки, затем он извлек из меня сердце - все эти вещи он передал принцу. Тот уехал. Мы остались вдвоем - я и старый хиппи.

Пытарь обрубил мне обе руки по плечо, затем обрубил ноги и разбросал их по полу. Места срезов были белые, плотные и гладкие, как у спиленных древесных стволов. Оказалось, внутри я состою из однородной массы, напоминающей сыр или древесину. Я узнал, что никогда не был соткан из того сложно упорядоченного переплетения изнанок, которое принято называть "плотью и кровью". Почему же тогда меня обуревали такие страсти, почему я с такой жадностью вонзал зубы в мясо, пил вино, вдыхал холодный воздух, ласкал женщин и обрушивал на их тела посвистывающие удары плеток? И зачем нужно было мое странное сердце, если оно не разгоняло кровь, не имело никаких физиологических функций, ни к чему не подсоединялось?