Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 2

• Название: Желтый дом. Том 2
• Автор: Александр Зиновьев
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-227-00714-4

В своей «романтической повести» Александр Зиновьев дает сатирическое описание деятельности гуманитарных институтов Академии наук как самых идеологизированных учреждений советского общества брежневских времен.

---

Письмо к Ней

Они смеялись: вот беда!

Вот анекдот! Потеха!

Начало Страшного Суда!

Космическая веха!

Замыслил, значит, ты, щенок,

Нам повторить Христа?!

Но не надейся на венок,

Не будет и креста.

Не будет речь твою внимать

Толпа людей-ослов.

И не сумеешь ты поймать

Их души в сети слов.

Не повстречаешь на пути

Своем ученика.

Если способен, засуди

Хотя бы нас пока.

Обсуждение

На сцене повесили портрет Брежнева. Под ним поставили живые цветы в корзинах. Одна такая корзиночка сказал Универсал, стоит не меньше тридцатки. А тут их... раз, два, три... Ничего себе! На одни цветочки три сотни убухали. А портретик наверняка не меньше пятисот обошелся. Вот б...и! В президиум совещания помимо директора и заведующего клубом прошли инструктор райкома партии, увешанный медалями ветеран войны — участник боев на Малой земле, писатель, недавно получивший Государственную премию за книгу о Брежневе, доктор философских наук, написавший восторженную рецензию на воспоминания Брежнева в толстом литературном журнале, в которой назвал эти воспоминания крупнейшим явлением в послевоенной советской и мировой литературе, доктор философоких наук, опубликовавший статью о воспоминаниях как о выдающемся вкладе в марксистскую философию, и другие важные лица. Всю эту банду, продолжал комментировать события Универсал, предпринимая одновременно малоуспешную попытку залезть под юбку Доброй Девицы, надо привезти и отвезти, накормить и напоить. А это — еще пара сотен. А сколько таких совещаний по всей стране!

Совещание открыл сам директор. Дорогие товарищи, сказал он так, что всем послышалось родное и знакомое «Дарахые таварышы!». У нас сегодня большой и радостный праздник. Мы собрались здесь, чтобы выразить свое безмерное восхищение... И битый час зал гремел аплодисментами и приветственными возгласами. Не хватает только салюта, сказал Универсал, выскальзывая из зала и отплевываясь нехорошими словами. За ним выскользнули МНС, Кандидат, Ехидная Девица. А когда на трибуну вылез ветеран, повалили и прочие. Директор был вынужден призвать собравшихся к порядку. Беззубая Докторица предложила запереть зал на ключ. Предложение встретили аплодисментами. Но пока искали ключ (куда-то запропастилась уборщица), еще половина оставшихся в зале успела смыться. Это хорошо, сказал Старик, поскольку на всех донос не напишешь. Когда нужно писать много доносов, у нас их перестают писать совсем. Почему бы это? А при Сталине разве мало писали? — спросил Кандидат. Представьте себе, сказал Старик, в каждой конкретной ситуации мало. Это по стране в целом и с учетом времени набиралось много. У нас в академии (пока я там был) было всего несколько случаев. При Сталине такая массовая демонстрация, какую мы устроили сейчас, была в принципе невозможна. Если бы произошло нечто подобное, ввели бы войска НКВД и весь район расстреляли бы. Есть предложение, сказал Универсал, продолжить обсуждение эпохального сочинения Леонида Ильича в другом месте. Пошли к нам, сказала Добрая Девица. Наши соседки по палате собираются выступать и потому до отбоя не появятся.

Вот вы говорите, что при Сталине такое было невозможно, сказал Кандидат после того, как расселись по койкам и прикончили первую бутылку. Значит, прогресс все-таки есть! Прогресс есть, сказал Старик, но Брежнев тут ни при чем. К тому же мы можем иронизировать на эту тему отчасти потому, что соратники Брежнева по Политбюро сами терпеть его не могут и ждут не дождутся подходящего момента, чтобы его скинуть. Он у них самих в печенках сидит. А КГБ, как мне кажется, специально старается дискредитировать его и свалить все на ЦК. Наша правящая верхушка — отнюдь не дружная семья любящих и уважающих друг друга единомышленников. В воспоминаниях Брежнева есть одно комичное место, сказал Инженер. Сталин сделал какое-то заявление, а Брежнев по этому поводу, как он пишет, имел свое особое мнение. Представляете, полковник из политотдела, имеющий свое особое мнение! Через четверть века после смерти Сталина, конечно. А ну Их всех в ... — сказал Универсал, разливая последнюю бутылку. Выпьем за то, чтобы Они все сдохли!

Другое обсуждение

А на другой день состоялось другое обсуждение, но гораздо более содержательное и интересное, как справедливо заметила Ехидная Девица. Произошло это после того, как отдыхающие проглотили макаронную запеканку, разбрелись по комнатам и по кустам, удовлетворили свои возросшие потребности, а затем снова сбились в толпы, не зная, чем заполнить неизбежную пустоту до обеда. Повод для литературной беседы подала Беззубая Докторица. Она сказала, что язык Леонида Ильича по красоте, выразительности и кристальной ясности нисколько не уступает последним рассказам Толстого для детей. И между прочим сказала она многозначительно, для взрослых тоже. Вот послушайте, я вам прочитаю отрывок! Перед обедом папа сказал: «Дети, мы купили сливы, будем кушать их после обеда». Петя ходил вокруг слив. Ему очень хотелось съесть хотя бы одну. Он не выдержал и съел одну сливу. После обеда папа сказал: «Здесь не хватает одной сливы, кто ее съел?!» Ну, каково? А теперь я прочитаю вам отрывок из книги Леонида Ильича... Умоляю вас, не надо! — воскликнула Членкорица. Между прочим, вы прекрасный чтец-декламатор. Вам бы не наукой заниматься, а в Большом театре выступать. В Большом театре поют, а не декламируют, сказала Добрая Девица. Тем более, сказала Ехидная Девица, когда поют, содержание текста все равно не поймешь. А под музыку любая ерунда сойдет. Как дурная закуска под водочку, добавил Универсал. Готов держать пари, сказал Инженер, что по книгам Брежнева поставят фильмы. И оперы, добавил Старик. Балет, резюмировала Ехидная Девица. Кстати, сказал Кандидат, Толстой стал писать эту «кристально ясную» прозу, когда впал в старческий маразм. Прошу не искажать меня! — закричала Беззубая Докторица.

Вот после этой легкой словесной закуски и началась содержательная беседа о классической русской литературе. Универсал сказал, что он русскую литературу вообще читать не может, что это — занудная скука, что он предпочитает «Трех мушкетеров», «Графа Монте-Кристо» и «Старика и море». Последнюю книжку он прочитал недавно! Здорово! Целый день человек ловил рыбу, столько сил потратил, а так ни ... и не поймал. Здорово написано. И отвращение к русской литературе у него началось еще в школе, когда стали «проходить» Пушкина. Им велели выучить начало из «Евгения Онегина». Помните: «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог...» Он, конечно, не выучил и попросил одного парня во дворе помочь. Тот и выдал ему то самое окончание этого куплета, которое знает вся Россия: «...своей кухарке так правил, что повар вытащить не смог». Он и выдал это в классе. С тех пор ему больше тройки по литературе не ставили. Старик сказал, что у многих русских людей конфликт с родной литературой начался именно с таких пустяков. У них одного парня исключили из школы за то, что он сказал, будто Пушкин был в стельку пьян во время дуэли и потому промазал. На педагогическом совете его допытывали, откуда у него такая информация. Он сказал, что об этом написано у Лермонтова в стихотворении «На смерть поэта». Там написано: «Погиб поэт, невольник чести, пал, оклеветанный молвой, с свинцом в груди...» Слова «с свинцом в груди» все читают фактически как «с винцом в груди», но настолько привыкли, что даже не прислушиваются. А парень заметил и дал свою оригинальную интерпретацию. Кто знает, может быть, самую верную. Не может быть, сказал Универсал, а наверняка.

Потом все наперебой начали вспоминать старые-престарые хохмы на темы классической русской литературы — как Татьяна ехала в карете с поднятым задом; как Маша Троекурова сношалась с Дубровским через дупло; как у Челкаша сквозь драные штаны было видно его пролетарское происхождение; как Лермонтов родился в деревне у бабушки, в то время как его родители жили в Москве; как Тарас Бульба закричал на Андрея, чем он его породил, тем и убьет. От хохм перешли на старые скабрезные анекдоты о Пушкине, потом — на современные политические анекдоты с использованием тем и имен русской литературы. Потом Членкорица закатила речь, из коей стало ясно, что из классической русской литературы она читала только «Каштанку» (чья вещица, она не помнит, но плакала до слез) и «Левшу» (чья вещица, она тоже не помнит, но смеялась до слез). Добрая Девица сказала, что она больше всех любит Катюшу Маслову, а Беззубая Докторица возразила ей, сказав, что ей ближе Анна Каренина. Инженер сказал, что революция была явно на пользу нашим бабам: теперь, если они подозревают мужей в шашнях, они могут писать заявления в партбюро, а не кидаться под поезд. Шутки шутками, сказал Кандидат, а по самоубийствам мы обогнали все европейские страны.