Елена Съянова - Плачь, Маргарита

• Название: Плачь, Маргарита
• Автор: Елена Съянова
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002

Место и время действия — Германия, 1930–1931 годы: период стремительного взлета НСДАП. Имена большинства центральных персонажей печально знакомы нам с детства. Однако таких Гитлера, Геринга, Геббельса, Гесса — молодых, энергичных, нацеленных в счастливое будущее — мы еще не встречали ни в литературе, ни в кино.

Каждая сцена книги Елены Съяновой основана на подлинных документах из труднодоступных архивов; внимательный читатель обнаружит здесь множество парадоксальных параллелей с ситуацией в России начала XXI века. Тем не менее перед нами не историко-публицистическое исследование, а психологический роман — о дружбе и страсти, самопожертвовании и предательстве. О том, какими чистыми чувствами и добрыми побуждениями бывает подчас вымощена дорога в ад.

---

А мощное чудовище двигалось без цели и смысла, полыхая огнем, смущая и устрашая души, ожидая, когда во главе его вновь встанет чья-либо воля.

И снова наступило утро, ветреное, с капризным дождем и высоким, отливающим сталью небом. Гитлера сумели ненадолго вывести из «усыпальницы». Рудольф был с ним — вместе со Штрассером и Пуци. Роберт уехал на вокзал проводить Грету, и Эльзе удалось немного побыть с Ангеликой наедине.

…Она поцеловала холодный лоб, погладила уже тронутую синевой руку, потом села у ног. В спальне были приоткрыты окна, и тени от шевелящихся на ветру гардин медленно плавали по стенам и потолку, окружая обеих причудливой мистической игрой света.

Квартира была полна людей. На похороны Ангелики приехали из Вены мать, сестра и брат покойной, без конца твердивший, что он непременно разберется, что же здесь на самом деле произошло. Лео не верил в несчастный случаи, а мать, кажется, поверила. Она почти не пролила слез, только жалась по углам и молчала.

Эльза тоже долго молчала. Только сейчас ей захотелось говорить, сказать подруге обо всем, что мучило ее. Но ей казалось, что душа Ангелики рядом с ней, такая же робкая, как при жизни, и эту душу нельзя больше напугать.

Порою Эльзе чудилось, что это не тени, а душа Ангелики скользит бесшумно вдоль знакомых стен, ласково касаясь их, и она следила глазами, пытаясь поймать ее очертанье. Где души, где тени — так трудно понять живым.

— Вот так и мы будем ползать, как тени, пока кто-нибудь не раздвинет штор, — сказала она вошедшему к ней Рудольфу, которому ее слова не понравились. Он боялся за Эльзу.

Она покачала головой, успокаивая его.

— Я еще должна родить тебе сына. Мы с Гретой никогда не оставим вас.

— Вы с Гретой? — Он опять с испугом посмотрел на нее.

— У нее будет ребенок. Вот теперь и вы с Гели знаете.

Он сел рядом с Эльзой и долго смотрел на мертвое лицо Ангелики.

— Это все, что мы можем для вас, — тихо продолжила свою мысль Эльза. — А Гели была другая. Она похожа на Адольфа. Она пришла, чтобы дать нам урок.

— Так вот почему она… — вслух подумал Рудольф, и Эльза догадалась, о чем он.

— Да, Грета сказала, что хочет сохранить его дитя.

— Неужели она ему не скажет?

— Тогда скажешь ты. Роберту нужно помочь…

— Если бы знать, как помочь Адольфу… Он ушел.

Эльза закрыла глаза, чтобы снова увидеть живую Ангелику. Ей хотелось говорить с ней, и она говорила — то вслух, то про себя. Ей почудилось, что в комнату вошел Адольф. Нужно было оставить их наедине, и Эльза встала.

Тени плыли по стенам и потолку…

Эльза подошла к окну и раздвинула шторы. А когда обернулась, увидела, что они с Гели по-прежнему одни.

2000–2001

Олег Дарк МАРГАРИТА И БЕСЫ

Название романа отсылает к самому знаменитому произведению немецкой литературы. Гетевская Маргарита (Гретхен), возможно, самая популярная немецкая героиня. Как и всякая Маргарита, включая и булгаковскую, этот образ ассоциируется с той, «первой», из «Фауста», невинной и невольной грешницей, воплощением чистого страдания. За невероятное страдание, превысившее человеческие возможности терпеть, Гретхен у Гете и «спасена».

И надо ж такому случиться, что историко-биографический материал романа Елены Съяновой дает буквальные переклички с сюжетом Гете. И у Маргариты Гесс, как у гетевской Гретхен был любимый брат и был возлюбленный, сыгравший в ее жизни роковую роль. И Маргарита Гесс позже — Маргарита Лей (потому что она, в отличие от гетевской, выходит за своего Фауста замуж) бежит к нему, бросив все. Она чувствует постоянное присутствие Мефистофеля, он — ее вечный противник, и она пытается если не бороться с ним, то противостоять ему. И столь же безуспешно, как и у Гете.

Правда, брат Рудольф (Руди) и возлюбленный Роберт — не враги, а союзники, хотя спорящие. И Рудольф Гесс похож на Фауста, пожалуй, еще больше Роберта Лея. В отличие от гетевской, Маргарита Гесс оказывается между двумя Фаустами, одинаково дорогими ей.

Это словно распавшийся на две половины, раздробившийся Фауст. Одна половина — рефлектирующая и созерцающая, сомневающаяся, прежде всего мыслящая (Рудольф Гесс). Другая — по преимуществу действующая, активная, до крайности подвижная (Лей). Иногда они меняются ролями: сомневаться и размышлять принимается Лей, а Гесс предпринимает какие-нибудь отчаянные, безумные действия. А вместе они образуют того знакомого нам, привычного Фауста, в котором действие и размышление были слиты.

Или, если хотите, один — Фауст, а другой — тень его. И очень трудно решить, кто из них — тень, подсознание, темная сторона другого, неизвестная, но всегда присутствующая.

В первой половине романа доминирует Гесс, бесспорный и единственный главный герой. Его медленно, но упорно теснит Лей, чтобы наконец занять равное рядом с ним место среди персонажей. Главных героев становится двое. Это постепенное проявление равного другого, второго, или иначе — движение к раздвоенности, соответствует и приближению нацистской партии к власти, а героев к преступлениям, и погружению писателя (и читателя с ним) в мир зла.

Это раздвоение Фауста соответствует и раздвоенному взгляду писателя (удивительному, придающему необыкновенное своеобразие роману — и последующим его частям, превращающим роман в эпопею), и шизофрении фашизма, его одержимости раздвоением. Гесс и Лей нераздельны, вечные спутники; загадочная, почти ленивая или усталая меланхолия одного и непредсказуемое буйство другого — обратимые стороны одного и того же одинокого, обособленного положения в мире духов, не поддающихся не только управлению, но даже и прогнозированию. Пьяный Гесс, бродящий с пистолетом в окрестностях жилища обреченного Рема, не Лей ли это был?

Оба по-разному, но с равной настойчивостью заклинают и вызывают духов зла, экспериментируют сними, стремятся овладеть и руководить ими и одинаково им подчиняются. То есть все как и положено Фаусту и опять «по Гете». Мысль о том, что духов зла можно контролировать и ограничивать оказывается всегда иллюзией. Этой иллюзией одержим Гесс, она и чревата его болезненным, убийственным разочарованием.

А когда Лей на глазах изумленной Маргариты (а в романе все словно происходит на ее глазах, даже когда ее нет в повествовании) актерствует пота перед рабочей аудиторией и манипулирует ею, это и есть заклинание и вызывание духов. У них разные имена: национальный дух, классовая солидарность или ненависть, обида за государственный позор или мечта о будущем благополучии.

Выпущенные духи дальше действуют уже сами собой, по собственной логике и в собственных интересах, растут и множатся. Интересна преемственность страха. Гиммлер и Борман выдвинуты Гессом. Позже он сам их почти пугается. А во втором романе эпопеи «Гнездо орла», о своем страхе перед Кальтенбрунером скажет сам страшный Гиммлер. Он лишь наполовину шутил. Бесы с течением времени злеют. Каждый следующий страшнее и ненасытнее предыдущего, которого может при случае и пожрать. Но и Гиммлер, и Борман, и Кальтенбрунер — такие же одержимые, только владеющие ими духи еще беспощаднее.

* * *

Персонифицированного Мефистофеля в романе нет. И Гитлер — совсем не Мефистофель. Он создан не только Гессом, его прямым наставником, а очень многими. В той или иной мере принимают в этом участие все. И сам Гитлер, частное лицо, — не просто материал для лепки Гитлера — фюрера, фараона, полубога… Он и сам принимает в этой лепке себя активное участие. Он тоже одержимый.

По роману сплошным слоем, без прогалов, разлито это фаустовское начало заклинания духов, стремления их подчинить, заставить служить. Духи — абстрактные идеи или вопросы: рабочий еврейский… Но они имеют обыкновение отделяться, приобретать самостоятельность, а затем вселяться в человека, овладевать им и изнутри руководить. Страшные припадки болезней, часто загадочных, в которых корчатся и катаются персонажи, очень похожи на те, которые одинаково изображают религиозные книги и книги по психиатрии. Кликушество часто сопровождается физической болью.

Елене Съяновой удалась одна редкость: она показала, что совсем так же, как у истории не бывает сослагательного наклонения, так не бывает будущих преступлений. Все преступления человека уже совершены, они всегда сегодняшние, существуют — в человеке, в его сознании, в самой их возможности, в этом произошедшем выборе зла и служения ему.

Еще нет лагерей смерти и газовых камер, массовых расстрелов и разрушенных городов. Будущие пугала мира еще чисты! Они еще не совершили ничего страшного. Они, кажется, могут и остановиться. Нет. Все то зло, которое в будущем будет проявляться в чудовищных действиях, присутствует уже сейчас и здесь целиком. Уже существует эти две раздвоенности: первая — между искренней убежденностью, почти верой, и актерством, лицемерием, игрой на публику и вторая — между внешним миром, где любая коварная интрига допустима, и миром внутренним, «своим», где герои искренни, они любят и любят их. Бесы словно их отпускают.