Эдуард Володарский - Штрафбат

• Название: Штрафбат
• Автор: Эдуард Володарский
• Издательство: Вагриус
• Жанр: О войне
• Год: 2004
• ISBN: 5-475-00043-3

Роман известного писателя и сценариста Эдуарда Володарского посвящен бойцам штрафных батальонов Красной Армии во время Великой Отечественной войны. Их называли «отверженными» — дезертиров и окруженцев, уголовников и «политических» тех, кто имел вину (подлинную или мнимую) перед Родиной и должен был искупить ее кровью. Шансы штрафников выжить в первом же сражении были минимальны — в лицо им стреляли немцы, а в спину, в случае попытки отступления, — заградотряды НКВД. Но они шли в бой не подгоняемые чекистскими стволами а ведомые воинским долгом и любовью к России. Таковы герои романа: разжалованный комбат Твердохлебов, вор в законе Глымов и добровольной примкнувший к штрафникам священник Михаил…

Роман Э. Володарского лег в основу одноименного телесериала — одного из лучших фильмов о войне, снятых за последние годы.

---

— Во дают, гады!

— В большую ярость фрицы пришли, ребята, крушат, как подорванные!

— Уже больше часа молотят! Осатанели!

— А че им, боеприпаса у них навалом!

— Значит, со жратвой ничего не вышло?

— Ничего, голодный шустрей бегать будешь.

Как проскочили бегущие лавину огня, они и сами не могли бы сказать. Из последних сил валились в окопы, расползались по убежищам. В блиндажи и укрытия забился весь батальон. Стонали раненые, матерились все, кто ходил к продовольственному складу. Бинтовали друг другу руки, ноги, головы.

— Устроили, суки, пионерский поход за бубликами!

— Как же вы так нарвались-то?

— Это лучше у майора Харченки спросить, только дохлый он уже.

— Был бы живой, я б его сам пристрелил, тварь паскудную!

Накат блиндажа сотрясался при каждом взрыве, испуганно металось готовое вот-вот погаснуть пламя самодельной коптилки.

— Отсыпь махорочки, браток, курить страсть как охота.

— Говорили, что на том складе курева было завались?

— Было, да сплыло…

— Лучшей нашей махорки нету! Немецкие цигарочки слабенькие, кислые какие-то — куришь, а не накуриваешься.

— Много народу поубивало?

— Ой, много, браток, много-о-о… Раненых человек тридцать принесли. На горбу одного нес, думаю, ну все, еще шагов десять пробегу и пупок развяжется!

Артиллерийская канонада не утихала, ухали, грохали взрывы, содрогались стены блиндажа, сыпалась с наката земля…

— Белянов, родной мой, слушай приказ, — говорил генерал Лыков в телефонную трубку. — Батальон штрафников обескровлен — большие потери, много раненых. Немцы утюжат его позиции уже два часа. Если после этого они атакуют, создается реальная угроза прорыва. Как слышишь? Ага, хорошо. Так вот, перебрось в расположение штрафников батальон Подгорного. И дивизион сорокапяток… А вдруг танки? Слушай, Белянов, хватит прибедняться, приказано — сделано! Ну, вот и хорошо! Действуй, Белянов!

— Товарищ генерал, штрафбат на проводе, — сказал связник.

— Головачев? — спросил Лыков и услышал голос Твердохлебова:

— Комбат Головачев убит. Временно командование батальоном принял на себя.

— Ну и командуй дальше, Твердохлебов, — распорядился генерал. — Приказ о назначении получишь. Что еще?

— Много тяжело раненных. Прошу прислать хоть какой-то транспорт — вывезти людей в дивизионный госпиталь. Помрут люди, — громко говорил в трубку Твердохлебов.

— Только слюни не распускай, Твердохлебов! — резко оборвал генерал. — Раньше я такого за тобой не замечал! Придумаем что-нибудь! Жди!

На другом конце провода Твердохлебов положил телефонную трубку на ящик, ладонью утер мокрое от пота лицо.

За дощатым столом сидели Балясин, Чудилин и отец Михаил.

— Ну, где этот картежник хренов? — зло спросил Твердохлебов.

— Сказал, мигом обернется, — ответил Чудилин, куря самокрутку.

— А Глымов? Шилкин? — Твердохлебов тяжело опустился на табуретку. — За смертью их посылать…

— А сколько нас от первого состава уцелело? — вдруг спросил Балясин. — Считаю — всего девять человек получается…

— Уже хорошо, — усмехнулся Чудилин.

Наверху продолжала греметь канонада, стены блиндажа дрожали.

— Немец совсем озверел — долбит и долбит, — пробормотал Балясин.

— Разозлили мы их здорово… — опять усмехнулся Чудилин.

— Скорее — майор Харченко, — вздохнул Балясин. — Паскудный был человек, как его только земля носила?

— Негоже так, ребята, не по-христиански: про покойника — или ничего, или хорошо, — прогудел отец Михаил.

— Тогда лучше помолчим, — отозвался Балясин. — А ты помолись за нас, батюшка, за всех отверженных и погибших…

Но молчание было недолгим — дверь в блиндаж открылась, и один за другим вошли Шилкин, Глымов и Леха Стира с мешками за спиной. У Лехи была забинтована рука, у Шилкина перевязана голова, и пилотка едва держалась на самом затылке. В ту же минуту рвануло так, что ходуном заходили бревна наката.

— Ну, озверел фашист, мать честная!

Штрафники прошли к столу, сняли свои «сидоры», стали вытаскивать банки, пачки галет, бутылки рома.

— Остатки сладки! — сказал Стира.

— Раздали ребятам все, что было в ямке спрятано. Выгребли подчистую, — добавил Глымов.

— Короче, кормушка закончилась, — заключил Шилкин.

Сообща принялись вскрывать ножами консервные банки, откупоривать бутылки, расставляли алюминиевые мятые кружки.

— Отец Михаил, молитву прочтешь или так поминать будем? — спросил Твердохлебов.

Священник задумчиво смотрел в пространство, словно и не слышал вопроса.

— Э, отец Михаил, ты, с Богом беседуешь, что ли? — опять спросил Твердохлебов.

— Слышь, братцы, — сказал Балясин, — тихо-то как… Перестал немец лупить…

— Небось, снаряды кончились, — хмыкнул Леха Стира.

Снова со скрипом подалась дверь, и в блиндаж спустились Оглоблин, Петельников и Манякин.

— Ну вот, теперь все, — приглядевшись, сказал Твердохлебов. — Садись, ребята…

За столом стало тесно. Дергалось и металось из стороны в сторону пламя коптилки. Твердохлебов разлил ром, пустую бутылку поставил под стол. Все взялись за кружки и разом посмотрели на отца Михаила. Тот кашлянул, прочищая горло, и голос его ровно загудел:

— Со духи праведных скончавшихся души рабов Твоих, Спасе, упокой, сохраняя во блаженной жизни, аже у Тебе, человеколюбче. В покоищи Твоем, Господи, идеже вси святии упокоеваются, упокой и души рабов Твоих, яко един еси человеколюбец. Аминь.

Штрафники встали и, не чокаясь, выпили. Так же молча сели, ножами стали цеплять куски тушенки из банок. Отец Михаил сперва понюхал и съел галету, потом тоже достал нож и принялся за тушенку…

— Кто затеял эту дурацкую операцию с продовольственными складами немцев?! — раздраженно спрашивал командующий фронтом.

— Ответственность несу я, товарищ командующий, — вытянувшись, ответил генерал Лыков.

— Вы-то об этом знали, Сергей Павлович? — глянул командующий фронтом на командарма, который сидел за столом.

Стол был длинный, и за ним плечом к плечу сидели генералы, средних лет и пожилые, совсем лысые и с густыми, с сильной проседью шевелюрами. На стене, в которую стол упирался торцом, висела большая карта фронта, испещренная красными и синими стрелами, кружками и квадратами.

— Да, я был поставлен в известность, товарищ командующий. — Командарм встал, одернул китель. — Я дал разрешение на проведение операции.

— Черт знает что! Фронт к наступлению готовится, резервы по сусекам едва наскребаем, а вы… Сосисок немецких захотелось?

— Честно говоря, армия снабжается продольствием из рук вон плохо, солдаты недоедают, физическое состояние хуже некуда, — набравшись храбрости, ответил командарм.

— Знаю! — резко ответил командующий. — Не вас одних снабжают плохо. И не потому, что доставка продовольствия организована плохо, а потому, что нету! Страна отдает фронту последнее, и это мы должны понимать. Женщины и дети сутками у станков стоят, в голодные обмороки падают — это мы тоже должны понимать, — командующий тоже перевел взгляд на Лыкова. — Потери большие у вас?

— Двадцать четыре особиста с начальником особого отдела дивизии майором Харченко. Остальные штрафники.

— Штрафников сколько? Или вы их не считаете? Они для вас не люди?! — вновь резко и зло спросил командующий.

— Прошу прощения, товарищ командующий, у меня нет точных данных. Что-то около ста пятидесяти человек. По всей вероятности, больше. Точные данные у меня будут к вечеру.

— И что же, вернулись, несолоно хлебавши? Надавал немец по шеям? — усмехнулся командующий. — Так вам и надо! Штрафников только жалко… — Командующий фронтом прошел несколько шагов вдоль стола, повторил, опустив голову. — Очень жалко… Садитесь. Мы к этому еще вернемся. Прошу внимания всех!

Генералы зашевелились, повернули головы к командующему, который остановился у карты и взял в руки короткую указку.

— Получен приказ о подготовке к наступлению нашего фронта. Подробную диспозицию — кому и куда наступать — получим позже. Думаю, месяца через два. Это время 324 мы должны использовать для активной подготовки к наступлению. Чтоб не получилось у нас, как… у генерала Лыкова — пошли за водкой и сосисками, а вернулись с побитыми мордами.

Генералы заулыбались, поглядывая на Лыкова, который сидел в дальнем конце стола, опустив голову, прижав ко лбу кулак. Было видно, как на виске вздулась и пульсирует вена. Генералу было стыдно…

* * *

Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии блистали-и-и,
И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали-и-и! —

хором пели подвыпившие штрафники. Угрюмая сила слышалась в хоре, и вел этот хор густой голос отца Михаила. Штрафников теперь набилось в блиндаж — яблоку негде упасть, от табачного дыма нечем было дышать.