Эдуард Володарский - Штрафбат

• Название: Штрафбат
• Автор: Эдуард Володарский
• Издательство: Вагриус
• Жанр: О войне
• Год: 2004
• ISBN: 5-475-00043-3

Роман известного писателя и сценариста Эдуарда Володарского посвящен бойцам штрафных батальонов Красной Армии во время Великой Отечественной войны. Их называли «отверженными» — дезертиров и окруженцев, уголовников и «политических» тех, кто имел вину (подлинную или мнимую) перед Родиной и должен был искупить ее кровью. Шансы штрафников выжить в первом же сражении были минимальны — в лицо им стреляли немцы, а в спину, в случае попытки отступления, — заградотряды НКВД. Но они шли в бой не подгоняемые чекистскими стволами а ведомые воинским долгом и любовью к России. Таковы герои романа: разжалованный комбат Твердохлебов, вор в законе Глымов и добровольной примкнувший к штрафникам священник Михаил…

Роман Э. Володарского лег в основу одноименного телесериала — одного из лучших фильмов о войне, снятых за последние годы.

---

А в той стороне, куда шли немецкие танки и бежали перелеском красноармейцы, слышалась тяжелая орудийная канонада и время от времени низко-низко пролетали эскадрильи тяжелых самолетов с крестами на боках и крыльях…

Потом они вновь пробирались по лесным чащобам, пригоршнями собирали с кустов чернику, ели грибы сыроежки, грызли орехи. Ночи коротали у костерков, спали вповалку на валежнике, придвигаясь поближе к костру. Осень стояла в ту пору ясная, жаркая, и ночи были прохладными, но без осеннего промозглого холода. Казалось, только это и спасало.

Несть числа таким солдатским группам, что лесами и степями шли к фронту, а фронт тем временем не стоял на месте и отодвигался от них все дальше и дальше.

А когда добрались они до первой линии обороны — нашли изуродованные артиллерийскими снарядами окопы и трупы наших солдат и младших офицеров, почерневшие, уже начавшие разлагаться, объеденные лисами и волками. Да где же фронт этот, будь он трижды неладен?! Дойдут они когда-нибудь до него или так и подохнут — хоть и на своей земле, но в тылу у немцев, подохнут глупо, без малейшей пользы для Родины? И, превозмогая тяжкую боль и усталость, они шли и шли, как заведенные, на восток.

Леса кончились, пошли выжженные ярым солнцем степи с редкими перелесками, и несколько раз их замечали немецкие самолеты-разведчики, и просто «мессеры», летевшие куда-то бомбить и стрелять. Но, увидев русских, «мессеры» меняли маршруты и начинали дикую охоту, с воем проносясь на бреющем над головами солдат и поливая их сверху пулеметным огнем.

Артиллерийская канонада слышалась теперь все громче, почти рядом. И явственно вздрагивала от взрывов земля. Близко фронт, совсем близко, рукой подать. Наберись сил, солдат, для последнего рывка, и увидишь своих, обнимешь своих, расцелуешь своих, таких родных и дорогих. Соберись с последними силами, солдат!

Фильтрационный лагерь находился в лесу недалеко от города — шесть дощатых бараков, огороженных дощатым же забором с мотками колючей проволоки поверху, со сторожевыми вышками с пулеметами и охранниками. И у ворот, где находился КПП, тоже маячили охранники, в бушлатах, затянутых ремнями, с винтовками и автоматами.

Окруженцы бродили по лагерю, курили, сидя на корточках перед бараками и щурясь на солнце. Было оно уже не такое горячее, совсем осеннее, холодное и тусклое, и тучи нагонял ветер, и зачастили дожди. Тогда сидели в бараках, курили одну самокрутку на четверых-пятерых, слушали шуршание дождя по крышам, молчали угрюмо — всё друг дружке рассказали, обо всем переговорили.

День сегодня у следователя Сычева выдался тяжелый. Допросы как-то не ладились, кончались одним и тем же.

— …Ну, и дальше что?

— Дальше расстреляли нас.

— И тебя?

— И меня…

— Гм-гм… н-да… — Следователь Сычев, сорокалетний грузный мужчина с курчавой шевелюрой, покашлял, поскреб в затылке. Его глубоко сидящие маленькие черные глаза сверлили Твердохлебова. — Стало быть, не дострелили?

— Выходит, так… три пули в грудь, одна в плечо… Повезло…

— С какой стороны посмотреть, — вздохнул следователь.

— Это как понимать, товарищ следователь? — вскинул голову Твердохлебов.

— Гражданин следователь, — поправил его Сычев.

— Извините… гражданин следователь…

— А так и понимай, бывший майор. Все у тебя какие-то сказочные картинки получаются. В плен попал — контузило, и не помнишь, как попал. Расстреливали — живой из могилы выбрался… Чудеса, да и только.

— Не верите, значит? — Твердохлебов опустил голову.

— Не верю, — отрезал следователь и закурил папиросу, пыхнул дымом. — Я на этом фильтрпункте таких сказок наслушался — уши зеленые стали. Такое плетут — семь верст до небес, и все лесом… А копнешь поглубже — одно и то же: струсил, винтовку бросил и в плен сдался! Стало быть, присягу нарушил.

— Чего же вам нужно?

— Мне доказательства нужны, факты железные.

— И что теперь со мной будет? — после молчания спросил Твердохлебов.

— А ты сам прикинь. В плену был?

— Ну, был.

— Это есть железный факт. Приказ Верховного Главнокомандующего товарища Сталина за номером 227 читал?

— Давали… прочел.

— Стало быть, на данный момент, бывший майор, ты есть враг народа! Ты родину предал, бывший майор, понял, нет? Которая, между прочим, на данный момент в опасности! Вот и думай теперь, что с тобой должно быть… — Следователь курил, глядя в упор на Твердохлебова.

— Но я ведь из плена бежал… — вновь после долгой паузы сказал Твердохлебов. — Я к своим пришел… мы с боями прорывались…

— Это с какой стороны посмотреть, к своим ты пришел или к чужим…

— Как это понимать, гражданин следователь?

— Как сказано, так и понимай — может, ты с заданием к нам пришел, усекаешь? Со шпионским заданием. А все остальное — красивая легенда. Расстреливали… живой остался… к своим прорывался…

— Так что, меня опять расстреливать будут?

— А это от тебя зависит. Расколешься, всю правду, как на духу, расскажешь — отделаешься сроком в червонец, а будешь упираться как баран — шлепнем за милую душу. Знаешь, сколько таких сказочников нынче идет — десятки тыщ! Реки народу!

— И все предатели и враги народа? — спросил Твердохлебов, серьезно глядя на следователя. Но тому в словах Твердохлебова почудилась усмешка, и он весь набычился, погасил окурок в пепельнице, процедил:

— Ах, вот ты как? Шутковать вздумал? Копытов! — позвал Сычев.

Дверь в комнату открылась, и вошел здоровенный малый с могучими плечами и длинными ручищами. Маленькие глазки уставились на начальство, потом взгляд медленно переполз на Твердохлебова, сидевшего на стуле.

— Не хочет гражданин правду говорить. Шутки шутит. Разомнись-ка малость, а я выйду на пяток минут. — Следователь поднялся и вышел из комнаты. Малый подошел к Твердохлебову, глянул на него сверху вниз, шевельнул плечом — казалось, гимнастерка сейчас лопнет.

— Шутки шутишь? — бесцветным голосом спросил он и вдруг тяжело ударил Твердохлебова в скулу — тот повалился на пол вместе со стулом — и принялся деловито избивать тяжелыми сапогами…

Бесчувственного Твердохлебова двое солдат втащили в барак и бросили на дощатый пол у входа. Сидящие на нарах бывшие пленные и окруженцы некоторое время молча смотрели на лежащего у входа человека, потом двое подошли, подняли под руки Твердохлебова и потащили к нарам, уложили. Один, худой и чернявый, пробормотал:

— На совесть уделали… постарались…

…Другой человек сидел на стуле перед следователем Сычевым.

— Так, так… дальше-то что?

— А чего дальше? Знамо, из окружения выбирались…

— С кем?

— А кто в живых остался… От всего полка, считай, меньше сотни осталось народу-то.

— Кто подтвердить может?

— Как кто? С кем выбирался… Ну, перво-наперво Сухачев Виктор Андреич, комроты наш… Стекольников Иван — сержант… Лошилин Петро… Губарев, Ледогоров, Шибанов… нет, вру, Шибанова убило, когда мы уже к линии фронта вышли… А, вот — Птицын Алешка… Кацура Семен, еще Бойко Степан — хохол с Полтавы…

— Достаточно, — перебил следователь, записывая фамилии. — А вот Шинкарев в своих показаниях пишет, что ты агитировал красноармейцев сдаваться в плен. Дескать, войну проиграли и сопротивляться дальше себе дороже…

— Кто?! Шинкарев? Да быть такого не может!

— На, читай… — Следователь подвинул к краю стола лист, исписанный корявым почерком.

Человек привстал со стула, взял бумагу, медленно прочитал, шевеля губами, и сказал изумленно:

— Ну и тва-а-арь…

— Так что, Пескарев, будем говорить правду или будем байки травить? — спросил следователь, сверля глазами солдата.

…А потом перед Сычевым сидел и вовсе молоденький паренек, лет восемнадцати, не больше, — видно, призванный сразу после школы.

— Ну, давай свою сказку, — вздыхал утомленный Сычев. — Как в плен попал?

— В боевом охранении батальона шел… около леска немцы меня и огрели чем-то. Упал, ничего не помню. А когда очнулся — три «шмайсера» на меня уставились.

— Ну, и что ты сделал? — равнодушно спросил Сычев.

— А чего сделаешь? — вытаращил глаза на следователя паренек. — Три автомата на тебя!

— А если б немцев не трое было, а целая рота? Что тогда?

— Что? — не понял паренек.

— Ха! Что тогда? — слегка оживился следователь. — Ведь тебя поставили батальон охранять, а ты — молчок! И немцы спокойненько перестреляли бы полбатальона с этого леска. Понял? Ты должен был крикнуть «Немцы!», упредить своих.

— Так они кокнули бы меня… — растерялся паренек.

— Конечно, кокнули бы! Но зато ты батальон предупредил бы! А ты струхнул!

— Да не струхнул я. Разве сообразишь за несколько секунд?