Ольга Власова - Рональд Лэйнг. Между философией и психиатрией

• Название: Рональд Лэйнг. Между философией и психиатрией
• Автор: Ольга Власова
• Жанр: Психология

Рональд Дэвид Лэйнг (1927–1989) – один из самых известных деятелей эпохи 1960-х гг. и самый популярный психиатр столетия после 3. Фрейда и К. Г. Юнга. Его взгляд на природу безумия и революционная деятельность навсегда изменили облик психиатрии, его книги, выходившие миллионными тиражами и переведенные более чем на двадцать языков, читаются, словно романы и манифесты, а его яркая индивидуальность до сих пор вызывает споры в среде биографов и критиков. Первая русскоязычная биография Лэйнга, построенная на оригинальных источниках, воссоздает канву его жизни и творчества, основные идеи его работ и проектов, представляя его фигуру в единстве множества образов – психиатра и антипсихиатра, философа и социального критика, гуру и революционера.

Работа выполнена в рамках проекта «Социальная теория и социальная практика антипсихиатрии» при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (№ 10-06-00078а).

---

Во время работы в Гартнавельской больнице, в ноябре 1954 г., когда его дочери Фионе было два года, у Рональда и Энн родилась Сьюзен, а в начале 1955 г. Энн снова ждала ребенка. В ноябре 1955 г. родилась их третья дочь – Карен. Можно было только удивляться, как быстро у этой пары, которая когда-то совершенно не рассматривала свои отношения всерьез, появились детишки. Казалось, что семья была совершенно счастлива и благополучна, казалось, что со временем к ним стала приходить любовь. Впоследствии Лэйнг объяснял это гораздо проще: «…Я никогда не задумывался о противозачаточных средствах или о чем-то подобном, и Энн понимала, что она практически не видела меня, кроме как в постели. Я читал, писал или работал, а она ужасно хотела ребенка, а потом еще одного ребенка, еще и еще. Я хочу сказать, что она упивалась ими, стремясь не отстать от своей старшей сестры, имевшей четверых детей, и если ей хотелось того, я был только счастлив. Они бегали по всему дому, я был папой и меня это не напрягало. <…> Это устраивало нас обоих, и мы продолжали…» [102] . Маленькая квартира, где обитали Лэйнги, уже не могла вместить эту выросшую семью. Лэйнги переехали в большую квартиру на Раскин-плейс, неподалеку от университетского городка.

Южная общая больница

Теперь Лэйнг был отцом семейства и ему были нужны деньги. В 1955 г. он нашел новую работу в Южной общей больнице – должность старшего ординатора при профессоре психологической медицины Фергюсоне Роджерсе. В Южной общей больнице дислоцировалось и отделение психологической медицины университета Глазго.

Фергюсон Роджерс как-то сразу приметил Лэйнга. Он расценивал его как перспективного и активно ищущего исследователя. И хотя ему не очень нравились проведенные Лэйнгом эксперименты, и он всячески препятствовал повторению «Шумной комнаты» в Южной общей больнице, он сыграл в жизни Лэйнга чрезвычайно важную роль.

Лэйнг был молод, ему было всего двадцать восемь лет, а к тридцати, как мы помним, он хотел уже стать писателем. Поэтому именно здесь, в Южной общей больнице он начинает писать свою первую книгу, которая впоследствии получит название «Разделенное Я». И он продолжал получать весьма интересный опыт.

В отделение психиатрии обратились священнослужители, желавшие прослушать лекции о теории межличностных отношений. Роджерс набрал группу, включавшую семь протестантских священников разных чинов и одного раввина. Встречи проходили один раз в неделю, и Роджерс попросил Лэйнга работать с ним в компании. Роджерс и Лэйнг раз в неделю рассказывали духовным лицам о человеческих отношениях. Надо ли говорить, что жизненного опыта и опыта общения у них было гораздо больше, чем у молодого, хотя и старшего, ординатора. И этот факт всячески удручал Лэйнга. Он не мог говорить с ними на равных и, будучи помощником Роджерса, отвечал за теоретический блок. Тогда в общении с ними он понял, как немного на самом деле он знал о жизни:

...

Я прошел военно-медицинскую школу, чтобы побольше узнать о «жизни». Я препарировал трупы, ухаживал за болеющими, умирающими и повредившимися умом. Я понял, как мало я на самом деле знал о реальности. <…> Что Вы делаете, когда не знаете, что делать? Неудивительно, что психиатры чаще, чем другие, кончают собой [103] .

Одновременно Лэйнг продолжал свое психиатрическое обучение – для получения диплома было необходимо три года постдипломного образования. Он получил диплом 1 января 1956 г., и его имя было включено в регистр Королевской медико-психологической ассоциации.

Именно в годы работы в Южной общей больнице через друзей-евреев Лэйнг познакомился с теорией Мартина Бубера. «Отделение психологической медицины было прозвано отделением психосемитов, поскольку пятеро самых почтенных его специалистов, кроме профессора, все были евреями» [104] , – вспоминал он. Благодаря им он и посетил лекцию Бубера.

Лекция проходила в Еврейском обществе Глазго. Присутствовало около пятидесяти слушателей. И, как впоследствии вспоминал Лэйнг, он был единственным неевреем. Бубер произвел на него тогда колоссальное впечатление:

...

Бубер был низкорослым, с растрепанными волосами и длинной белой бородой – словно бы реинкарнация ветхозаветного пророка. Я отчетливо помню каждую секунду этого вечера. Он стоял за кафедрой и говорил о человеческой природе, о Боге и Завете с Авраамом, как вдруг схватил двумя руками лежавшую перед ним громадную и тяжеленную Библию, воздел ее насколько можно было высоко над головой, со всего размаха ударил ее об кафедру и, протянув руки к слушателям, воскликнул: «Какой прок в этой книге после лагерей смерти!». Он на самом деле был очень зол на Бога за то, что тот сделал с евреями. И это неудивительно [105] .

Приблизительно тогда же, в 1955–1956 гг., Лэйнг посетил лекции Пауля Тиллиха. Тиллих достаточно свободно толковал Библию и был радикально мыслящим теологом. Этот радикализм в действии Лэйнг и наблюдал на лекции:

...

Я до сих пор помню, как присутствовал на одной из его лекций. Я сидел рядом с очень набожной пожилой протестанткой из Глазго, когда он стал разбирать пассаж из Евангелия от Марка. <…> Когда лекция закончилась, сидевшая рядом со мной пожилая леди повернулась ко мне и очень громко, уже практически срываясь на крик, выпалила: «Для такого, как он, это просто невежливо: прийти сюда и разбить веру пожилой женщины» [106] .

Однако Лэйнг все еще не терял связи с неврологией. Он поддерживал дружеские отношения с Джо Шорстейном и вместе с ним в течение года руководил клиникой. Связующим звеном между неврологией и психиатрией, как он ожидал, должна была стать теория межличностных отношений.

Лэйнг активно интересовался межличностными отношениями и штудировал не только работы Бубера. Его очень привлекала неврология, и он пытался найти для нее, если можно так выразиться, межличностный выход. Он штудировал Гольдштейна, но эти работы не давали ответов на его вопросы. Неврология Гольдштейна была исключительно внутриличностно ориентированной. «…Если бы у Гольдштейна было немного больше психоанализа, его неврология, возможно, была бы намного более глубокой» [107] , – впоследствии скажет он.

Единственной связующей нитью между неврологией и пространством межличностных отношений была проблема схемы тела. Именно она и заинтересовала Лэйнга в те времена. Она задавала его интересы и проблематику докладов, определяла круг профессионального чтения и накладывала отпечаток на формирование концептуальной сетки его будущих работ. Понятие воплощенного/невоплощенного я, которое появится в его первой книге «Разделенное Я», будет отголоском именно этого интереса.

Лэйнг читает Пола Шильдера – психоаналитика, делавшего особый акцент на формировании схемы тела. Он штудирует «Психологию тела» Джона Рикмана, в которой межличностная коммуникация рассматривается сквозь призму теории объектных отношений. Читает он и «Прямой анализ» Джона Розена, представившего взаимодействие с невротиками и психотиками на доступном широкой публике языке.

Здесь же, в Глазго, Лэйнг примыкает к группе единомышленников, исследующей широкую проблематику психиатрии, неврологии и психологии. В нее, кроме Лэйнга, входили секретарь Международного совета церквей Арчи Крейг, психиатр Гартнавельской психиатрической больницы Ян Камерон, студент Ясперса и юнгианский психотерапевт Карл Абенгеймер, переводчик «Бытия и времени» Хайдеггера Джон Маккуори и Джо Шорстейн. Группа собиралась на дому у одного из своих членов и обсуждала различные профессионально-теоретические проблемы. Именно на этих встречах Лэйнг озвучил доклад, который знаменовал начало работы над «Разделенным Я». Доклад назывался «Размышления об онтологии человеческих отношений» и касался философских и теологических оснований межличностного общения.

Лэйнг начал писать эту работу [108] (которая до сих пор не издана) еще в 1954 г., в Гартнавельской психиатрической больнице. В ней он предлагает свой первый проект межличностной феноменологии. Он указывает, что самая большая ошибка антропологов и философов – это неспособность понять фундаментальный потенциал человека, который задается в Библии и выражается фразой «возлюби ближнего как самого себя». По мнению Лэйнга, этой ошибки при построении своей онтологии не смог избежать даже Хайдеггер. Лэйнг предполагает, что это произошло, поскольку Хайдеггер, а также другие феноменологи и экзистенциалисты исключили из поля своих исследований человеческое взаимодействие. «Связь между людьми – ахиллесова пята онтологии» [109] , – отмечает он.

Лэйнг подчеркивает, что уникальной человеческой способностью является способность к любви. Онтологически (потенциально) человек предстает для него именно как любовь. Следуя за Хайдеггером и распространяя его идеи на пространство межличностного взаимодействия, Лэйнг говорит прежде всего об онтологии. Он подвергает резкой критике идеи Спинозы, в частности за то, что философ исключает из своей онтологической системы детей, дураков и сумасшедших. Впервые в своем творчестве Лэйнг настаивает на том, что Спиноза, путая онтологию с психологией, отказывает некоторым людям в онтологическом статусе. Он подчеркивает: «Никакой онтолог не может оставлять за скобками того человека, поведение которого он не может объяснить, даже если его поведение кажется ему еще более странным, чем пение птиц в его саду» [110] .