А. Долинин - Владимир Набоков: pro et contra T2

• Название: Владимир Набоков: pro et contra T2
• Автор: А. Долинин
• Издательство: Русский Христианский Гуманитарный Институт
• Жанр: Критика
• Год: 2001
• ISBN: 5-88812-139-8

В настоящее издание вошли материалы о жизненном и творческом пути Владимира Набокова в исследованиях как российских, так и зарубежных набоковедов. Многие материалы первого и второго разделов, вошедшие в книгу, являются результатом многотрудных архивных изысканий и публикуются впервые. Третий раздел составляют оригинальные статьи современных русских и зарубежных исследователей творчества писателя, не издававшиеся ранее в России.

Книга адресована как специалистам-литературоведам, так и широкому кругу читателей, и может служить учебным пособием для студентов.

---

Кроме этой «денотативной» логики, действует и логика собственно внутритекстовая. В русских (по крайней мере, в русских) текстах Набокова можно выделить сиринский пласт, который впредь, в соответствии с утвердившейся (в работах В. Н. Топорова и его коллег) традицией обозначения подобных явлений, будет описываться как сиринский текст Набокова. Речь идет о многочисленных контекстах, в которых обыгрывается и «разыгрывается» то, что имеет отношение к русскому псевдониму Набокова и практически всему, что может быть с ним соотнесено. Так, не без внимания остаются персонажи русской литературы, чьи фамилии отличаются от псевдонима Сирин только одной буквой: Сурин Пушкина, Силин Козьмы Пруткова и др. (см. об этом в специальной работе). Сирень, паронимически соотнесенная с Сирин, тоже оказывается вовлеченной в этот важный водоворот вторичной циклизации имен, апеллятивов и контекстов.

Работа посвящается цветению петербургской сирени.

1. Умножение запахов и подтекстов: «Ultima Thule»

Прихотливым монтажом сразу нескольких, причем исключительно стихотворных, претекстов представляется следующий фрагмент из первого абзаца «Ultima Thule»:

Помнишь, мы как-то завтракали в ему принадлежавшей гостинице, на роскошной, многоярусной границе Италии, где асфальт без конца умножается на глицинии и воздух пахнет резиной и раем?[5]

Смешиваются индустриально-техническое и естественно-цветочное, и их смешение затрагивает область запахов. И эта общая модель, и ряд примечательных частностей позволяют предположить в качестве интертекстуальной основы контекста перекликающиеся строки Ахматовой:[6]

Бензина запах и сирени

и Мандельштама (114):

И сирень бензином пахнет.

Словно соответствуя двойственности источников, смешение запахов у Набокова раздваивается. Бензину Ахматовой — Мандельштама у Набокова соответствует, с одной стороны, асфальт (семантическое поле «дорога — транспорт»), с другой стороны, резина (фонетическая близость по общему элементу -зин-). Подобным же образом сирени соответствуют глицинии (цветущие лиловыми гроздьями) и рай.

Объединение бензина, асфальта и резины находит параллель у Дон Аминадо, в стихотворении которого «Города и годы» содержится искомая триада, естественно, в урбанистическом контексте:

В страшном каменном Нью-Йорке
Пахнет жеваной резиной,
Испареньями асфальта
И дыханием бензина.[7]

Взаимосвязь сирени и рая выглядит не вполне очевидной. Но, во-первых, она фиксируется у самого Набокова (правда, в более поздний период, в «Других берегах»):

Какое это было откровение, когда из легкой смеси красного и синего вырастал куст персидской сирени в райском цвету![8]

Во-вторых, если учитывать глубокое звуковое соответствие сирень — сирин/Сирин, к рассматриваемому комплексу надо подключить Блока:

С моря ли вихрь?
Или сирины райские
В листьях поют?..[9]

Не менее интересна заглавная строка одного из стихотворений Клюева:

Где рай финифтяный и Сирин
Поет на ветке расписной,
Где Пушкин говором просвирен
Питает дух высокий свой…[10]

(примечателен невольный подарок, который Клюев делает Сирину, помещая его в одной строфе с Пушкиным).

Можно предполагать, что для Набокова вообще был характерен интерес к «предыстории» своего псевдонима в текстах предшественников. Уже приходилось говорить о том, что своеобразное превращение Набоковым в «Даре» Ахматовой в литератора Шахматова с переменой пола (gendershift) — рядом упоминается поэтесса Анна Аптекарь — могло быть спровоцировано таким же gendershift'ом, разумеется, предварительным и невольным, у самой Ахматовой:

Иль уже светлоокая, нежная Сирин
Над царевичем песню поет?[11]

(ср. перекличку цитируемых «сиринских» фрагментов Блока и Ахматовой: Или сирины… поют? — Иль… Сирин… поет?). В «Даре» же упоминается присяжный поверенный Пышкин, который произносил в разговоре с вами: «Я не дымаю» и «Сымашествие», — словно устраивая своей фамилье некое алиби… (III, 289).

Откровенно обнажаемый Набоковым характер переноса Пушкин — Пышкин, т. е. у — ы, может быть ответом на пушкинского Сурина из «Пиковой дамы»: Сирин — Сурин, и, соответственно, и — у. Некоторые переклички прослеживаются в «Даре» и с пьесой Александра Жемчужникова «Любовь и Силин».

В приведенном фрагменте не менее важна тема умножения, и особенно в соседстве с раем. Здесь угадывается еще один спутник-соперник Набокова — Пастернак:

Мы были в Грузии. Помножим
Нужду на нежность, ад на рай…[12]

Ср. также у Пастернака «Мы были в Грузии» и у Набокова «Мы <…> завтракали в <…> Италии».

«Волны» Пастернака, откуда взята приведенная цитата, оказывались актуальны для Набокова и впоследствии. В небольшой поэме «К кн. С. М. Качурину» (1947) у Набокова:

Мне хочется домой. Довольно…[13]

и в «Волнах» Пастернака:

Мне хочется домой, в огромность
Квартиры, наводящей грусть…[14]

Есть и другие, менее значительные совпадения. У Набокова: «И всем долинам Дагестанским // я шлю завистливый привет», у Пастернака: «Внутри дымился Дагестан <…> Спирали выход из долин»; вторая строка (стихотворения) у Набокова: «И вот уж третий день живу», вторая строка (стихотворения) у Пастернака: «И то, чем я еще живу».

Если учесть продолжение пастернаковского фрагмента из «Волн»: «Мы были в Грузии. Помножим / Нужду на нежность, ад на рай, / Теплицу льдам возьмем подножьем…», то можно объяснить и глицинии: не противореча семантике теплицы, они совпадают с ней фонетическим элементом -лиц- (ср. -зин- для бензина и резины), но еще более близки льдам через латинское glacies «лед» и его производные в различных языках.

Рай на цветочном полюсе позволяет предполагать некий «ад» на полюсе техническом, особенно в связи с пастернаковским ад на рай. Семантику Аида отчасти берет на себя асфальт — через паронимическую близость к асфоделю, цветку загробного мира, ср. в «Истинной жизни Себастьяна Найта» роман Найта о перспективах загробного существования «Сомнительный асфодель». При такой интерпретации асфальта все составляющие контекста получают полное истолкование в рамках одной глубинной схемы, формирующей контекст через систему интертекстуальных и паронимических ходов.

Помимо прочего, контекст в рамках той же системы ассоциативных ходов оказывается соотнесен и с семантикой целого. Центрального (кроме рассказчика) героя «Ultima Thule» зовут Адам Фальтер, в прозрении он открывает некую разгадку мира. Ассоциация имени с библейским Адамом, с его беззаконным познанием, очевидна; но к мифологеме «изгнания из рая» асфальт, если признавать его «адские» ассоциации, подключается звуковой близостью с фамилией героя: ФАЛЬТер — асФАЛЬТ.

Строки Ахматовой

Бензина запах и сирени

и Мандельштама

И сирень бензином пахнет

имеют у Набокова и более явное продолжение. В рассказе «Весна в Фиальте» есть сцена любовной близости между рассказчиком Васенькой и Ниной.

… а немного позже я шагнул на этот балкончик, и пахнуло с утренней пустой и пасмурной улицы сиреневатой сизостью, бензином, осенним кленовым листом…

Дело происходит в Париже, как и в цитируемом стихотворении Ахматовой. Свидание стало возможным потому, что муж Нины, Фердинанд фехтовать уехал, то есть предавался такому же спортивному единоборству, как и теннис, которому посвящено цитируемое стихотворение Мандельштама.

2. Сирень в синкрете: «Василий Шишков»

Василий Шишков, персонаж одноименного рассказа и герой соответствующей мистификации Набокова, напоминает рассказчику об описанном в прессе недавнем случае, когда