Василий Масловский - На Cреднем Дону

• Название: На Cреднем Дону
• Автор: Василий Масловский
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1975

Повесть рассказывает о ратных и трудовых подвигах советских людей на донской земле в суровые годы Великой Отечественной войны.

---

«Ррр-ра, ррр-ра!!!» — будто коленкор, распарывали желтеющий воздух автоматы и пулеметы с высоты. Гребень ее дымился, трещала высохшая на корню и подожженная трассирующими пулями полынь. Карабинеры залегли. Танки остановились тоже. Вели огонь с места. Роса давно высохла. Глаза резали сухие отвалы балок. В виски с шумом стучала кровь, страшно хотелось пить. Андрей выбрал момент, взвалил Киселева на спину, пополз на высоту.

— Там у меня еще один, — сказал он лейтенанту, командовавшему на высоте.

— Пускай до ночи подождет. Вытащим.

— Не дотянет, в живот ранен. — Под потной кожей на шею волнисто прокатился ком. — Водички нет?

Лейтенант отстегнул от пояса флягу, подал Казанцеву.

За танками снова вспыхнули облака пыли, задвигались карабинеры.

— Ждет он меня. Пойду. — Казанцев вернул лейтенанту флягу и, припадая к земле, рывками побежал вниз.

Спиноза лежал, странно вывернув руку. Наверное, пытался я ползти по ложбинке следом. Гимнастерка на животе облипла землей, клейко бурела, Остекленевшие глаза удивленно таращились в наливающееся белой мутью небо. Андрей упал рядом лицом в сухую землю и заплакал. Так хотелось вытащить. У пехоты фельдшер есть. Может, и спасли бы, а теперь… И похоронить негде…

Живые тогда на все были готовы для мертвых, потому что мертвые для себя уже ничего не могли.

Мотор танка продолжал работать, и сладковатый едкий дым бензина оседал в степной промоине. Осторожно, прислушиваясь, Андрей подполз к танку, устроился под гусеницей и стал бить короткими очередями по карабинерам. Когда карабинеры залегали, Андрей доставал из вещмешка пачку с патронами и набивал диски. В одну из пауз Андрей услышал шорох сзади. По ложбине к нему полз пожилой узбек-сержант с ручным пулеметом.

— Одна воюешь? — широкие скулы сержанта блестели, почти совсем соединялись с бровями, закрывали глаза. — Лейтенанта к тебе прислала. Позиция, говорит, хороший и парня тоже. Вдвоем теперь воевала, — диковато сверкнул туда-сюда, отстегнул лопатку, стал копать под танком, взглядом показал Андрею, что и ему нужно копать.

Окоп отрыли на всю ширину танка. Сержант поцокал языком, сунул ствол пулемета между катков сначала с одной стороны, потом с другой. Обернулся к Андрею. Зрачки спрятались в складках кожи.

— Хорошо воевала будем, — приложил ладонь к сердцу. — Моя Артык. Твоя?

Сержант болтал без умолку, смешно коверкая русские слова. Особенно не в ладу он был с различием родов.

— Она стучи. Твоя, моя мешай, — похлопал он по горячему маслянистому днищу продолжавшего работать танка.

Андрей вылез из-под машины, постоял в нерешительности, сунул голову в люк. Пахнуло бензином, нагретой краской, кожей и чем-то еще незнакомым. На приборах подрагивали стрелки, горели медью снарядные гильзы на днище.

«Хорошо бы развернуть пушку да лупануть по ним самим, — мелькнуло в голове. — Да черт знает, как это делается». Присел на корточки, ковырнул землю на гусенице, сплюнул:

— Шут с ним. Пусть работает. Что он тебе…

— Однако мал-мала закусить нада, — блеснул Артык сахарно-белыми зубами. Достал из вещмешка консервы, хлеб, из кармана — кривой нож. — Твоя молодая. Расти нада.

Белесый от зноя воздух задрожал отчетливо, стал нарастать вибрирующий гул. Смуглые до синевы скулы Артыка побелели, застыла рука с куском мяса на ноже.

— Танка снова идет.

По высоте взметнулись разрывы, и над степью потянулось косое полотнище пыли. Из-за Дона тоже ударили пушки. Цепи карабинеров закачались, но продолжали идти вперед. В консервную банку, шипя, шлепнулся осколок. Андрей машинально выбросил его, выловил кусок мяса и полез в окоп.

Итальянцы забирали вправо. Лейтенант это хорошо видел с высоты. «Наверное, танк отбить хотят, да и вообще отрезать его от переправы. Идиоты, — обругал он сержанта Ибрагимова и сапера. — Давно бы сожгли этот танк». С тоской поглядел в сторону лиловых в голубоватой дымке садов Осетровки, откуда уже должны были подойти остальные батальоны полка. Но над цветущими подсолнухами и наполовину убранными хлебами зыбко качался желтый зной да мутные тени дыма и пыли с высотки плыли над ними. И — ни души.

— Евстифеев! Вызывай снова артиллерию! Квадраты те же! — крикнул лейтенант в окоп радисту. Подозвал командира взвода бронебойщиков. — Подпускай танки ближе, чтобы наверняка. Это не немцы.

Тусклый горячий воздух колыхнулся, дрогнул. Карабинеры смешались. Один из танков остановился, высунулся офицер, стал кричать что-то, размахивая пистолетом, и карабинеры побежали к высоте. Отсюда, издали, сверху, они казались черными, обугленными на солнце. В грохоте разрывов безмолвно и тихо падала срезанная пулями полынь. Лейтенант оглядел напряженные затылки солдат, сведенные ожиданием плечи.

Наступило то единственное и неизбежное мгновение, которое решает все. Крикни трус: «Пропали!», и струна лопнет, начнется гибельная паника.

Карабинеры, разбивая своим колыханием блескучий застойный зной, надвигались, будто призраки. Офицер посредине с черным безглазым лицом вертел головой по сторонам, что-то кричал. На каске его подрагивало перо.

— Твоя, моя молчи, — блеснул зрачками сержант. — Пускай она думает: наша нет.

Карабинеры, чувствуя, наверное, приближение роковой невидимой грани, все стремительнее рвались к этой черте. Но Артык не дал им взять разбега — выпустил весь диск одной очередью. Карабинеры качнулись назад, но все же побежали на высоту и к танку.

Андрей бил и бил из автомата, пока не замолчал пулемет Артыка. Оглянулся — синие глаза Артыка смотрели на нот убедительно просто. «Неужели и меня сейчас вот так», — метнулось в голове.

Когда раскаленная земля вместе с усталыми и опустошенными людьми стала погружаться в прохладные сумерки, батальон покинул высоту и двинулся вперед. От переправы спешно подходили подкрепления. У танка комбат увидел троих. Касаясь головой сурчиного бугорка промоины, с устало опущенными плечами лежал пожилой усатый сапер. По открытым глазам его, густо затрушенным пылью, у черной дыры рта и ноздрей ползали краснобрюхие крупные муравьи. В окопе — сержант-узбек. Мальчишка-сапер прислонился спиной к гусенице продолжавшего работать танка и беззвучно плакал. Смолисто-черное лицо его было страшно в своей неподвижности.

Пехотный комбат тряхнул сапера за плечо, спросил фамилию: наградной лист писать, мол, будут. Сапер непонимающе вскинул глаза, во рту черным поленом дернулся распухший язык, и из горла вылетел сиплый хрип. Лейтенант ребром ладони сбил слезу с ресниц: парень оглох и запалился за день без воды. Тронул сапера за колено:

— Ты же герой. Гляди, сколько положил и трофей какой. А-а… На… нацарапай фамилию и иди к Дону, к Бабьей косе. Там ваши переправу ладят. Мертвых мы похороним. Ну?

Сапер встал, поднял на плечо разбитый пулемет, удивленно опустил его. Но потом снова взял и, так ничего и не сказав, пошел к тонувшему в сумраке трехгорбому кургану.

Лейтенант покачал ему вслед головой. В степи возник и разлился тыркающий звук. Степь жила своей независимой жизнью: ночь встречали полевые сверчки и кузнечики.

Глава 16

В грохоте и пыли, надежно прикрытые с воздуха, к Сталинграду подходили 4-я танковая и 6-я полевая немецкие армии. Раскаленный шар солнца, кажется, совсем не покидал неба. На десятки километров ни деревца, ни кустика. Над колоннами людей и техники висела неоседающая бурая пыль. Она толстым слоем покрыла одежду, машины, оружие, мешала дышать, резала глаза, першила в горле. Не было воды, мучила жажда.

19 августа 1942 года Паулюс подписал приказ о наступлении на Сталинград. 16-я танковая, 3-я и 60-я мотодивизии форсировали Дон у Песковатки. И 23 августа, в 3 часа 05 минут, 14-й танковый корпус немцев из района Вертячий — Песковатка устремился к Волге. Битва за Сталинград началась.

На облысевшем выгоне небольшого хуторка топырил обломанные крылья ветряк. Кто знает, сколько простоял этот ветряк и сколько путей скрестилось около него. В ночь с 22 на 23 августа мимо этого ветряка прошел на свои позиции поредевший батальон Виктора Казанцева. Шли усталые, потные. В пересохшем ручье за ветряком стояли полковые минометы, чуть дальше — несколько танков. Похожие на жуков, чумазые танкисты ползали по машинам, звенели железом.

У старой сурчины на куске брезента человек пять с хрустом разрезали сочный арбуз.

— За компанию, царица полей! — игривый ломкий басок от брезента.

— От чужого хлеба-соли пузо болит! — устало отозвались из раздерганной колонны.

Батальон перебрался через ручей, прошел еще метров восемьсот и стал окапываться.

— Отрывайте сначала одиночные окопы, потом уже по возможности соединять их будете, — приказал Казанцев командирам рот, потоптался, будто вспоминая что, растворился в сухих пыльных сумерках.