Ася Пекуровская - Когда случилось петь СД и мне (С Довлатов)

• Название: Когда случилось петь СД и мне (С Довлатов)
• Автор: Ася Пекуровская
• Жанр: Прочее

---

- Койсмана, пожалуйста. Это Койсман? Вас беспокоит встревоженный Довлатов. У вас Аси случайно не было? Не расслышал... Вы хотите знать, когда? Ну, вчера вечером или, скажем, даже сейчас. - Нет? Очень жаль. А когда была? - На прошлой неделе? А-а-а. Ну, простите что так рано потревожил." Набирается новый номер. "Нельзя ли Гейхмана к телефону? Да, Толика. Нет дома? Где бы он мог сейчас быть? Не с Асей ли? Вы сказали, а-р-е-с-т-о-в-а-н? Да ничего срочного. Передайте ему, что один товарищ звонил. Хотел узнать, что задано по диамату. Да пустяки, не беспокойтесь. Всего вам доброго. Привет Толику.

В "Восточный ресторан" часто заглядывал знаменитый фарцовщик по имени Фред и кличке "Красный", которая красноречиво и точно отражала тот тип сильно пьющего человека с красным лицом, каковым он и являлся. Сережа поддерживал с ним таинственную связь, подробности которой не были включены в сборник его устных рассказов за исключением одной истории. Когда Сережа рассказывал что-нибудь смешное, он обычно сам хохотал, прикрыв по-детски кулаком рот, но хохотал он в процессе рассказывания, а не до того. А вот историю о "Красном" он принимался рассказывать несколько раз, уже было начинал, но срывался на хохот.

"На Невском образовалась толпа вокруг огромной овчарки, которую хозяин не спускал с поводка. Собака была столь велика, что все держались на безопасном расстоянии от нее, и никто не осмеливался пересечь черту. "Красный", который прогуливался с Сережей по Невскому, подошел узнать, что происходит, увидел пса, раздвинул толпу локтями и, приблизившись к хозяину лицом к лицу, кивнул в сторону пса: "За пятерку укушу."

В восточном ресторане с Андреем Битовым произошел случай, которому бы надлежало быть вписанным в анналы истории литературы шестидесятых, который закончился грустно для Андрея и катастрофой для двадцать седьмого отделения милиции, находившегося в непосредсвенном соседстве с "Восточным". Все началось с незабвенного Валеры Попова, который, получив свой первый гонорар, равнявшийся некой астрономической по тем временам цифре - из глубин памяти всплывает тысяча рублей - заказал в "Восточном ресторане" отдельный кабинет на десять человек.

Тут необходимо сделать упругий скачок вперед, в то пространство и в то время, когда моя версия была затребована для прочтения уже упомянутой подругой юности, Женей Сафоновой, оказавшейся в самый подходящий момент в Америке и прервавшей чтение моей рукописи именно в этом месте:

"Ну, насчет глубин памяти ты тут приврала и по сути, и по определению, - сказала с характерным для нее знанием сути подруга Женя. - Начнем с того, что в памяти, особенно когда речь идет не о воде в новгородских колодцах, а о гонораре писателя, подписывающегося не Евтушенко, а Поповым, следует искать не глубины, а жизненной правды. Та память, из которой всплывает твой гонорар в тысячу рублей, называется как раз амнезией, ибо в памяти сохранилась подлинная цифра в сорок рублей, по совокупности с которой возникает вопрос о том, готова ли ты признать свою гнусную роль в этой истории". "Роль?"- спрашиваю я с недоумением человека, в обиходе которого слово "роль" еще не встречалось. Не удостоив меня ответом, подруга Евгения углубляется в чтение.

К моменту закрытия Восточного у всех десяти участников банкета, в число которых входил и Андрей Битов, содержание алкоголя подскочило до той величины, при которой форма оказывалась куда важнее содержания, а форма тела уже не держала вертикальной позиции, грозясь принять непрямой угол. Вышагивая вниз по дворцовой лестнице, Андрей, как полагали оцевидцы, не имел никакой другой цели, как спуститься в гардероб. Однако, судьба готовила ему другие награды и поражения, в преддверии которых он неожиданно качнулся вправо, в сторону стены, декорированной со времен Карла Росси хитрым узором из зеркальних ромбов. Отразившись в ста тысячах плоскостей на манер героя романов Робба Грие, Андрей поник, всем своим видом угрожая нанести "Восточному ресторану" материальный ущерб, который тут же подтвердился в виде утраты, значение которой, исчисляемое при желании даже в долларах, росло по астрономической шкале. Стараниями Андрея от старинной декорации Росси отскочил один зеркальный ромб. Удостоверившись в том, что воспоследствующая утрата ему не померещилась, гардеробщик "Восточного ресторана" незамедлительно связался с двадцать седьмым отделением милиции, построенным, по всем имеющимся догадкам, в том же, как и "Восточный," 1825 году или около того и, скорее всего, по проекту того же итальянца Росси, похоже, избежавшего, за давностью времени, ответственности за то, что случилось с Андреем в тот исторический вечер.

Из ворот двадцать седьмого отделения стремительно вынеслось несколько милицейских машин, которые, разогнавшись и не будучи в состоянии остановиться у парадных дверей "Восточного", были вынесены Исааком Ньютоном к Невскому проспекту, откуда вынуждены были сманеврировать назад. Все произошло с такой скоростью, что, когда мы с Ингой Петкевич, тогдашней женой Андрея, вышли из туалета, находившегося напротив гардероба, с беспечно напудренными носами, перед нами открылось нечто ошеломляющее. Андрей Битов, уже сделавший заявку на то, чтобы быть первым прозаиком России, бушевал на ковровом полу вестибюля под натиском двух верзил в милицейских формах, пытавшихся его связать для помещения в милицейский фургон. Первым, что бросилось в глаза, был гигантский милицейский сапог, покоившийся на шее Андрея, из-под которого торчала голова писателя, хрипло и с надрывом, но членораздельно выговаривавшая: "Вы Ивана Бунина знаете? Толстого читали?"

В ту же секунду Инга Петкевич, одним скачком оказавшаяся в центре событий, рухнула спасать мужа, вцепляясь зубами в милицейские обшлага, икры и выи, но подоспевшая подмога справилась с обоими, втащив их в давно поджидавший у подъезда милицейский фургон. Мигом протрезвевшие гости Попова бросились следом в отделение милиции, из которого Андрей был отпущен только к утру, притом даже не домой, а в госпиталь, где ему были наложены швы на вспоротую от ударов голову. После этого эпизода двадцать седьмое отделение было распущено, и ходили слухи, что этого добился отец Андрея, причастный к системе юстиции. "Если такие слухи и ходили, - сказал мне сам Андрей, прочитавший эти строки в Америке спустя тридцать с лишним лет, - то ходили без всякого основания, ибо мой отец, чью память мне хотелось бы сохранить неприкосновенной, никогда не был даже членом партии".

"Ну так вот, - промолвила Евгения, отложив рукопись, - Дело было так. Валере обломились сорок рублей. Ровно сорок. Понимаешь? И он заказал номер в Восточном ресторане, куда мы пришли с опозданием и застали гостей в сборе: сидящими, как ты там намекаешь, в отдельном кабинете при обилии водки и некоторого количества соленых огурцов. Мы садимся, и Валера, улыбаясь, протягивает тебе меню: вАША сейчас нам Ася сделает заказ', что ты, не глядя, и делаешь: вАШХотелось бы, - говоришь, -ананасов, да побольше, а к нему шампанского, да послаще'. Памятуя, что у Валеры в руках было по-прежнему сорок рублей, не больше и не меньше, которых на оплату твоего скоромного заказа едва ли хватало, вернемся к Андрею Битову, только что расставшемуся с последним шансом по-человечески закусить при том, что уменьшить количество авансом выпитой водки уже не представлялось возможным.

- Спрашивается, - продолжает невозмутимая Евгения, стряхивая пепел на московский манер, то-есть, постукивая по сигарете сверху, а не сбоку, как было заведено в старом Петербурге, - Мог ли Битов остаться трезвым и кто в чем виноват? - Евгешка, - оправдываюсь я как могу, - если из нас двоих кому-нибудь и изменяла память, то это, разумеется, не тебе. В этом я отдаю себе отчет. Однако, признаюсь, ничего из здесь тобой изложенного и на дух не припомню," на что Евгения продолжает: "А дальше события развивались так: Все скинулись, и счет был оплачен, после чего официантка нагнала Валеру уже в коридоре: вАШТут вышла ошибка, - говорит. - С вас еще восемнадцать рублей.' Валера задумался: вАША вы уверены, что именно восемнадцать?' вАШТочнее, восемь.' вАША четырех хватит?'- спросил Валера с надеждой и услышал в ответ: вАША то.'"

С восточным рестораном связано имя Виктора Сосноры, который впервые встретился с Сережей на собственном бенефисе, оказавшись одновременно и обвинителем, и пострадавшим, причем, в качестве обвинителя он вершил правосудие над "синагогальными евреями", а в качестве пострадавшего был судим коротким на расправу Довлатовым. Дело было так. Нине Перлиной было поручено присмотреть за квартирой уже упомянутого на страницах данного нарратива адвоката по имени Фима Койсман и по кличке "Манюня", свившего себе гнездо с налетом заграничной роскоши и комфорта.

Едва убедившись, что ключи работают, мы с Ниной немедленно вызвонили поэтов. Соснора, оказавшийся в числе приглашенных, был приятно удивлен, найдя в холодильнике, который он не преминул обследовать с дотошностью непризнанного поэта, наряду с кефиром и халвой, нектар заокеанского манго, дольками уложенный "ананас", захлебнувшийся в сладком сиропе, жбан зернистой икры посола Хомени и бутыль коньяка, носящего имя императора, успешно экспортировавшего из России океан мучительных воспоминаний. Утонув в подушках "дивана замш", Соснора споловинил первую бутылку и повел дерзкую речь, обращенную к "сплотившимся на ниве сионизма" Осе Бродскому, Яше Гордину и Осе Домничу.