Мишель Шово - Повседневная жизнь Египта во времена Клеопатры

• Название: Повседневная жизнь Египта во времена Клеопатры
• Автор: Мишель Шово
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Культурология
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02639-Х

Книга Мишеля Шово, почетного члена французского Института восточной археологии Каира, открывает неизвестные страницы истории Египта в эпоху, когда безраздельно царствовала великая Клеопатра. В повседневной жизни обитателей этого могущественного и таинственного региона перемешивались древние традиции фараоновских времен и греческая культура, проникшая в Египет вместе с воинами Александра Македонского. Используя самые последние археологические открытия, автор словно оживляет египетскую цивилизацию, которая долго сопротивлялась Риму, прежде чем покориться его власти, окончательно установленной с победой Августа в битве при Акции.

Книга дополнена хрестоматией и снабжена интересным иллюстративным материалом.

---

Лучшее свидетельство о проникновении греческой культуры на египетскую землю можно отыскать в литературных документах, сохраненных в личных архивах, но чаще всего использованных для изготовления масок мумий или выброшенных как мусор. Иногда попадаются редкие сохранившиеся экземпляры, тщательно выполненные в александрийских мастерских переписчиков. Эти копии должным образом выверялись диортотесом (корректором). Такие свитки отменного качества хранились в библиотеках гимнасиев или у богатых греков. Чаще всего эти копии, выполненные с приобретенных экземпляров, делались исключительно ради тренировки навыков письма, а иногда для рассылки удаленным читателям, которые просили их выслать. Мы находим также многочисленные школьные упражнения, по большей части написанные нетвердой рукой эфеба.

Частота различных жанров и различных авторов показательна для круга интересов этих любителей беллетристики, затерянных в египетской провинции.{239} Так, поэзия, бесспорно, превалировала над прозой. Несмотря на то что произведения Гомера формировали основу литературного образования греков, Гомер все же не был самым читаемым автором и Илиада оказалась более популярной, чем Одиссея. Читались театральные произведения, в первую очередь среди трагических авторов выделялся Еврипид, а в новой комедии Менандр. Известно, что Эсхил и Софокл были менее признаны, тогда как Аристофаном просто пренебрегали. Некоторые научные и технические тексты сохранялись для профессионального использования, как, например, медицинские тексты, найденные в архиве одного из практикующих врачей. Таким же образом речи Демосфена могли быть использованы адвокатом как модель для своей защитной речи.

Некоторые частные письма освещают в необычном свете культурный и окружающий мир. Среди датированных началом II века квитанций и бухгалтерских документов, написанных на остраконах и находившихся в углу одного из погребов в Филадельфии в районе Фаюма, были найдены пять осколков, на которых одной и той же неизвестной рукой переписаны в качестве школьного упражнения небольшие отрывки классических авторов (Гомера, Гесиода, Еврипида и т. д.). Помимо высокой поэзии, в коллекции этого «любителя словесности» находились эпиграммное двустишие и вольная эпитафия, посвященная некоему Клейторию. Эта небольшая поэма откровенно порнографического содержания была составлена автором и хозяином библиотеки, как и другие фрагменты, так как объект насмешки — Клейторий — реальный персонаж, который всплывает в счетах из той же находки.{240} Таким образом, мы сталкиваемся с примером ученой насмешки, которой могли предаваться молодые люди, знающие греческий язык, в деревне Фаюма.

Там же, в Фаюме, но по крайней мере тремя поколениями позже, среди огромного количества официальных документов, оставленных комограмматом Менхесом, к удивлению исследователей, было обнаружено несколько литературных отрывков. На одном и том же папирусе соседствует текст царского указа и поэтическая антология: парадоксальная жалоба Елены на неверность Менелая, описание природы, три любовных двустишия и непристойность в прозе, частично воспроизведенная тем же самым писцом на другом папирусе. Возможно, что Менхес воспользовался деловой поездкой в столицу нома Арсиною, чтобы переписать в библиотеке или у частного владельца несколько привлекших его внимание текстов, свидетельствующих, исходя из его образованности, о его вкусах и круге интересов.{241}

Эллинистические забавы в Серапеуме{242}

Архивы отшельников из Серапеума представляют еще более интересный случай. Сыновья Главка — Птолемайос и Аполлоний — предавались не только мистическим или материальным заботам, как могло бы показаться из предыдущих глав. Они не были чужды и литературы, даже если природа этой заинтересованности спорна. Среди найденных папирусов была обнаружена прекрасная копия одного астрономического трактата, снабженного картинами с объясняющими фигурами, представляющая собой самую древнюю иллюстрированную греческую книгу.{243} Это произведение, названное «Искусство Евдокса», представляет собой краткое изложение математико-астрономических и географических теорий IV века. Это произведение Евдокса Книдского, скорее всего, было сокращено неким Лептинесом по настоянию царя Птолемея. В нем мы находим соответствия между лунными и солнечными циклами, описания восходов и закатов некоторых звезд и созвездий. Влияние фараоновского искусства очевидно в некоторых иллюстрациях, изображающих мумифицированных ибисов или солнечных скарабеев, а также в том внимании, которое уделялось календарным традициям египтян.

Возможно, что Птолемайос сохранил этот доклад для астрономических расчетов, которые играли большую роль в его священных занятиях. В этом он следовал тогдашней моде греко-египетского населения, чье увлечение новой наукой вскоре затмило все другие методы предсказания будущего.{244}

На оборотной стороне папируса находилось множество официальных и частных текстов, чьи сюжеты и возвышенный стиль указывали на то, что это была коллекция эпистолярных примеров.{245} Птолемайос и его брат должны были черпать в них вдохновение для редактирования своих собственных писем и огромного количества петиций, которыми они засыпали власти. Так как все эти тексты написаны рукой профессионального писаря и среди них есть копия царского письма, адресованного стратегу Мемфиса Дионисию, можно сделать вывод, что именно он составлял эту коллекцию, используя свои собственные документы по настоянию сыновей Главка, которым он оказывал свое покровительство. Интерес братьев к приобретению такого собрания примеров относится к области более утилитарного, нежели культурного порядка. Практическое применение этого астрономического текста вряд ли возможно, но даже если использование таких стилистических образов имело место, то это говорит лишь о желании братьев казаться образованными эллинами.

Кажется, что культура была для братьев средством возвышения себя над серой обыденностью, в которую они были погружены. Иначе зачем нужно было сохранять философско-грамматический трактат отрицаний? Это был, несомненно, мало привлекательный текст, но они могли почерпнуть в нем множество цитат из произведений классических поэтов: Еврипида, Сафо, Алкмана, Анакреона и др.{246} Этот интерес к стихам проявляется прежде всего в большом переписанном как Птолемайосом, так и молодым Аполлонием тексте, состоящем из длинных отрывков, после того как они заучивали их наизусть. В этом сборнике из выбранных образцов для подражания можно отыскать неизвестную пьесу Новой Комедии, а также цитаты из «Медеи» Еврипида или из «Карийцев» — утерянной трагедии Эсхила.{247}

Отбор отрывков не был похож на фразы и примеры из «Лагарда и Мишара». Интересные соответствия, которые обнаруживаются между повествовательным содержанием этих цитат и жизненной ситуацией двух переписчиков, выявляют, что последние выбирали тексты сознательно в качестве отражения своей личной ситуации. Для доказательства хватит одного примера. После переписывания части пролога из «Телефа» Еврипида, пьесы, где главный герой, житель Аркадии, жалуется на свою судьбу грека-изгнанника, заброшенного в мир варварской Мизии, Аполлоний пишет: «Аполлоний — македонянин, македонянин, говорю я!»{248}

Абсолютно ясно, что молодой человек видел себя среди египтян как новый Телеф среди варваров. Потребность в культурных традициях рождалась в процессе туманных чувств, внутренней борьбы, понимания невозможности существования между двумя мирами, которые вели его на поиски себя среди литературных архетипов.

Аполлоний и последний фараон

По этому последнему замечанию нельзя заключить, что Аполлоний делал выбор между двумя антагонистическими культурными традициями. Все было не так просто. По его не всегда четким записям ясно, что Аполлоний не гнушался переписывать типичные куски из литературы эпохи фараонов. Речь идет о «Сне Нектанеба», рассказе о последнем царе последней местной династии. Фараон, заснувший в мемфисском храме, увидел во сне появление богини Исиды, восседавшей в папирусной лодке в окружении богов. Бог Онурис — отождествленный автором с греческим богом Аресом — обратился к Исиде, жалуясь, что Нектанеб не хочет закончить строительство храма. По пробуждении царь приказал жрецам сделать доклад о состоянии святилища. Из документов явствовало, что забыли запечатлеть только иероглифические тексты. Некий Петеисий пообещал выполнить работу в очень короткие сроки, но, получив аванс, предпочел проводить время в попойках. Именно в этот момент к нему пришла молодая девушка необыкновенной красоты…{249} На этом месте переписанный Аполлонием на греческом языке текст обрывается. Эта история, принадлежащая к повествовательному жанру, очень ценилась в Древнем Египте и могла быть либо переведена, либо адаптирована с египетского, хотя мы не обладаем оригинальной версией. Интерес, который она представляла для отшельников Серапеума, специалистов в толковании снов, очевиден! Птолемайос часто находился под влиянием собственных снов, а один из них, содержавший призыв к Исиде,{250} явно был скопирован с воззвания, произнесенного Онурисом во «Сне Нектанеба».