Елена Колина - Хорошее настроение (сборник)

• Название: Хорошее настроение (сборник)
• Автор: Елена Колина
• Издательство: АСТ: Астрель
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-073814-4, 978-5-271-35103-7

Знаете ли вы, почему одни люди влюбляются в тех, в кого знают уже сто лет, а другие – с первого взгляда? Что бывает «любовь – солнечный удар», а бывает – «укус змеи»? На что способна женщина, которой не дают спокойно поработать? Какова Величайшая Мечта Человечества? И о чем думает ваш кот?

Роман «Дневник измены» Елены Колиной, повести «Такой же толстый, как я» и «Праката» Сергея Малеванного, рассказы Натальи Нестеровой – это настоящий заряд оптимизма!

---

Попросил Дашу ничего не говорить Полине, объяснив, что это мое privacy, мое личное дело, и что у нас с Полиной практически все – личное дело каждого.

– Послушай, а все это не муляж, все эти книги? – вдруг перешла на шепот Даша. – Такого же просто не бывает, не может быть…

Такого не бывает, не может быть… Даша ушла, а я бросился к чемодану…

…Откуда у Серегиного прадеда книги, откуда столько книг в одном месте, а конкретно в одном чемодане? Каким образом Серегин прадед – ценитель прекрасного собрал коллекцию из абсолютно новых книг? А если это не коллекция, то зачем ему нужно было хранить книги в чемодане?.. Годами?.. Как это вообще может быть, если этого не может быть никогда?

Оказалось, все может быть, все так просто, что проще и не бывает. Кроме книг в чемодане лежало несколько журналов. «Нива», «Аполлон», «Шиповник», «Маски», «Студия», все за разные года – с 1912 до 1916, в 1915-м почему-то пропуск, последний журнал вышел в октябре 1916 года, и две газеты – «Русские ведомости» и «Утро России», обе за 1915 год. Я тогда в нетерпении отбросил их, а вот сейчас достал и внимательно просмотрел. В каждом из этих журналов и в газетах были критические статьи о футуристах, подписанные одним и тем же именем, статьи одного и того же человека – А.В. Ровенский…

Вот оно что. Литературный критик Ровенский, очевидно, и есть Серегин прадед. У Серегиного прадеда были дети, у кого-то из них была дочь, тетя Галя, а у нее сын – Серега, Серега Васильев. Жаль, что фамилия не сохранилась, Ровенский звучит лучше, чем Васильев.

Видимо, Серегин прадед А.В. Ровенский был одним из немногих или же вообще единственным критиком, кто более или менее благосклонно отзывался об этих книгах. Книгах, которые называли «пощечина общественному вкусу». В каждой статье он писал, что книги эти – не только эпатаж, а тенденция нового искусства, критика устаревших литературных и художественных норм, рождение новой эстетики и тому подобное. Вот и простое объяснение того, что все книги новые, – благожелательно настроенному к футуристам литературному критику книги приносили прямо из типографии.

И откуда взялись дубли, тоже понятно. Например, вышла книжка – Крученых, рисунки Гончаровой. Крученых принес благосклонному критику книжку, и Гончарова тоже принесла, – посмотрите, дорогой, в свободную минутку, как вам наша новая книжечка?.. Принесла… держала в руках!.. Художники, обожаемые мною с детства, Гончарова, Ларионов, Кандинский, Малевич, – каждый из них мог держать в руках книжки, до которых сейчас могу дотронуться я… вот прямо сейчас и дотронусь!..

И это столько лет пролежало здесь?! В чемодане, в тряпье?! Не нужное никому, даже так называемым наследникам?.. Серегина мать или бабка подумала: «Разве ж это книги? Они даже не в переплетах с золотыми обрезами…» Запихала в чемодан и отнесла на чердак вместе со старыми галошами – спасибо, что не выбросила… такие у него, критика Ровенского А.В., наследнички, такие благодарные потомки!..

Как это печально… Ведь детям и внукам литературного критика полагалось вырасти интеллигентными людьми, ходить в гимназию, затем учиться в университете, но вышло все иначе: от Ровенского, образованного, интеллигентного человека, пошли жлобы, твари неразумные… – спасибо за это советской власти!.. А возможно, они выродились бы и без советской власти, сами по себе… Мой самый любимый из романов «Госпожа Бовари» заканчивается фразой «дочь Эммы стала работницей на фабрике», и это звучит дико… так же, как «правнук литературного критика Ровенского Серега Васильев не знает, кто такие футуристы».

Я бережно собрал книги, сложил обратно в чемодан, погладил чемодан. Поставил чемодан в кладовку между баулами хозяев – это самое надежное место, никому не придет в голову выделить его из хозяйских вещей. Почему я сделал это, почему спрятал чемодан, почему не оставил книги, чтобы показать Полине?.. Неосознанное желание иметь тайну, увеличить свое частное пространство, оно же осознанное желание никому ни гу-гу? Ну, очевидно, так.

Пришла Полина (Юлька сегодня у родителей), рассердилась за открытую бутылку виски. Оказывается, виски предназначалось какой-то конкретной начальственной харе, ответственной за водопровод, или за отопление, или за вывоз мусора и тому подобную чушь.

…Полина заснула, а я от перевозбуждения так и не смог заснуть до утра… Под утро меня посетила мгновенная, как укол, неприятная мысль: «Прадед-то Серегин – тогда и книги Серегины… Серега – наследник коллекции, моей коллекции…»

Что же, я должен вернуть книги Сереге? Мама меня учила, и папа тоже, – быть честным и так далее. Но ведь я давно вырос… как это у Ходасевича – «разве мама любила такого, желто-серого, полуседого, и всезнающего, как змея»… Не отдам, и ничего тут не поделаешь, – я не могу поступить иначе. Я наследник, я, влюбленный в Серебряный век, а не мудак Серега. Да, именно так я и воспринимаю литературного критика – как своего умершего родственника.

Ну, и потом, не стоит преувеличивать, я честно купил у Сереги то, что он продавал, – чемодан. Я – добросовестный потребитель… Если уж кого и можно обвинять, то как раз Серегу: у него настолько отсутствует интерес к тайнам жизни, что даже из любопытства он не заглянул в чемодан, не узнал, что же такое хранил его прадед в революцию и в блокаду… Хрен ему после этого, а не наследство.

…И все это, дом на Английском проспекте, чердак, Серега, возникший из небытия, все это и отправилось из моих мыслей обратно в небытие, туда, где им и место.

Я буду владеть, я! Я буду владеть, перебирать, любоваться, рассматривать… я никогда не расстанусь со своей коллекцией…

Заснул под утро, совершенно исчерпанный, изнуренный своим счастьем.

Полина

У меня принцип – не сдаваться с первой неудачи. Если хочешь чего-то, обязательно нужно еще раз попробовать это получить. Вот я и хочу получить это сегодня, в четверг, 25 октября.

Андрей сказал – сегодня у него встреча за городом, и он может заодно поучить меня ездить на шоссе. Я понадеялась, что это ход с его стороны, но вроде бы нет.

Мы действительно ехали на какую-то встречу, и он был сам за рулем, ему нужно было к определенному времени. Он в меня не влюблен, чтобы придумывать ход.

Вообще-то я хотела снять с руля его правую руку и прижать к своему бедру. Сидела и представляла, как я это сделаю. Возьму его за руку, переплету его пальцы со своими и прижму руки к себе. А потом медленно потяну его руку наверх под юбку. На этот раз я все-таки купила… Я все-таки купила то оранжевое белье за сто долларов! Купила, надела. А потом, перед тем как сесть в машину, сняла. Так я и ехала рядом с ним голая.

Но я подумала, что это может быть опасным – взять его руку и прижать к себе. Я же не знаю его реакции, вдруг она будет слишком резкая, а мы все-таки на дороге, еще врежемся куда-нибудь. Мне не хотелось рисковать. Кстати, здесь вообще ездят не по правилам, а как бог на душу положит.

Так что мы просто ехали, и я рассказывала Андрею, как попала в Америку. Сидела голая и рассказывала, как после второго курса филфака работала с группой. Переводчиком я еще не могла, просто помогала, типа прислуга за все. Помочь расселить группу, деньги поменять, проследить, чтобы вегетарианцам не давали мясо на обед, тетку в инвалидном кресле отвезти в туалет…

Я тогда понравилась одной пожилой американке, Лиз. Лиз то теряла карточку, то деньги не могла поменять, то у нее рвались колготки, а я была услужливая и старалась. У Лиз оказались русские корни, она просила звать ее Лиза. Она была прямо без ума от России и от Ленинграда… Наверное, надо мне все-таки научиться говорить «Петербург» или «Питер», а то я как белая ворона.

Лиза пригласила меня к себе в Цинциннати, посидеть летом с внуками. Это называется французским словом «опэр» – студентка, которую используют как бонну, без уборки и другой работы по дому. Лиз оплатила мне билет. Лиз была не богатая, но нормальная, вполне преуспевающая, ее муж был профессор в университете.

Я прилетела в Нью-Йорк, мне нужно было сделать пересадку на Цинциннати. Черная таможенница спросила меня: «Какого вы рода или племени?» Я думала, она пошутила, а это был общий вопрос для всех пассажиров, потому что пассажир может оказаться индейцем или африканцем. Я сказала: «I’m from мумбу-юмбу». Я-то хотела пошутить, понравиться таможеннице, а то вдруг она не пустит меня в Америку. Но вышла неприятность, меня чуть не отправили обратно.

– За насмешку над демократией или за оскорбление лица при исполнении? – усмехнулся Андрей.

Смешно, что я сижу рядом с ним голая и рассказываю про Америку.

– Сказали, что я нелояльна к afro-americans. Это негры. Вот ты можешь сказать «негр», а я не могу, уже привыкла.

Но вообще я получила хороший урок. Тут же поняла, что в Америке мне нужно не вперед лезть, а посмотреть, куда она сама меня поведет, как все сложится и вообще.

Я им очень нравилась, и Лиз, и ее мужу. Лиз предложила мне остаться и попробовать поступить учиться. Можно было выбрать что угодно, я выбрала юридическую школу. Юрист – это самое лучшее.