В. Храковский - 40 лет Санкт-Петербургской типологической школе

• Название: 40 лет Санкт-Петербургской типологической школе
• Автор: В. Храковский
• Издательство: Знак
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2004
• ISBN: 5-9551-0003-2

Сборник подготовлен в связи с 40-летием группы структурно-типологического изучения языков Института лингвистических исследований РАН и 95-летием со дня рождения основателя группы — проф. А. А. Холодовича. Статьи, включенные в сборник, посвящены следующим вопросам: теория диатез и залогов, проблемы синтаксиса разноструктурных языков, проблемы грамматической теории. Тематика статей отражает круг научных проблем, находившихся в центре внимания А. А. Холодовича, его учеников, последователей и всех российских и зарубежных лингвистов, связывающих себя с традицией Санкт-Петербургской типологической школы. Статьи подготовлены авторами на основе докладов, прочитанных на международной юбилейной конференции «Категории глагола и структура предложения», которая проходила в Институте лингвистических исследований РАН в мае 2001 г.

---

1.3.1. Чукотский язык. В этом языке по способу спряжения различаются моно- и полиперсональные глаголы; следовательно, ожидаемое количество минимальных моделей должно быть не менее двух:

(7) Р+Т /М+R+А+Р/Num.

Такова минимальная модель моноперсонального глагола. Нотация: Р — лицо, Т/М — время-наклонение, А — вид, Num — число. Показатели Р фиксируются как в левой, так и в правой терминальной позиции, но в конкретной словоформе может быть представлена только одна из них — иными словами, эти позиции являются взаимоисключающими.

Для чукотского языка характерна модель (3а), ср. выше, 0.4; но компонент (r) здесь не показан.

Минимальная модель полиперсонального глагола должна иметь специальную позицию для лица/числа объекта (Рob), отдельную от позиции лица/числа агенса (Pag):

(8) Pag+T/М+Рob1 +R+Pob2+A+Pob3+P/Num.

Из (8) видно, что в модели представлено три позиции для показателей лица/числа объекта. Они являются взаимоисключающими, ср. следующие реализации:

В (9а), (9б) морфа — tэk соотнесена со значением агенса и, следовательно, занимает правую терминальную позицию P/Num, ср. 7; в (9в) она соотнесена со значением объекта и занимает позицию Рob3, ср. (8).

Минимальная модель словоформы императива в чукотском имеет следующий вид:

(10) T/M+R+A+P/Num.

Это модель моноперсонального глагола. В модели полиперсонального глагола должны быть добавлены дополнительно распределенные позиции Роb, ср. (8).

Исполнитель в императиве различается во всех лицах/числах:

В чукотском языке, помимо финитных глаголов, независимый предикат могут выражать формы так называемых предикативов, ср. [Володин 2000а]. Минимальная модель этих словоформ имеет следующий вид:

(12) M+R+in(e)+P/Num.

О морфологическом сегменте — in(e) см. ниже, 3.2.

Итак, в чукотском только финитный глагол имеет четыре минимальных модели словоформы. Учет минимальных моделей предикативов, имен и наречий существенно увеличит этот список.

1.3.2. Язык кламат. Этот язык полноценно (на уровне грамматики, словаря и текстов) обследован американским дескриптивистом М. Баркером в 60-е годы XX века. В максимальной позиционной модели насчитывается 25 порядков, маркированных цифровыми индексами слева направо, начиная с № 1 (левая терминальная позиция). Подобный способ нумерации свидетельствует о том, что Баркер (как истый дескриптивист) не был озабочен проблемой поиска точки отсчета в анализируемой системе и устанавливал дистрибуцию морфем, не разделяя их на корни и аффиксы. В модели Баркера выделяется три несмежных позиции, заполненные морфемами, которые могут быть квалифицированы как корневые:

Порядок 4: 91 морфема со значением «типового действия»

Порядок 7: 954 морфемы со значением «действия»

Порядок 10:123 морфемы со значением «направления» (цит. по [Стегний 1983: 18–19]).

Проблема установления минимальных моделей словоформы Баркера не занимала; для этого пришлось написать целую диссертацию, что и было сделано В. А. Стегнием в 1983 г. В этой последней работе установлено 8 минимальных моделей словоформы финитного глагола [там же: 15]. Поскольку в порядке 7 представлено наибольшее количество морфем, то следует ожидать, что именно эти морфемы больше других претендуют на статус корневых и именно порядок 7 должен быть представлен в любой словоформе. Тем не менее, это не так. Морфемы порядка 7 образуют глагольные словоформы (1) самостоятельно (в обязательном сочетании с морфемой порядка 23), (2) в сочетании с порядком 4, (3) в сочетании с порядком 10, (4) в сочетании с обоими названными порядками. Несколько конкретных примеров:

Наряду с этим фиксируются словоформы, не содержащие морфем порядка 7, но включающие морфемы порядков 4 и 10 или только порядка 4:

Ограничимся этими примерами. Они могут оставить невольное впечатление, что наивысшей степенью обязательности обладает порядок 23 — он представлен в любой из приведенных словоформ. Это порядок аффиксальный, но он занят показателями категории Т/М. Следует подчеркнуть, что в этой же позиции в кламат находятся показатели императива, различающие исполнителя второго и первого лица в ед. и мн. числе, ср. выше, (10), (11). Лицо в неимперативе выражается в кламат за пределами глагольной словоформы.

1.3.3. Кетский язык привлекается к сопоставлению отнюдь не по причине наличия в нем большого количества минимальных моделей. Вероятно, их не менее двух десятков (скорее даже более), этот вопрос еще не исследован. В кетском языке, как и в кламат, позиция корневой морфемы — не единственная и не стабильная. В максимальной модели, построенной Г. К. Вернером, таких позиций три: К1 (нулевой порядок, сдвинутый к правой границе словоформы), К2 и КЗ (порядки 12 и 13 соответственно) [Werner 1997:154–155]. Эта тройка составляет так называемую «рамку основы» (Stammrahmen); в максимальной модели С. С. Буторина соответствующие фрагменты определяются как «левое/правое составляющее базы», причем в правом составляющем (нулевой порядок) выделяются подпорядки «корень» и «полукорень». Это весьма существенное уточнение, которое подтверждает нестабильность позиции корня в глагольной словоформе кетского языка. В работе [Максунова 2002], единственной диссертации по кетскому, защищенной носительницей языка, — некритическое следование модели Вернера приводит к прямым курьезам. Например, у глагола «забывать» прерывная «основа» имеет вид эн-/-/-сюк в однократном способе действия и эн-/-/-сёк-н¸-да в многократном способе действия (выделены морфы, которым приписан нулевой порядок). Поскольку по Вернеру нулевая позиция всегда приписана крайней правой морфеме в цепочке «основы», то выходит, что у глагола «забывать» в разных способах действия — разные корни. Этот пример далеко не единственный. Подобные казусы, впрочем, в высшей степени полезны — они определяют направление для дальнейшего совершенствования и экспликации позиционной модели кетского языка. Возможно, для кетского языка, как и для языка кламат, целесообразнее было бы отказаться от идеи нулевого порядка.

1.4. Важным понятием позиционной грамматики является также понятие подпорядка, введенное Ревзиным. Этому понятию дается следующее определение:

Два элемента из одного порядка относятся к одному подпорядку, если в любой последовательности замена х на у и у на х приводит к правильной последовательности [Ревзин, Юлдашева 1969:46].

Далее совершенно справедливо замечено, что система тем проще, чем меньше подпорядков в каждом порядке. В имеющихся позиционных описаниях разных языков максимальная модель включает обычно немного подпорядков. Так, в кетской модели Буторина таких позиций (разделенных на подпорядки) всего 4 из 17 [Буторин 1995], а Вернер обходится вовсе без них [Werner 1997]. Правда, надо сказать, что три из четырех деленных на подпорядки позиций содержат показатели категории числа с нулевым экспонентом ед. числа— деление на подпорядки в данном случае вряд ли оправдано. Весьма продуктивно лишь деление нулевой позиции на подпорядки корня и полукорня, ср. выше, 1.3.3.

В модели алеутского глагола лишь одна позиция (порядок 27) разделена на четыре подпорядка: индикативный, оптативный, императивный и превентивный [Головко 1984: 15]. Подобное членение представляется чрезмерно детализированным. Если для выделения императива в отдельный подпорядок основания есть (собственная структурная модель словоформы), справедливо это и для превентива (специфический выбор показателей лица), то оптатив и индикатив, судя по приведенному материалу, ведут себя как морфемы одного подпорядка.

Модель языка кламат не содержит ни одного подпорядка, хотя порядок 23 явно нуждается в таком делении: помимо ряда морфем, которым вполне можно приписать категориальное значение модальности, есть в этой позиции «суффикс существительного» [Стегний 1983: 19]. Этот показатель, без сомнения, должен быть выделен в собственный подпорядок.

1.5. В модели узбекского глагола, представленной в работе [Ревзин, Юлдашева 1969], напротив, подпорядков излишне много. Они представлены в каждом порядке, даже в таких, как порядок 4, содержащий одну морфему — ма (отрицание). Этот порядок представлен в модели двумя подпорядками: 4.0 (нулевое заполнение — неотрицание) и 4.1 (состав его уже известен). В порядке 3, где представлены «каузативность» (подпорядок 3.1), «взаимность, совместность» (3.2), «пассивность» (3.3.), выделен и подпорядок 3.0, означающий отсутствие вышеперечисленных значений. Ревзин даже указывает, что нулевой аффикс есть в каждом порядке, и специально подчеркивает разницу между, скажем, нулевым аффиксом 3 л. ед. ч. (порядок 6) и большинством других нулей, которые означают лишь отсутствие данного значения. Далее сказано: «Рассмотрение порядков дает возможность внести существенные уточнения в трактовку нулевого знака» [там же: 52].