Юхан Пээгель - Я погиб в первое военное лето

• Название: Я погиб в первое военное лето
• Автор: Юхан Пээгель
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Кто его видел последним? - спросил Вийрсалу.

- Пожалуй, я, - медленно произнес Ийзоп. - Незадолго перед тем, как нам сняться. Сказал, что живот бунтует, и побрел в кусты... Ах, да, с гимнастерки у него были спороты петлицы и не было помидора на рукаве...

- Перебежал, зараза! Все ясно, и нечего рассуждать, - решил Рууди.

- А ему это - студент, говорит по-немецки. Всех нас выдаст, - добавил Ийзоп. - Про тебя, Рууди, например, расскажет, что у тебя длинный язык и что ты обозвал немецкого пленного навозным соловьем. А если он еще вдобавок скажет про то, как ты голой задницей водил немецкого летчика за нос, так они специальную эскадрилью пошлют, чтобы тебя обнаружить...

Треп трепом, а вообще-то нам было не до шуток.

Обидно, что среди нас оказался такой двурушник. Только представить себе: политработник - и переходит к врагу. Значит, вся его предыдущая служба была не что иное, как угодничество и карьеризм в чистом виде.

- Зараза, дерьмо паршивое, - повторил Рууди, обобщая наше чувство. И очень правильно добавил: - Теперь придется нам эту кашу расхлебывать.

Первый втык получил лейтенант Вийрсалу от командира полка. Почему не доглядел? Почему на месте не пристрелил?

А писарь Баранов говорил потом, что комиссар, слушая эту историю, от злости чуть наизнанку не вывернулся. Можно поверить, вполне можно. Это был для него большой удар, пошатнулась его репутация человека, знающего людей, потому что именно Лоот пользовался у него доверием. Комиссар всегда был замкнутым и недоверчивым, а теперь еще больше убедился, что для этого есть основания. Он якобы даже процедил сквозь зубы:

- Эстонцам нельзя доверять!

Вот это и была та каша, которую нам пришлось расхлебывать.

Вообще, наверно, война - великий пробный камень каждого человека.

Потому что война - это сама смерть. Перед ее лицом, наверно, невозможно лгать и притворяться, на войне человек именно таков, каков он на самом деле.

Господи, да мало ли что бывало, но то, что произошло у нас, - явное предательство, так мог поступить только подонок. Никто не возразил, когда Рууди сказал, что он, не моргнув глазом, расстрелял бы этого человека.

37

Если случается, что у эстонца все в порядке с головой, то у него большей частью ненормальные ноги. То есть - огромные. Вполне понятно, что у таких крупных мужчин, как фельдшер Маркус или Рууди, большие ноги, но Ийзоп вовсе не крупный. Чуть выше метра семидесяти, а сапоги у него сорок четвертого размера!

Очевидно, дело здесь в длительном влиянии среды, к которой особи с течением времени приспособились. То обстоятельство, что эстонский народ в своем невежественном консерватизме больше четырех тысяч лет прожил на одном месте, несомненно, оказало воздействие и на строение тела. Ведь преобладающая часть Эстонии низменная и болотистая. Естественно, что большие ступни позволяют успешнее преодолевать мягкую болотистую местность. Несомненно, происходил жестокий естественный отбор: особи с меньшим размером обуви, тщетно взывая о помощи, погибали в гнилых болотах, а пращуры с большими ступнями шествовали дальше и, вытащив из-за пояса каменный топор, полные энтузиазма принимались рубить новые хижины для новых поселенцев в таких местах, где другой народ поразумнее либо вымер бы с голода, либо, разозлившись, плюнул и ушел, прежде чем плевок успел высохнуть.

Это что касается теории эволюции. На практике жертвой этой теории оказался рядовой боец Ийзоп, у которого подметка левого сапога безнадежно увязла в жирной красной глине. Он пытался разжиться новой обувью, но сапог сорок четвертого размера нигде не было. Целых полторы недели Ийзоп ходил с прикрученной проводом подошвой и выслушивал всевозможные комментарии (сапог с воздушным охлаждением, с автоматическим втеканием и вытеканием воды и тому подобное) и советы, от которых, разумеется, подметка к сапогу не приросла. Но зато на марше Ийзоп выигрывал. Он то и дело забирался на обозную телегу и, нежась, шевелил розовыми пальцами, которые с любопытством выглядывали из грязных портянок.

Однажды старшина все же раздобыл для Ийзопа новые бахилы, какие мы до сих пор видели только издали. Это были кирзовые сапоги. Правда, они болтались немного, но Ийзоп поплотнее затянул их ремешками от Шпор.

38

С заспанными глазами я стоял в штабе полка рядом с капитаном Рандом, его немытый палец медленно двигался по карте.

- Поедешь вот вдоль этого болота. Разузнаешь, нет ли там немцев, не идет ли по болоту какая-нибудь дорога, поглядишь, не видно ли нашей пехоты. Только будь осторожен: двигайся под защитой кустарника, на открытое место не суйся. Наблюдай внимательно. Возьми мой бинокль.

Я посмотрел на капитанскую карту. Болото не бог весть какое большое. В западной его части - а она, может быть, уже у немцев - отмечена возвышенность с какой-то деревней. Это "может быть" и беспокоит капитана. Никто ничего твердо не знает, связи с пехотой нет; неизвестно, имеется ли она еще впереди. А дорога или тропа интересует нас потому, что немцу по ней легче и напрямик перейти болота. На карте, правда, дорога не обозначена.

- Товарищ капитан, мне одному идти?

- К сожалению, да. Мне некого дать тебе с собой. Если немца увидишь, галопом обратно. И вообще, больше часа не отсутствовать!

Я еще раз бросил взгляд на карту и вышел. Просто молча повернулся, не отдавая чести. Война - все стало как-то проще. И капитан, не по уставу, обращается на ты - старый призыв.

Оседлал как следует своего Ветра и вскочил в седло. Поводья взял в левую, заряженный карабин спустил с предохранителя, ремень перекинул через правое плечо, чтобы оружие было под мышкой.

До болота недалеко, километра полтора.

Стояло раннее утро.

Молодой ельник источал свежий запах хвои. Было влажно и прохладно, так что я поеживался - в лесу солнце начинает пригревать только к середине утра. А невидимые птахи с такими родными голосами спокойно и по-деловому щебетали, будто нигде в мире и не было никакой войны.

Неприятно было двигаться между росистыми молодыми елочками, обильная влага пропитала гимнастерку и тонкие летние брюки. Мокрым рукам стало холодно. Выехал на открытое место и пустил Ветра рысью.

Лес становился все ниже, ели сменились ольшаником и березняком. Остановил коня и прислушался: все тихо.

До болота наверняка уже близко. Еще раз остановил Ветра и снова прислушался. Ничего подозрительного, только еж прошелестел от одного куста к другому.

Да, земля становилась все более влажной, кустарник - низким, высокий иван-чай хлестал по стременам. Вот я и у болота. Оно расстилалось передо мной километра на три, покрытое низкорослыми кустами, карликовыми березами, пучками касатика и иван-чая, но были на нем и открытые участки с хилой болотной травой и дымящимися озерцами. Болото как болото.

Направил Ветра в более высокий березняк, привстал на стременах и скользнул биноклем по болоту. Абсолютно ничего подозрительного. Никакого движения. Возвышенность за болотом была окутана легкой дымкой, и ее трудно было разглядеть. Только смутно просматривалась колокольня с зияющими проемами.

Ничего не поделаешь, приказ есть приказ, решил я. Проеду шагом километр-полтора вдоль болота. Карабин положил на луку седла.

Двигаемся дальше. Осторожно, как было приказано. Время от времени я останавливался, изучал в бинокль болото, прислушивался - как это всегда делается в разведке. Все спокойно.

Тут мое внимание привлекла едва заметная колея, пересекавшая мой путь и уходившая в болото. В самом деле, была тропа, в топких местах выстланная ветками. Судя по всему, совсем недавно через болото в нашу сторону, то есть на восток, проехали телеги. Очень легкие, по-видимому, те странные двухколесные повозки псковских колхозников, которые так удивили эстонцев. На такую только и положишь, что узел с вещами, другая здесь и не пройдет. Так. Запомнил, в каком месте колея уходит в болото, куда ведет и на каком расстоянии это могло быть от нашей батареи.

Решил, что пересеку колею, проеду еще немного вперед и сразу же помчусь обратно. Кто знает, какие могли за это время последовать распоряжения, может, стволы уже на передках и полк двинулся дальше. Ищи их потом полдня! Да еще на пустой желудок!

Тут это и случилось.

Едва я пересек колею, как из болота раздалось два выстрела. В сущности, я их услышал уже, когда Ветер, всхрапнув, встал на дыбы и всей тяжестью рухнул на колени. Я полетел головой вперед, карабин отбросило на большое расстояние. К счастью, я инстинктивно выдернул ноги из стремян, потому что лошадь сразу же повалилась на правый бок, изо рта и ноздрей у нее шла кровавая пена.

На мгновение у меня потемнело в глазах, удар был очень сильный, я еще ободрал правый бок о трухлявый пень.

Но быстро пришел в себя, и первое, что я увидел, были глаза моего Ветра. Большие, карие, добрые, верные. Шея у него была вытянута, и под потной кожей часто билась жилка, а из грудной клетки, из-под потника, хлестала кровь.