Уильям Голдинг - Негасимое пламя

• Название: Негасимое пламя
• Автор: Уильям Голдинг
• Издательство: Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-42551-6

Одно из самых совершенных произведений английской литературы. «Морская» трилогия Голдинга. Три романа, посвященных теме трагического столкновения между мечтой и реальностью, между воображаемым — и существующим. Юный интеллектуал Эдмунд Тэлбот плывет из Англии в Австралию, где ему, как и сотням подобных ему обедневших дворян, обеспечена выгодная синекура. На грязном суденышке, среди бесконечной пестроты человеческих лиц, характеров и судеб ему, оторванному от жизни, предстоит увидеть жизнь во всем ее многообразии — жизнь захватывающую и пугающую, грубую и колоритную. Фантазер Эдмунд — не участник, а лишь сторонний наблюдатель историй, разыгрывающихся у него на глазах. Но тем острее и непосредственнее его реакция на происходящее…

---

— На мой взгляд — даже более чем с восторгом. С другой стороны, все, что бы ни предложил наш флотский Адонис, встречает на шканцах восхищенный прием.

Миссис Преттимен открыла было рот, но передумала и промолчала. Мистер Преттимен нахмурился, уставившись в переборку в нескольких футах над собой.

— Андерсон далеко не дурак. Говорят, он отменный мореход.

— Как и мистер Саммерс, сэр. А мистер Саммерс сказал… — возразил я сникшим голосом.

Тишину нарушила миссис Преттимен:

— Мы все в долгу у мистера Саммерса, мистер Тальбот. Он неустанно печется о нас и о судне.

— А как он бесстрашен, мадам! Во время последнего, ужасающего шторма, когда кругом вздымались водяные валы, он в одиночку удержал штурвал — чуть не погиб!

Мистер Преттимен откашлялся.

— Никто не сомневается в том, что наш старший офицер именно таков, как вы говорите. Но дело в том, что, на мой взгляд, вы не учитываете разницы между человеком, наделенным математическими способностями, и тем, кто их не имеет. А она велика — и дело тут не в количестве, но в качестве.

Мне нечего было ответить.

— Утверждают, что вы помогали мистеру Саммерсу у штурвала, сэр. И снова я перед вами в неоплатном долгу. Прошу, примите мою благодарность, — произнесла миссис Преттимен.

— О Господи, мадам! Да не стоит! Совершенно не стоит…

— Поскольку совсем недавно я была о вас совсем иного мнения, сейчас я рада сказать, что нахожу ваше поведение достойным настоящего мужчины!

Мистер Преттимен покачал головой.

— И все-таки не понимаю — он собирается свериться с затмением юпитерианского спутника? Но как? Это совсем не просто…

— Алоизий, дорогой, может быть, попробуете заснуть? Я уверена, мистер Тальбот…

— Конечно, мадам. Мне пора…

— Останьтесь, Эдмунд. Что за спешка? Я в своем уме, Летиция, и четко представляю себе небесный свод. Созерцательные размышления всегда идут на пользу.

— И все-таки не стоит вам перевозбуждаться, сэр!

— «Этот… царственный свод, выложенный золотою искрою…».[30]

— Скорее, сэр, он «весь выложен кружками золотыми…».[31]

— Неужели мистер Бене именно так видит звезды в свой секстан?

— Молодой человек — поэт, Алоизий. Не правда ли, мистер Тальбот?

— Да, мадам, он пишет стихи, однако кто их не писал?

— И вы тоже?

— Только на латыни, мадам. Не смею доверить свои скудные мысли обнаженной простоте английского.

— Вы все больше поражаете меня, мистер Тальбот.

— Ловлю вас на слове, мадам, и рискую обратиться с просьбой: не могли бы вы, следом за мистером Преттименом, звать меня Эдмундом?

Мое предложение, похоже, обескуражило ее. Не давая ей опомниться, я продолжил:

— В конце концов, мадам, это будет вполне пристойно, учитывая ваш… как бы это сказать… учитывая мой… и ваш…

Миссис Преттимен рассмеялась от всего сердца.

— Учитывая мой возраст, вы имели в виду? Эдмунд, мальчик мой, вы просто неподражаемы!

— Мы вели серьезную беседу, Летиция. На чем я остановился?

— Вы с Эдмундом обменялись цитатами, чтобы подвести под вселенную надежную литературную основу.

— Что может быть лучше, чем возвыситься над пустяками, вроде нашего точного положения на земном шаре, и перейти к раздумьям о вселенной, в которой мы рождены?

— Выражать размышления сии лучше стихами, а не прозой, сэр!

— Алоизий, может, и согласен с вами, Эдмунд, а я женщина простая.

— Вы на редкость несправедливы к себе, Летти. Но продолжайте же, Эдмунд!

— Дело в том, что только сейчас, во время нашего плавания, мало-помалу, то по одной, то по другой причине, поэзия обернулась для меня не простой забавой и красивыми словами, но — высотой, которой способен достичь человек. Особенно ночью, когда светят звезды, когда кругом непостижимая Природа — честно сказать, мне неловко об этом говорить…

— Юноша, послушайте! Разве это не само добро? Если нет — то именно таковым добро и должно стать! Неужели вы не видите в этом жеста, свидетельства, указания, не слышите того, что называют музыкой или гласом абсолюта? Если жить в мире с этими понятиями, впустить их в себя, довериться и открыться им — уверяю вас, Эдмунд, даже самый закоренелый преступник в том краю, к которому мы движемся, сможет поднять голову и заглянуть в горнило этой любви, этой благодати, о которой мы с вами говорили!

— Преступник?

— Представьте нашу процессию: мы — пламя земное, пламя негасимое, искры Абсолюта — сталкиваемся с пламенем небесным! Во тьме ночной мы движемся по пустыне нашего нового мира к Эльдорадо, и ничто не встанет между нашим взором и Абсолютом, между нашим слухом и дивной музыкой сфер!

— Да, я понимаю. Это будет приключение из приключений.

— Присоединяйтесь к нам, Эдмунд. Мы всех принимаем. Никто не встанет у вас на пути!

— А ваша нога, сэр? Кажется, вы о ней забыли.

— Нет, не забыл. Я поправлюсь, точно знаю. Пламя души моей вылечит меня. Я поправлюсь и поеду, куда задумал!

— Как бы то ни было, прислушайтесь к миссис Преттимен. Лежите спокойно, сэр.

— Так вы пойдете с нами?

Я ничего не ответил. Тишина росла и длилась до тех пор, пока в шипении воды, трущейся об обшивку, не зазвучал чей-то бессловесный зов… Наконец я понял, что слова не нужны — есть то, что понятней слов: холодный, рассудочный голос здравого смысла.

И все же — и все же я видел! На мгновение в зловонной душной каюте я ощутил силу ее обитателя, невероятную притягательность его страсти. Передо мной мелькнуло, или мне показалось, что мелькнуло, видение нашего мира: огромный пузырь на поверхности необъятного золотистого океана Абсолюта и мириады вспышек, каждая из которых — драгоценный камень во лбу животного, способного «поднять голову и заглянуть в горнило…».

Преттимены смотрели на меня. Я почувствовал, как сами собой сжались кулаки, по лбу заструился пот. Меня охватил странный стыд — стыд за то, что я нашел в себе сил ответить им: «Да, пойду». И еще злость на то, что меня как будто припер к стене странный разбойник с поэзией в одной руке и философией — в другой. С трудом я оторвал взгляд от его пылающего лица и выжидающих глаз и посмотрел на миссис Преттимен. Она опустила взор и изучала свои руки — не так, как матрос, который разглядывает мозоли, а по-женски, глядя на тыльную сторону ладоней и ногти. Она взглянула на мужа.

— Алоизий, постарайтесь заснуть.

Я неуверенно встал, балансируя на ненадежной палубе.

— Я почитаю вам завтра, сэр.

Он нахмурился, словно не сразу понял:

— Почитаете? Ах да, конечно!

Я изобразил жалкую гримасу, долженствовавшую служить улыбкой для миссис Преттимен, неловко выбрался из каюты и, закрывая дверь, услышал, как она что-то шепчет мужу. Что — не знаю.

Я уверял себя, что при случае мы обязательно возобновим этот разговор, укрепим возникшую симпатию друг к другу. С внезапно вспыхнувшей страстью, похожей на Преттименову, я возмечтал назвать себя товарищем этих людей. Однако даже тогда я чувствовал, что цена непомерно высока. Я, в конце концов, животное политическое,[32] но с искрой — ежели позволительно обратиться к «языку солдафонов» — scintillans Dei,[33] пусть и скрытой. Надеюсь, Абсолют простит меня, зная, что я хочу употребить все свои силы на благо родины; к счастью, в случае с Англией, это означает — на благо всего мира. Не будем об этом забывать.

В ту ночь меня разбудили пораньше. Я поднялся на полуют, под звездное небо, украшенное луной и облаками, и стал ждать Чарльза. Не скрою — я любовался небесным сводом и наслаждался его красотой, но, как ни бился, не мог разглядеть ни Добра, ни Абсолюта. Увы, логика не рождает веру, в то время как страсть и убежденность делают это с легкостью, поэтому, когда мистера Преттимена не было рядом… Да что об этом говорить! Его воспаленное воображение было мне необходимо: в его отсутствие в памяти возникали прозвучавшие слова, но не возрождались чувства и — если можно так выразиться — ощущения. Пришлось с грустью признать, что я сделан не из того теста, из которого лепят сторонников и последователей, и жаль, что миссис Преттимен во мне разочаровалась. Я страшно обрадовался появлению Чарльза, однако он держался прохладно. Некоторое время мы стояли бок о бок, не решаясь начать разговор, а потом заговорили разом, да так дружно, что тут же расхохотались.

— Только после вас, сэр.

— Нет, лейтенант, я — после вас. Гардемаринам должно знать свое место!

— И все-таки.

— Ну хорошо… Это что — Юпитер? А где Южный крест?

— Южный крест вон за теми облаками. В любом случае для навигации он не обязателен.

— Даже для мистера Бене с его новым методом?

— И не напоминайте. Я от этого просто…

— Просто — что?

— Не важно.

— Зависть вам не к лицу.

— Зависть?! Кому мне завидовать — этому шарлатану?! Не очень-то по-дружески так говорить, Эдмунд!