Андрей Зарин - Кровавый пир

• Название: Кровавый пир
• Автор: Андрей Зарин
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1994

Произведение Зарина посвящено одному из самых трагических событий русской истории XVII века – крестьянской войне под предводительством атамана Степана Разина. Оно расширяет представления об известном историческом герое, судьба которого раскрывается на фоне увлекательных взаимоотношений других персонажей. И, как ни странно, в произведении есть место романтической любовной истории.

---

– А к завтрому крепче будет! – ответил Степан.

– И мы увидим!

Василий и Фролка подъехали тоже.

– Пустое дело! Ничего не будет, – объявил Фролка.

– А ты? – обратился Разин к Чуксанову.

– Отложить надо. Ничего не видно!

– Трусы вы! Вот что! – выругался Степан. – Кричи назад! – и он съехал с насыпи.

Шум борьбы сменился тишиною. Мрачный, угрюмый Стенька вошел в отведенную ему избу. Все вошедшие с ним молчали, зная его неукротимый нрав.

– Вася, – обратился он к Чуксанову, – поди поспрошай. Може, кто со стены свалился, из иных! – и лицо его потемнело от злобы.

Василий вышел, взял Кривого с Дубовым и осторожно перебрался на другую сторону рва. На каждом шагу они натыкались на мертвых и раненых. Раненые стонали и вопили, но Василий ничего не мог разобрать в темноте. Ему становилось жутко.

– Уйдем! Ну его! – сказал он. Они пошли прочь и стали спускаться к реке.

– О – о-ой! – раздалось под ногами Василия. Он нагнулся.

– Кто? – спросил он тихо.

– Брат, пособи! Не дай умереть, – простонал в темноте хриплый голос.

– Что с тобою?

– Со стены упал, – хрипло ответил раненый, – ногу сломал, видно!

– Из города? – еще тише спросил Василий.

– Дворянин!..

– Волоки его, атаман! – вдруг раздался голос Кривого над самым его ухом. Василий вздрогнул. Убить в бою, отомстить за свои обиды. Так! Но взять раненого и вести его к атаману для спроса… он задрожал.

Но Кривой и Дубовый уже подхватили раненого и волокли в посад. Василий, опустив голову, шел за ними.

Словно у голодного волка вспыхнули у Разина глаза, когда он увидел раненого.

– Положите его! – приказал он. – Да позовите двух хлопцев!

На зов вошли два казака

Раненый, слабо стоная, лежал на полу горницы; сломанная нога его казалась бревном.

– А ну, плесните ему воды! – сказал Разин. Казаки плеснули из ковша. Раненый открыл глаза

– Где я?

– А где надобно, друже, – усмехнулся Степан, – у вора и разбойника, Стеньки Разина!

Лицо раненого исказил страх; он вскинул рукою, словно заслоняясь, и опять лишился чувств.

– Плесните‑ка на него!

Раненый очнулся.

– А ну, друже, скажи: много у вас разных людей в Кремле?

Раненый молчал.

– Потяни его, казаче, за ногу!

Казак грубо наступил на сломанную ногу. Словно от электрического удара, раненый вздрогнул и почти сел. Потом запрокинулся снова.

– Ну, много людей?

– Десять тысяч!

– А ну еще, казаче!

– Пять! – закричал пытаемый.

– А кто? Ты, казаче, держи ногу, держи!

– Четыре приказа стрелецких да иных прочих с полтысячи.

– А кормов много?

– Не знаю!

– Э, да ты, хлопче, упрям!. Неси‑ка сюда лучины, казаче. Мы его огнем!..

Василий выбежал из избы и закрыл лицо руками. До него донесся пронзительный вопль. Василий зажал уши и пустился бежать от избы…

Когда на заре он возвратился к ней, у входа лежала какая‑то безобразная окровавленная масса. Василий с ужасом отвернулся.

Стенька Разин вышел из избы с Фролкой.

– А! – приветствовал он Василия. – Пойдем валы смотреть!

Что‑то непобедимое было в нем, потому что Василий против воли повернулся и пошел за ним следом.

Стенька медленно обошел вокруг города и задумчивый вернулся в избу.

– Вот что, братцы, – сказал он, – пес вчера правду сказал: поломаем тут зубы мы. Ишь ведь, как укрепились! Да ништо! Возьмем тогда отсидкою. Теперь так – нонче же вокруг вал нарыть, да повыше! И на него пушки втащить. Это раз! А другое – острог укрепить надо. Это ты, Ивашко, сделай, а ты, Фролка, вал и пушки! Чтобы вскорости и зачать дело.

Он был мрачен как туча и бросил пить.

Целые дни он ходил по посаду, поспевая везде, указывая, где ставить пушки для осады, где копать рвы для защиты.

– Иди казаков считай, а холопьев этих брось! Их все едино много. Отобьются – и в поле!

А холопы все шли и шли к Стеньке Разину.

Словно саранча они облепили Симбирск, наводнили окрестности, голодные, оборванные, с жаждою боярской крови.

Защитники Симбирска спали посменно, да и то не сходя со стен и башен. Милославский был всюду: в городе он утешал женщин и детей, на стенах ободрял воинов.

– Немного, немного, а там из Казани подойдут! – говорил он. – Как мы их отбили‑то, ах!

– Боярин, глянь‑ка, что делают! – указал ему на другой же день стрелец.

В посаде шла возня. Холопы и посадские рыли и тащили землю, накидывая ее кучами за рвом.

– Ишь, собаки, вал мастерят! – сказал боярин. – Пожди немного, а на вал пущать их не будем.

– Ей вы, скоморохи! – закричали из посада казаки. – Вам дворянин поклон шлет.

И один казак, подъехав к краю рва, поднял на копье голову замученного дворянина.

– Корнеев! – воскликнули узнавшие голову.

– Упокой, Господи! – крестились на стене. Милославский перекрестился и вздохнул.

– Каждому своя доля, – сказал он, – из Саратова бежал сюда за смертью. Сбей‑ка, Антоша, вот этого! – приказал он стрельцу.

Тот взял ружье, фитиль и положил ружье на козлы. Долго он наводил тяжелый ствол, потом приложил фитиль, и выстрел грянул. Казак свалился с коня.

– Бьют! Наших бьют! – заревели в посаде. Толпа воров кинулась к трупу товарища.

– А ну‑ка из» польки»! – приказал воевода.

Пушкарь приложил фитиль к заряженной пушке, названной» полькой», потому что она была отбита от поляков, и ядро с громом полетело в посад. Раздались вой и крики.

– Это поминки по Корнееву, – сказал воевода, сходя с башни.

Стенька торопился с возведением валов, и однажды утром Милославский вдруг увидел перед собою пушки. Он скорбно покачал головою.

– Ой, братцы, зеву дали! Теперь много хлопот будет! Стреляй, стреляй, Ермилыч!

– Бум! – раздался выстрел, но ядро зарылось в землю.

– Бери выше! – сказал воевода.

Стенька Разин выскочил из избы на выстрел.

– Зачали! Ребятки, вали! – закричал он исступленно, бросаясь на вал.

Начался приступ. Казаки палили из пушек, закидывали ров сеном, перебегали на другую сторону и лезли на стены. Бросали с вала в город пучки соломы с зажженною серою, зажженные смоляные шары и ревели свой клич.

– Нечай!

– С нами Бог! – отвечали осажденные и неспешно делали свое дело. На пушечные выстрелы отвечали пушечными выстрелами, гасили в городе начинавшиеся пожары и отбивали приступы.

Со стен опять летели на головы тяжелые коты, сыпались кирпичи и камни, лились потоки кипятку, смолы.

Дым окутал городские стены. В дыму невидимо летали стрелы башкирцев и татар, раздавались крики, стоны, проклятия.

Стенька метался по всему валу.

– Нечай! – кричал он, ободряя холопов и казаков, которые все перемешались, и в исступлении рубил саблею бегущих назад.

Всеми овладело безумие. Фролка с расцарапанным лицом пятый раз лез на стену по приставленной лестнице и опять отступил, опрокинутый и разбитый. Он едва увернулся от кота, который упал на самую середину лестницы и с грохотом сломал ее.

Василий Чуксанов, опьянев от битвы, со своею сотнею ломился в ворота. Стрельцы осыпали смельчаков пулями, а они все таранили. Вдруг грянул» тюфяк». Народ разбежался, шесть человек корчились в предсмертной агонии. Василий побежал созывать расстроенный отряд.

Волдырь бился у башни, стараясь подложить под нее мину, но его сотня редела и редела. Еремеев на валу распоряжался поджогом.

И все не вело ни к чему перед упорством осажденных. Вера в правоту дела поддерживала их. Среди стонов, проклятий и пальбы священники ходили по стенам и башням, кто с крестом, кто с иконою и взывали:

– Постойте, воины, за церковь Христову! Владычица да поможет вам!

Милославский, не суетясь, поспевал везде, и бой кипел, гибельный для воров, славный для защитников. Груды тел окружили подножие стен и пяти башен; груды трупов запрудили ров, в котором уже не видно было воды, а алела только свежая кровь.

Наконец наступила ночь, и Разин прекратил бой.

– Ништо, воевода! – закричал он, когда стих шум боя. – Висеть тебе на самой колокольне!

– Холопы все дело портят, – с яростью говорил он, – только без толку мечутся…

Милославский позвал к себе дворянина Гультяева.

– Петр Самойлович, – сказал он ему, – хочешь ли сослужить службу Святой Церкви, государю и нам всем?

– Чего спрашиваешь? – обиделся Гультяев. – Никто из нас не откажется всю кровь отдать. Прикажи!

Милославский обнял его.

– Друг, к смерти тебя готовлю! – сказал он дрогнувшим голосом. Гультяев побледнел.

– На том крест целовал! Говори, боярин, что надобно?

– На Казань! Крепко скажи князю Урусову, что нам смерть. Вскорости конину есть будем, а там умирать. Грех на его душе будет. Кругом сила. Долго ли держаться можем. Моли о помощи! Не послушает – на Москву скачи. Мы помрем честной смертью, а ты перед царем оправдай нас!.. Если доберешься, – тихо прибавил он.

Гультяев встряхнул головою.

– Прощай, боярин! – сказал он. – Про одно просить тебя буду. Я уйду, с женкой прощаться не стану. Вопить будет. Так, коли умру, будь ей и сынишке моему защита!