Николай Караченцов - Корабль плывет

• Название: Корабль плывет
• Автор: Николай Караченцов
• Издательство: ACT: Зебра Е
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-045522-5

Конечно, это не автобиография. Надеюсь, в свои шестьдесят я еще не дорос до подобного жанра. Без сомнения, мои записи — никак не учебник актерского мастерства. Я все еще абсолютный или почти абсолютный практик. И, наконец, на этих страницах вы не найдете «путеводителя по профессии», раскрывающего «секреты успеха».

Так что же в конечном счете получилось у меня с помощью моего давнего друга журналиста Виталия Мелик-Карамова? Прежде подобный жанр назывался «записки на манжетах». То есть на бегу, на ходу, а именно так и происходила работа над книгой. Достаточно сказать, что свои «записки» я надиктовывал не месяц, не два, даже не полгода. Три года.

Вмешивались другие дела, но прежде всего моя профессия. Ради нее я, наверное, и появился на свет. Ради нее живу, на нее и уповаю и никогда не представлял себя в другом деле.

---

Когда мы в 1973 году репетировали спектакль «Автоград-21» по пьесе Визбора, у нас в театре впервые появились эти лохматые молодые люди — рок-музыканты. Они исполнили несколько своих «хитов». Мы сидели притихшие и слушали эту тогда еще запретную и малознакомую нам музыку. В то время были гонения на отечественный рок, трудно было достать диски с записями «Биттлз» и «Роллинг Стоунз», запрещались концерты рок-музыкантов. А Марк Анатольевич пригрел этих, можно сказать, нелегалов — тогда это был смелый поступок.

После «Автограда» Захаров пригласил их и на другой спектакль — «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». Именно после этого спектакля они полноправно вошли в нашу труппу, стали музыкантами театра. (В то время руководителем «Рок-ателье» был Крис Кельми, а сейчас ансамбль возглавляет Сергей Рудницкий.) Надо сказать, артистам и музыкантам вначале было не просто притереться друг к другу. Одни плохо представляли себе, как надо исполнять роль на сцене, другие не владели искусством вокала. Не обходилось без взаимных претензий. Музыканты упрекали нас в том, что мы не так поем, а мы их в том, что они не так играют на сцене. Работа над спектаклем «Звезда и смерть…» давалась непросто, для исполнения арий, написанных Рыбниковым, надо было серьезно заниматься вокалом. Коля сыграл Смерть, Люба Матюшина — Звезду, Саша Абдулов — Хоакина. Спектакль был гремучей смесью разных сценических жанров и стилей — там были и танцевальные номера, и песни — все в одном флаконе. И именно благодаря упорной совместной работе над этой пьесой мы с рок-музыкантами сблизились, поняли друг друга. Они стали органичной частью нашего театра, нашими друзьями-партнерами. Пусть и отличались от нас внешне — длинноволосые, в потертых джинсах, с серьгами в ушах. Коля в это время записал с ними песню для мультфильма «Собаки-мушкетеры» — он с удовольствием озвучивал там роль д'Артаньяна. Во многом благодаря работе в нашем театре они обрели известность — стали гастролировать, собирать аншлаги в залах и на стадионах. О таких заработках мы, актеры, могли только мечтать. В газетах того времени появились даже критические статьи, мол, музыканты наживаются… Но это только увеличивало их популярность. И потом ребята потихонечку втянулись в работу над ««Юноной» и «Авось»». В этом спектакле актеры исполняют сложнейшие арии, а музыканты на сцене становятся полноправными актерами.

И Паша Смеян, и другие очень интересно исполняют роли, внося в них что-то новое, что-то свое. Они ведут себя на сцене немного не по-актерски, что очень нравится Марку Анатольевичу.

Очень жаль, что «Юноной и Авось» закончились эксперименты этих талантливых ребят в нашем театре — в дальнейшем таких масштабных музыкальных спектаклей они не делали. Хотя, кто знает, может быть это еще случится.

Марк Анатольевич

Я уже лет пять, как в театре работал, но все еще считался молодым артистом. Официальный по трудовой книжке шестьдесят седьмой год не могу считать началом театральной карьеры, потому что мы пришли в «Ленком» в конце года, следовательно, отсчитывать полагается с сезона шестьдесят восьмого. Два или три года прошли при главреже Монахове. Потом год или два безвременья, когда у театра не было главного режиссера. Существовал Совет, собранный из ветеранов театра. В него входили Гиацинтова, Фадеева. Затем — приход Марка Анатольевича. Уже в семьдесят четвертом вышел спектакль «Тиль». Первый из больших театральных работ.

Вехи моей биографии довольно простые. Школу окончил в шестьдесят третьем. Учился по тем законам одиннадцать лет. Отмотаем назад, значит, в пятьдесят втором пошел в первый класс. Сразу после школы поступил в школу-студию МХАТ. В шестьдесят седьмом ее окончил. Но только в семьдесят четвертом году начал сниматься в кино. Так что везунчиком или счастливчиком меня назвать трудно. Я, конечно, снимался и раньше. В чем-то вроде «Многоэтажной окраины», автор Миша Анчаров, не помню, как точно фильм назывался. Точнее, телевизионный спектакль, а может, телевизионный фильм? Был еще какой-то телефильм. Но я не хочу участие в них считать своими серьезными работами. Хотя опыт оказался полезным. Были роли в телеспектаклях, потому что тогда они считались распространенным явлением. Нередко мы перед камерой читали стихи. Телевидение для артистов было и есть одна из самых надежных статей дохода. На телевидении всегда хорошо заняты драматические артисты из самых разных театров. Еще не снимали сериалы, зато были спектакли и масса самых разных передач, требующих участия профессиональных актеров, и мы охотно соглашались.

* * *

Замечания Марка Анатольевича всегда были точные, иногда жестокие. Самое страшное, когда заканчивался спектакль и по трансляции помреж объявлял, что Захаров просит не переодеваться, а собраться всем в репетиционном зале на замечания. Это означало, что спектакль, с его точки зрения, прошел плохо и все получат по первое число. Закончился «Тиль»: зрительный зал вопит, цветы, победа, восторг, прием, аплодисменты, овации, а дальше — по первое число. Сидишь потный и думаешь: «За что?» Марк Анатольевич сам переживал, но и замечания делал суровые, бил больно. Одна актриса упреков главрежа не выдержала, чуть ли не в больницу слегла. Почему я уверен, что Захарову эти разборы тоже стоили здоровья? Я помню, как однажды шел по улице, Марк Анатольевич мимо в машине ехал, остановился, выскочил: «Нормально я вас ругал, не травмировал?»

Сегодня, когда я записываю эти строки, мы репетировали «Шута Балакирева». У Захарова есть такое понятие «размять атмосферу». Поэтому первые пять-десять минут репетиции мы ее «разминаем», кто как может, в основном он сам. Главное, чтоб атмосфера сложилась доброжелательной и веселой, с необходимой долей остроумных шуток. Тогда репетиция легко катится. Захаров умеет наступать сам себе на горло. Как у любого, и у него может случиться плохое настроение, но он никогда не подаст виду, главное — чтобы у всех было радостно на душе, главное, чтобы репетиция прошла успешно.

Начинал Марк Захаров далеко не так, как действует сегодня. Он вынужден был подстраиваться под обстоятельства, потому что власть в стране существовала иная, следовательно, и «игры» выходили другими. «Тиль» просуществовал семнадцать лет, спектакль видоизменялся, спектакль рос. Если раньше в первые годы я в спектакль — как в омут с головой, то потом я научился каждый раз себя распределять. Надеюсь, что входил в него глубже, объемнее, выглядел мудрее. У меня уже были главные роли, но их, казалось, никто не видел, а здесь на меня смотрела вся Москва. Многое, очень многое из того, что Захаров говорил мне, сравнительно молодому, четверть века назад, в душе до сих пор. Как сконцентрировать внимание людей, какие для этого требуются приспособления, как не докормить зрителя, никогда не показывать «потолок», никогда не выкладываться до конца. Со стороны кажется, что я всегда работаю на пределе, но если произойдет совсем «на пределе», вряд ли такое будет выглядеть приятно. Все равно должна оставаться легкость. Работа с Захаровым — это высшая школа.

Мы репетировали «Жестокие игры». Захаров на тот момент был очень увлечен подлинностью поведения на сцене. Он говорил: вот реквизитор готовит спектакль, носит что-то по сцене, как интересно наблюдать, как он делает свое дело и делает его четко. А у нас попроси артиста поставить стакан, он его поставит, но будет играть, вот, видите, я поставил стакан! А надо просто поставить. Я сидел, сидел и не выдержал: «Марк Анатольевич, — говорю, — а мне неинтересно смотреть на реквизиторов. Они еще два часа будут возиться, зачем я должен за ними наблюдать? Сперва — стакан, потом начнут стулья выносить, потом станут на столы что-то ставить. Я, спасибо, и так им благодарен». Прошло какое-то время, ну час, наверное, я за кулисами заряжался на свой выход, Захаров в микрофон кричит: «Николай Петрович с нами?» Я отвечаю: «С нами». Он кричит: «Я придумал, как вам ответить!» Значит, мои слова у него все это время в голове крутились. Кричит: «Я говорил о подлинности! О том, чтоб не «играть» этот кусок».

Конечно, всякое случалось в моих отношениях с «главным», но о том, чтобы уйти из театра, я никогда в жизни не думал. Я знал, что Марк Анатольевич — обидчивый человек. Знал, что он слушает то, что ему говорят. Где-то прочитал какое-то интервью, причем перевранное корреспондентом, и обиделся, что я о нем не так или не про то сказал. Я хорошо чувствовал его настроение, тем более после того, что ему где-то нашептали, как зарвался актер Караченцов. Но проходило время, все успокаивалось. А однажды я, не занятый репетициями, ходил подле его кабинета, что-то мне надо было в дирекции, он вышел и так доверчиво: «Приходите, Николай Петрович. Просто так приходите. Поговорить. Пусть на пять минут. Мне хочется с вами общаться, видеть вас». Думаю, такое теплое приглашение получал не я один. Но так налаживается единство.