Нина Молева - Софья Алексеевна

• Название: Софья Алексеевна
• Автор: Нина Молева
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-271-00367-1, 5-17-000345-5

Роман известной писательницы-историка Нины Молевой «Государыня-правительница Софья» охватывает период с середины XVII до начала XVIII века, раскрывая широкую панораму исторических событий от царствования Алексея Михайловича до времени Петра I. В центре романа — драматическая судьба выдающейся женщины — царевны Софьи Алексеевны, государыни-правительницы Российского государства в 1682–1689 годах.

---

— Ишь, милостивец наш какой.

— Верно сказала, если Петра Алексеевича как следует попросить, николи милостью не обойдет. Вот и проси, проси, Марфа Алексеевна.

— Да мне никакой милости не надобно. У меня на все свои права есть.

— Есть-то, может, и есть, а как их взять. Все в руце государевой.

— Чтой-то ты, царица, одного сыночка своего на престоле видишь. Там ведь и старший его братец сидит.

— Иванушка-то? Да он ни к каким делам интересу не имеет, и слава Тебе, Господи. Он тихо живет себе поживает, и Петруша с ним забот не имеет. Иной раз даже скажет: занялся бы ты чем, Иванушка. А тот головкой только качает да усмехается. Мол, ты уж без меня, братец, без меня. Добрая душа, сестрицам своим не в пример.

— Вам бы только таких, царица.

— А каких еще? Вот, сама гляди, в Высокопетровском монастыре забот сколько. Боголюбский соборный храм скончали, за колокольню над Святыми вратами приниматься надо. Хочу, чтоб церковь Покрова в ней была.

— Полюбился тебе, Наталья Кирилловна, этот монастырь.

— Тебе, Марфа Алексеевна, с сестрицами Новодевичий, а мне поскромнее, зато и к Кремлю поближе. Все по моей мысли станется, другой Кремль будет.

— Опять Кремль? Один не достроили, до другого черед дошел.

— О чем это ты, царевна? О каком другом?

— Да нет, царица, подумалось просто.

— А чтоб по-новому дворцы кремлевские да обители московские изукрасить, Петруша у Тайницких ворот повелел завод стеклянный заложить. Мастер Якушка Романов строить взялся. Вот только мастеров стеклянного дела в Москве нету. Так государь Петр Алексеевич с Украины, от гетмана Мазепы выписать их обещался. Вот и ты бы, Марфа Алексеевна, за дело принялась, нас бы с Петрушей успокоила.

— Не пойму тебя, царица. Как успокоила?

— Что от помыслов злых отступилася. Человек, который гнездо свое устраивает, ничего замышлять не станет.

— Разочли, значит. Так я больше книжками занимаюсь, Наталья Кирилловна.

— Так то смолоду было, а теперь в твои-то годы какие книжки. Разве что Священное Писание читать, да не знаю, до него ты охотница ли.

— По сыну судишь, царица.

— Так и есть, царевна. Сынку моему никакие школы не нужны. Сам все науки, коли потребуется, превзойдет.

3 октября (1691), на день памяти священномучеников Дионисия Ареопагита, епископа Афинского, Рустика пресвитера и Елевферия диакона, а также преподобного Дионисия затворника Печерского, в Дальних пещерах, у государя Петра Алексеевича родился царевич Александр Петрович.

— Решила царица Авдотья Федоровна что ни год супруга своего сынками радовать.

— Радовать? С чего ты взяла, государыня-царевна Марфа Алексеевна? Кажись, вся Москва уже осведомлена, не нужна царица Петру Алексеевичу, даром не нужна. Да и родительница его в том представлении поддерживает.

— Сплетни это все, Фекла.

— Тебе что ни скажи, сплетни. А откуда сплетни-то берутся, как полагаешь? Может, людишки чего и приукрасят, чего от себя добавят — не больше. Да с Петром Алексеевичем и добавлять нечего. Москва только дивится. Зазнобу себе сыскал да с ней и не кроется. Вот как!

— Зазнобу? Во дворце, что ли?

— Господь с тобой, царевна. В каком дворце — в слободе Немецкой. Петр Алексеевич туда на пропой души ездить зачал, а девка-то возьми и подвернись. Анной называется.

— Чья дочь?

— А кто его знает. Точно не скажу. Родитель то ли вином торгует, то ли золотых дел мастер.

— Первое вернее. Поди, мастера для прикрытия стыдобушки придумали.

— А Петру Алексеевичу и горя мало. Что ни день, к Монсам на пирог. Принимают его, известно, угощают. А там и в гостях с ней встречается. Чудно сказать, танцам ляцким обучаться принялся, чтоб со своей любезной на людях кружиться.

— Царица Наталья знает?

— Как не знать! Неужто бы не донесли.

— И что?

— А ничего. То есть ругать-то сынка принимается. Честит да стыдит, а он ни в какую. Царица Евдокия ревмя ревет. Брюхатая последним сынком ходила, так опухла от слез вся. Не поверишь, царевна, девки сказывали, письма супругу пишет.

— Куда письма, когда он в Москве?

— То-то и оно, в Москве, да не с нею. Неведомо куда уезжает, неведомо когда вернется. Вот молодая царица за ним гонцов с записочками и посылает. Найдут, вручат Петру Алексеевичу, а он в клочья порвет — не глянет. Иное дело — Монсиха. С нею часами любезничать может. Милушкой своей при всем честном народе называет, за белы ручки держит, в глазки ее немецкие без отрыву глядит. А ты говоришь, чудес у нас на Москве не бывает!

27 декабря (1691), на день памяти первомученика и архидиакона Стефана, преподобного Федора Начертанного, исповедника, и святителя Феодора, архиепископа Константинопольского, приходили к патриарху в Крестовую палату Греческой школы учители греко-иеромонахи Иоанникий да Софроний со учениками и в Крестовой палате славили Христа Греческим напевом и перед святейшим патриархом ученики говорили по-Латыни и по-Словенсу о Рождестве Христове многие речи. Учителям была пожалована денежная дача, а ученикам Петру Посникову три золотых, Николаю Семенову, Федору Поликарпову, Алексею Кириллову по золотому, остальным шести человекам по ефимку.

— Давненько не была, Марфушка. Я было подумывать начала, может, и не нужна тебе боле сестра опальная.

— И в мыслях такого не держи, Софьюшка. Всяк час о тебе думаю, как жизнь твою облегчить.

— Как Петр Алексеевич там? Крепко ли на ноги встал?

— Нарышкины командуют. У него, акромя потешных, еще занятие объявилося — зазноба сердечная.

— Чему дивиться, при Авдотье-то.

— Да, скажи, при матушке Наталье Кирилловне. То на свою невестушку любезную наглядеться не могла. То, как сынок на стороне погуливать стал, ее же во всем и винит. Мол, супруга удержать не умеет.

— Его удержишь, как же!

— Днюет и ночует у своей немки в Немецкой слободе. Больно то стрельцам не нравится.

— Кто передал?

— Сама с полковниками толковала. Уж на что князь Троекуров за Нарышкиных горой, а тут признался — не по душе его стрельцам это. Онемечился, болтают, младший государь, против обычаев исконных пошел.

— Думаешь, всерьез разгневаться могут?

— Не от зазнобы одной. Больше от всего порядка. Сейчас надумал Петр Алексеевич с утра до ночи чужим языком изъясняться.

— Латинским аль греческим?

— Верь — не верь, голландским.

— Да к чему это? Учености на этом языке не сыщешь. Разве что с подмастерьями за пивной кружкой болтать глупости станешь.

— А он учености книжной и не ищет. Всем объясняет, что непременно по чужим странам съездить отправится обычаи да науки перенимать, так вот в Голландию прежде всего.

— Одурел от Тиммермана.[135]

— Не так уж и одурел, Софьюшка. Мне теперь казаться стало, не так Петр Алексеевич дуроват, как расчетлив. К нему от его бесчинств иноземцы потянулись, да еще с полной мошной. Кто торговать, кто заводы строить.

— К чему ж таким кружным путем идтить? Держава ведь за ним стоит. Можно и как положено договариваться.

— Больно замутилось у нас все — иноземцы разглядеть ничего толком не могут, да и надежда у них тут простоватого государя обойти.

— Что ж, и обойдут.

— Не ведаю, Софья Алексеевна, не ведаю. Мне еще братца богоданного поближе разглядеть надобно.

— Потому и согласилася, слыхала я, крестить его второго сыночка? Кумой стать?

— Верно, потому. Иначе мне его слабинок не разглядеть. И так патриарх ко мне доверия не имеет. При случае в расспросы пускается. Не хотела тебе говорить, да уж все едино: добился владыка Адриан, чтоб Сильвестра Медведева казнили.

— После двух лет тюрьмы-то?

— Два года потратил, а своего добился. Вот тут и остается в оба глядеть, ни к кому доверия не иметь.

— Думаешь, еще может быть…

— Ничего не думаю, Софья Алексеевна, а говорить, так и вовсе ничего не говорю. Чуда, сестрица, жду: а ну как Петр Алексеевич и впрямь за синие моря, в далекие края пустится. Вот уж тогда… А пока о крестнике заботиться стану. Вон у патриарха образ просила для подношения царевичу Александру Петровичу.

— Удивился, поди?

— Больше обрадовался. Образ Знамения прислал.

6 января (1692), на Святое Богоявление, Крещение Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, на иорданном освящении воды в Москва-реке присутствовал государь Петр Алексеевич. Иноземцам для смотрения было отведено место на кремлевской стене, около Тайницкой башни. Присутствовали при том Польского короля резидент с королевскими дворянами и другие иноземцы и Донские казаки.

— Ну, силен пить Петр Алексеевич, ну, силен! Стрельцы и те дивятся. Еле-еле в возраст вошел, а уж любого выпивоху за пояс заткнет. Немцы да голландцы так рядами и валятся, а он знай себе шутки шутит да всем подливает. Хмель его, окаянного, не берет.