Нина Молева - Софья Алексеевна

• Название: Софья Алексеевна
• Автор: Нина Молева
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-271-00367-1, 5-17-000345-5

Роман известной писательницы-историка Нины Молевой «Государыня-правительница Софья» охватывает период с середины XVII до начала XVIII века, раскрывая широкую панораму исторических событий от царствования Алексея Михайловича до времени Петра I. В центре романа — драматическая судьба выдающейся женщины — царевны Софьи Алексеевны, государыни-правительницы Российского государства в 1682–1689 годах.

---

— Не одна ты, Софьюшка, сомневалась. Иной раз раздумаешься, белому свету не рад. И то правда, в возраст еще братец не вступал, так ведь и нынче ему всего-навсего тринадцать годков стукнуло. Молодешенек еще наш Федор Алексеевич.

— И не говори, Марфушка, не так просто дело было. Сомневался государь-батюшка, не иначе сомневался. А уж как Петр Алексеевич на свет появился, совсем у меня руки опустились. Думала, их взяла. Государь свое слово скажет, как с ним потом спорить будешь.

— Отец Симеон…

— Видалась ты с ним?

— Так уж вышло. Отец Симеон сказывал, владыка Иоаким свое слово сказал, государь-батюшка на его доводы-то и склонился.

— Я уж и то подумала, на Никона не похож ли.

— Нравом, что ли?

— Откуда мне нрав-то его знать, а люди, сама знаешь, и соврать могут. Другое у меня — порядок навел в хозяйстве. Без году неделя на престоле-то патриаршьем, а уже дань единую в епархиях установил и собирать ее подьячим запретил — только поповским старостам. Чтоб злоупотреблений каких не было, чтобы добро церковное в мирские карманы не утекало. Старопечатные книги будто бы отбирать у попов задумал, а заместо них исправленные раздавать, а коли кто спорить станет, тех гражданским судом судить со всяческою строгостию.

— И за старую веру, отец Симеон, говорил тоже.

— Государь-батюшка согласился?

— Поди, они с преосвященным еще до избрания его обо всем дотолковались.

— Э, Марфушка, до власти и со властью — песни разные. Мало ты видала наших боярынь: мужу чин, так и она, как на дрожжах, растет, себя не помнит. А владыка человек военный, и в гражданской службе был, и в рейтарах послужил. Государь-батюшка сказывал, его еще под Смоленском приметил — отчаянный, себя никогда не жалел. Так воевода на него и показал. Вернулся в Москву — едва от горя не свихнулся: жена да детки моровой язвой ушли. Четверо их у него было. Другой бы, может, вдругорядь женился, дом устроил, а Иоаким — нет. В монахи пошел. С тех пор и подвизается.

— Да у них, Савеловых, весь род военный. Предок его посадником в Новгороде Великом сидел. С Марфой Борецкой[86] в Москву вывезен. Все ихние вотчины тогда государь Иван Васильевич Грозный на себя отписал, а кто жив остался, в Ростове Великом да Можайске поселил. Сколько их в Смутное время с ляхами воевало да полегло, не счесть. Кажись, один отец владыки и остался. Кречетником у государя дедушки служил. А что государь-батюшка под Смоленском владыку заприметил, иначе и быть не могло. Иван Петрович Большой, как в миру-то звали, в двадцать лет сытником во дворе состоял.

— При столах служил?

— В те поры сытники в походах царских суды с питьем нашивали, а куды царю случится идти или ехать вечеровою порою, со свечами ходили али ездили. Как же тут было их всех наперечет не знать. Потому и довериться государь-батюшка ему решил. Поверил, стало быть.

— А мне иное в глаза бросилось. Сама посуди, как обычно патриархи шествие на осляти по восшествии на престол совершали для благословения крестом города и окропления его святою водою?

— Не хуже моего знаешь. От Спасских ворот. У них перед образом Пречистой патриарх литию говорил и молитву граду, град трижды кропил.

— Как не знать. А потом что? По Васильевскому спуску, мимо стрелецкой караульни, по реке до Тайницких ворот.

— У Тайницких ворот другая лития бывала.

— И окропление града. А там через Житничный двор к Боровицким воротам для третьей литии и через Боровицкий мост в Стрелецкую слободу к храму Николы Стрелецкого.

— Что ты, Софьюшка, будто карту отцу Симеону чертишь. Известно, дальше мимо Троицкого моста к Воскресенским воротам, от них к Никольским и назад Красною площадью к Спасским. Так что из того?

— А то, что владыка Иоаким обратным путем поехал: от Спасских ворот прямо к Воскресенским повернул, вокруг города к Боровицким воротам, от них на Житный двор, Подольною улицею опять к Спасским и во дворец. И путь иной, и порядок. Понимать надо, и во всем волю свою творить будет. Кабы только в делах государских перечить не стал. У государя-батюшки и так забот не оберешься.

— Может, со староверами справится. Самое время.

— Может, и с ними.

14 сентября (1674), на праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня, у царицы Натальи Кирилловны родился царевич Федор Алексеевич.

— Все лето ты в Москве, владыко, дня в подмосковных своих не отдохнул. Кажись, в Новинскую обитель и в ту не ездил.

— Отдыхать-то не от чего, великий государь. Отдыхать после дела доброго можно, а я за него только принимаюся. Работы край непочатый.

— Недоволен ты, как владыка покойный хозяйством занимался?

— Занимался ли? Ему и времени на то не хватило. Сколько ему после поставления веку-то отпущено было — всего ничего. Да и блаженной памяти Иоасаф на престоле не задержался.

— На все воля Господня.

— Истинно так, великий государь. А в хозяйстве раззор. Поклониться я тебе нуждами нашими хотел.

— Денег на что мало?

— Нет, великий государь, покуда я на престоле, николи денег царских ни брать, ни просить не буду. Сами обойдемся, да еще, где надо, и тебе на помощь придем.

— Да вот дворец-то патриарший не худо бы поновить.

— Дворец дворцом, а по мне для начала сад устроить надо. Говоришь, в Москве я все лето пробыл, — верно. А знаешь, что тягостнее всего? Прохлады никакой нету. Произрастания никакие души не радуют.

— Где ж на них место в Кремле взять. Сам видишь, все позастроено — яблоку упасть негде.

— А висячие сады? Как в твоих, государь, теремах? Чем плохо? Скажешь, дорого? Верно. На свинцовые доски тратиться не стану. Бревнами обойдусь.

— Как же, владыко, обойдешься? Да и надо ли патриарху себе в таком удобстве отказывать.

— Надо, государь. Поп в своем приходе первым хозяином должен быть, чтоб прихожанам у него уму-разуму во всем учиться. Помещику землепашец, может, и не поверит, а попу, что рядом с ним пашню свою возделывает, непременно доверится. За тем и слежу, чтобы советы хозяйственные среди всех попов известны были. Ино и попу выгода, и крестьянину наука. А о бревнах ты, государь, спросил, сейчас объясню. Это соловецкие иноки превзошли. Солнышка у них мало, тепла и того меньше, а сады цветут дивные.

— Поди, теперь все позабросили, больно за старые книги лихо воевать принялись.

— Может, и позабросили. Так ведь где голова забудет, там руки вспомнят. Они ведь памятливые — руки-то человеческие. Вот и тут. Кровлю вымостить бревнами надо, а все бревна непременно выжелобить, желоба просмолить, меж бревен сваи выконопатить смоляною посконью. Потом по тому месту поперек тесом настлать, по тесу берестою. Вот уж тут землицу-то сыпать можно будет без всякого опасения.

— Деревья садить хочешь, владыко?

— Нет, государь, я дух легкий люблю. По мне пусть гвоздику садовник посадит, а для пользы салат, горох да бобы. И зелени много — высоко растет, и к столу что-ничто собрать можно.

— На Сергия не соберешься ли, владыко, к Троице?

— В Москве останусь, государь. Отсюда мне дела вести сподручней, а тебя благословлю, Господь с тобой.

25 сентября (1674), на день памяти преставления преподобного Сергия, игумена Радонежского, государь отправился в поход к Троице. В Москве на Троицком подворье служил торжественную службу патриарх Иоаким и с ним два митрополита, 3 архиепископа, 1 епископ, архимандриты, игумены, протопопы, в присутствии бояр, оставленных во дворце оберегать Москву.

— Сестрица-голубушка, поразвлечь тебя решила. Смурная ты какая стала. Уж не неможется ли, не дай Господи? На всенощной тебя не видала, крестницу твою Марфу Алексеевну спрашиваю, ан она толком ничего сказать не умеет. Давно не была у тебя, Арина Михайловна, что ли?

— Да что тут дни, царевна-сестрица, считать, одно — со счету собьешься, другое — сердце себе развередишь. Мы с тобой старые, они молодые — чему дивиться.

— Давно ли так стало-то? Я что-то и не приметила. Марфушка от тебя сколько лет на шаг не отходила. С покойной царицей столько не бывала:

— Нынче больше представлениями интересуется, и Софьюшка около нее так и вьется.

— Только представлениями?

— Может, и не только. Злобятся племяненки все на молодую царицу, так злобятся! Иной раз промолчишь, иной слово скажешь, мол, от гнева добро не родится. А Софья Алексеевна как отрезала: о каком добре говоришь, много ли ты сама его видела, много ли увидишь. Говорю, доля у царевен такая. Она ни в какую: менять ее надо, коли она такая. Почему, мол, по всем дворам европейским принцессы да королевны открыто живут. У каждой свой двор, свой замок. Гостей принимают, сами в гости, к кому захотят, ездят, у родственников своих коронованных разрешений не испрашивают. Разве, мол, не так? Вон царица Наталья Кирилловна на всех представлениях сидит, со всеми боярами разговаривает, шутки шутит, а нас, как стадо какое, прости, Господи, водят. Значит, не для всех запрет, не всем заказано по-людски жить?