Федор Зарин-Несвицкий - За чужую свободу

• Название: За чужую свободу
• Автор: Федор Зарин-Несвицкий
• Издательство: Терра
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-85255-732-3

Роман русского писателя Ф. Е. Зарина-Несвицкого повествует о событиях, происходящих во время знаменитого заграничного похода российской армии в 1813 – 1814 гг. Главного героя – молодого офицера Льва Бахтеева – ждут испытания на полях сражений, раздумья о судьбе России, поиски смысла жизни, романтическая любовь. Книга написана в лучших традициях русского исторического романа и, несомненно, заинтересует всех поклонников этого жанра.

---

«Вот оно что, – подумал он, – надо об этих фокусах спросить Новикова».

Вокруг Левона с обнаженными шпагами в руках стояли» братья», странно одетые в передниках из шкуры ягненка.

Когда он взглянул на них, они опустили шпаги и раздвинулись. Он увидел в глубине залы возвышение, на котором на троне сидел великий мастер; он узнал в нем шевалье Монтроза. Над троном был балдахин небесно – голубого цвета, усеянный звездами и завершенный блестящим треугольником с таинственным начертанием священного имени Адонаи.

На великом мастере была надета шляпа с черными перьями и большой черной кокардой. Длинная, темная мантия, как царственная порфира, закрывала его фигуру. На его шее на широкой ленте был маленький наугольник и циркуль. Перед великим мастером стоял столик, и на нем лежала книга. Посередине залы высился алтарь, к которому вели четыре ступени. У входной двери в восточной стороне комнаты стояли два бронзовых столба с капителями, увенчанные изображением яблок и на лицевой стороне буквами И и Б (Иахун и Боаз)[1]. Возле столбов, у небольших треугольных столиков, стояли два» брата – надзирателя».

«Где я? У кого?» – промелькнуло в голове Левона.

Но не успел он хорошо оглядеться, как его взял за руку Новиков и подвел к алтарю. На алтаре лежала Библия и горели три канделябра с восковыми свечами.

– Стань на колени, – коротко произнес Новиков.

Левон опустился на колени.

Великий мастер, с обнаженной шпагой в руке, сошел со своего возвышения и, приблизившись к нему, торжественно произнес:

– Во имя Великого Строителя вселенной и в силу данной мне власти, я посвящаю тебя в ученики и члены великой директориальной ложи Владимира к порядку.

Он три раза ударил молотком по лезвию шпаги и, нагнувшись, поднял Левона с колен.

Один из братьев тотчас надел на Левона такой же, как на других, передник из ягнячьей шкуры, а другой поднес ему две пары белых перчаток.

– В знак чистоты носи эти перчатки, – произнес Монтроз, – а другую пару отдай той женщине, которую ты чтишь, чьи руки не преступны и сердце чисто.

Левон вспыхнул.

«Ирина!» – хотелось ему крикнуть. После всех этих обрядностей Монтроз дружески пожал ему руку и сказал:

– Ну вот, теперь вы наш.

Новиков обнял его и познакомил с присутствовавшими.

Часть братьев была уже знакома Бахтееву. Он с удивлением узнал семеновца Дателя, преображенца Раховского, с которыми встречался в обществе, и многих других светских знакомых, в ком привык видеть только веселящуюся, легкомысленную гвардейскую молодежь. Он никак не подозревал, что они тоже проникнуты теми же идеями, как и Новиков. Было в собрании и несколько очень почтенных стариков, тоже до некоторой степени известных Бахтееву, как, например, сенатор Бахмутьев или граф Телешев.

Кто был хозяином дома, Бахтеев не знал. И когда Новиков обратился ко всем с приглашением на ужин, он спросил его:

– Да кто же здесь хозяин?

Новиков указал ему на маленького скромного старичка, стоявшего в стороне.

– Вот хозяин, Порфирий Егорыч Остроухов.

– Как! – произнес Левон, – этот богач, купец.

– Именно, – ответил Новиков. – На него косилась императрица Екатерина, считая его мартинистом. Потемкин так и остался ему должен полмиллиона. Только его заступничеству он обязан тем, что не сидел в Шлюшине или не занимался ловлей соболей в Сибири. Он был масоном еще в великой национальной ложе князя Гагарина в семидесятых годах. Этот старик многое знает. Павел любил его, а потому он и теперь в чести и имеет доступ во дворец. Да я познакомлю тебя с ним. – Он подвел Левона к Остроухову. – Порфирий Егорыч, – сказал он, – познакомьтесь с нашим новым учеником.

Порфирий Егорыч поднял мутные сонные глаза на князя и, протянув ему руку, отрывисто спросил:

– Фамилия?

– Бахтеев, – ответил Левон.

– Не родственник ли князь Никиты? – спросил старик, глядя на Новикова.

– Его родной племянник, – ответил Новиков.

– Так ты не в дядю пошел, – сказал старик, – тот ни в Бога, ни в черта не верит. Однако, – засуетился он, – что ж вы стоите, гости дорогие… А ужин‑то… Зови, Данила Иваныч.

Новиков с улыбкой отошел.

В соседней комнате масоны нашли свою обычную одежду. Переодевшись, все поднялись наверх по узкой лестнице, потом прошли анфиладой полуосвещенных сумрачных комнат и наконец очутились в ярко освещенной великолепной столовой. В многочисленных золотых люстрах и канделябрах горели восковые свечи. На столе сверкала золотая и серебряная посуда, горел цветными огнями драгоценный хрусталь.

За стульями стояли лакеи в красных фраках и туфлях, в белых чулках.

«Ого, – подумал Бахтеев, – этот купчина умеет принять».

Словно угадав его мысли, Новиков, севший с ним рядом, шепнул ему:

– Что, брат, удивлен? Да, мы умеем принимать гостей. Принимали и Потемкина, и Зубова, и самого Павла Петровича.

– Я вообще очень удивлен всем сегодняшним днем, – задумчиво произнес Левон. – К чему эти странные обряды? И зачем ты не предупредил меня о них? Признаюсь, минутами я чувствовал себя в странном положении. И потом этот Остроухов и этот царский ужин?

– Наши обряды, – ответил Новиков, – имеют за собой не одну сотню лет. Каждое слово, каждое изображение имеет глубокий смысл. Некоторые наши обряды берут свое начало от Хирама, великого строителя храма Соломонова. Это великие символы – и мы должны уважать их. Но, помимо этих мистических тайн, этих древних символов, у нас есть и живая, деятельная жизнь, исполненная мыслью об общем благе. И ради этой деятельности – здесь и я, и Датель, и Раховский, и масса других, и ты… Теперь ты наш и узнаешь, сколько сделано нами и сколько подготовлено для будущего. Мы молоды, мы энергичны, мы верим в свои идеи, и будущее принадлежит нам…

– А теперь, – вмешался в разговор Датель, – в нашей будничной жизни, в армии, в казармах, в наших поместьях мы шаг за шагом должны проводить высокие идеи уважения к человечеству… Посмотрите, князь Руцкий зорко следит, чтобы его крестьяне не подвергались излишним тяготам, ссылке и произволу управляющих, у Раховского в роте почти не бывает телесных наказаний, у меня тоже… и мы не одни… От ротных и эскадронных командиров до полковых в некоторых частях почти все против телесных наказаний. Я имею точные сведения, что император сам среди своих теперешних трудов и забот высказывал мысли об уничтожении рабства… Он говорил об этом и со Штейном… Он выразил надежду, что он не умрет, не увидя народ свободным. Я убежден, – продолжал с волнением Датель, – что к нам вернется Сперанский – жертва интриг наших феодалов. Сперанский наш друг, и он был нашим другом с ведома императора, когда четыре года тому назад наш гроссмейстер Фесслер ввел его в масонскую ложу. Мы крепнем и растем… Новиков вам еще много скажет о ваших обязанностях, о круге нашей деятельности. Теперь мы идем все в поход. Благодаря личному доверию шевалье Монтроза вы приняты в сообщество без предварительных посвящений и испытаний. Вам еще многое предстоит узнать… Но нам известно, что наши идеи близки вам.

– Вы правы, – ответил Левон, – я ваш душою. Быть может, и моя жизнь не будет бесплодна…

Датель пожал его руку.

Разговоры становились громче.

Порфирий Егорыч приказал лакеям удалиться, оставив на столе вино и фрукты…

В чаду общих разговоров время летело незаметно.

Лев Кириллович был захвачен общим одушевлением и забылся от своих неотступных мыслей…

XXIV

Весеннее утро вставало над столицей, когда он возвратился к себе домой.

Он чувствовал большую потребность разобраться в своих мыслях и чувствах. Новые впечатления совершенно захватили его. После отчаянной борьбы двенадцатого года, раненный, из глуши своей вотчины он вдруг очутился в столице, в самом водовороте общественных течений, новых мыслей и чувств. Кроме того, нежданное увлечение, как смерч, закружило его… Пророки, масоны, Ирина, предстоящий поход – все сплелось почти в кошмар. Как брошенный в океан с разбитого корабля пловец, уцепившийся за обломок снасти глухой ночью, он чувствовал себя потерянным в душном, грозовом мраке… И как слабый огонек на далеком берегу светилась робкая надежда – найти наконец твердую почву…

Едва он вошел в свою комнату, как послышался стук в дверь, резкий и нетерпеливый.

– Войдите! – крикнул он.

К его великому удивлению, на пороге показался старый князь.

– Я не помешаю тебе, Левон? – спросил он.

– Что за вопрос, дядя! – воскликнул Левон. – Но как же вы не спите до сих пор? Разве княгине плохо? – с тревогой закончил он, и сердце его сжалось при взгляде на старого князя.

Никита Арсеньевич был в обычном халате, с открытой шеей, в мягких туфлях. Его осунувшееся лицо, нахмуренные брови, ввалившиеся глаза носили отпечаток страданий.