Лейла Вертенбейкер - Львиное Око

• Название: Львиное Око
• Автор: Лейла Вертенбейкер
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-8352-0238-5

О Гертруде Зелле Мак-Леод, которая известна широкой публике под псевдонимом Мата Хари, мы знаем лишь три бесспорных факта: она жила, танцевала и умерла. Имя ее стало легендой XX века — «знаменитая шпионка и роковая обольстительница».

Лейле Вертенбейкер удалось вернуть героине человеческие черты и объяснить ускользающее от определения бессмертие этого образа. Повествование, сотканное из страстей, предательства, клеветы, проникнуто сочувствием к героине и ведется от лица трех ее современников.

---

Я встал на ноги, дрожа от усталости, поднял с пола одеяло, которое всегда сползает, даже если вы спите как убитый, и кинул ей. Потом неторопливо оделся, пригладил волосы, закрутил усы, прицепил саблю и минуту стоял, глядя на женщину, неподвижно лежавшую на постели.

Чтобы поставить точки над «i», нужно было предпринять какой-то шаг. Я был так благодарен Мата Хари за то, что она не помешала мне, что, право, готов был клясться ей в любви, готов был даже просить у нее прощения, пытаясь пробиться к ней через ее профессионально толстую кожу. «Не нужно ненавидеть меня, Мата Хари», — едва не сказал я, прибегнув к избитым штампам, и тогда утратил бы ощущение радости и победы.

Она с трудом шевельнулась и простонала. Повернув ко мне голову и натянув стеганое одеяло до самого подбородка, она медленно подняла ресницы и посмотрела на меня.

— Франц ван Веель, — с каким-то изумлением протянула она хриплым голосом, какой бывает у матери или ребенка.

При звуках собственного имени я вспомнил о множестве вещей. Слова эти напоминали, предупреждали. Я вновь стал высокомерен. И вспомнил о дерзком обещании.

Выхватив саблю из ножен, я двинулся к Мата Хари. В расширенных глазах ее я увидел страх. Ей было чего опасаться. На моем месте вполне мог оказаться помешанный, готовый убить ее. Она впилась зубами в нижнюю губку, но не сдвинулась с места. Наклонившись, я взял в руку прядь ее густых волос и приподнял ей голову. Ей стало страшно, но она, точно львица, не подала и виду, что боится. Я провел клинком по волосам, она охнула от боли, и я отступил, держа в руках трофей. Поклонившись, неверной походкой я зашагал прочь.

На следующий день, на рассвете, поезд ушел, увозя с собой Мата Хари и ее труппу за границу, В 1913 году барон ван Веель будет направлен Гельмутом Краузе встречать другой поезд, в котором Мата Хари приедет в Берлин. Если бы мы с ней больше не встретились, то, возможно, оба остались бы живы. Мое легкое было бы цело, и ее сердце продолжало бы биться. Я дожил бы до преклонного возраста, приобретя репутацию международного повесы, а она стала бы толстеть, увядая в каком-нибудь подвальном помещении, превращенном в рай для стареющих танцовщиц. Как бы хотелось, чтобы мы больше не встретились с нею!

Или я лгу себе?

XVIII ЛУИ. 1912 год

Наконец-то получив развод от Рудольфа Мак-Леода, Герши вернулась из Голландии. Развод был его инициативой. Он намеревался вступить в новый брак. Это произошло до того, как Герши познакомилась с Бобби-моим-мальчиком.

Когда мы поднимались на лифте в ее номер в отеле «Крийон», Герши заплакала, слезы струились с ресниц по ее напудренным щекам, оставляя две дорожки.

А я-то полагал, что ни у нее от меня, ни у меня от нее не осталось никаких секретов. Ведь мы были знакомы уже восемь лет. Но я был поражен. С того дня, когда в гримерной театра «Олимпия» она призналась мне в убийстве, я лишь три или четыре раза видел ее плачущей. До сих пор слышу жуткий, как голос плакальщицы, звук. Тогда она плакала целый час.

— Что произошло, скажи на милость? — Я протянул ей платок, и она взяла его.

— До чего же красивый лифт, — проговорила она, сморкаясь.

Номерной, несший багаж Герши, и лифтер изумленно уставились на нее, потом посмотрели кругом, разглядывая стенки клети, в которой мы медленно поднимались.

— Словно в антверпенском «Гранд-Отеле», — объявила, как бы оправдываясь, Герши.

Когда мы остались одни, я посадил ее к себе на колени. Под тяжестью ее тела у меня затрещали кости. Она уткнулась мне лицом в грудь, и за ворот моей сорочки потекли слезы.

— Ну что ты, полно тебе, — говорил я, качая ее большое тело. Я устал. Она вернулась в Париж меньше часа назад, а я чувствовал себя таким же усталым, как и после ее отъезда. Усталость эта накапливалась во мне в течение тех восьми лет, в продолжение которых я выполнял обязанности ее импресарио, друга, папы Луи.

За те три месяца, в течение которых она отсутствовала, я успел вернуться к прежнему, давно забытому образу жизни. Я наслаждался покоем, доставал и разглядывал коллекцию табакерок XVIII века, отправлялся на поиски новых экспонатов. Ряд своих лучших книг я отдал в переплет искусному мастеру своего дела и вновь предался чтению. Хорошая музыка очистила мне душу и восстановила мой талант критика. Посещая один концертный зал за другим, я убедился, что все толкуют о французской музыке, но никто не исполняет произведений французских композиторов, если не считать фривольной музыки Мейербера и Оффенбаха. Часто исполняли Вагнера, которому я тщетно пытался противиться. Я написал очерк для литературного журнала об отталкивающих и притягательных аспектах музыки Вагнера и был страшно горд, когда получил за него ничтожный гонорар.

Итальянцы воевали с турками; в Триполи, куда отправилась Герши, высадились войска. Я вновь задавал себе все те же вопросы. Неужели люди не могут решить споры иным способом, не прибегая к войне? Неужели под ружье встанут гигантские армии европейских государств? Неужели человечество так и не станет хозяином своей судьбы, а обречено навечно повторять циклы расцвета и гибели?

Я воображал себя чрезвычайно проницательным мыслителем и получал наслаждение, участвуя в оживленных дискуссиях на избитые темы. Я создал теорию некоего наднационального правительства, действующего в рамках законности, согласно которой национал-патриотизм, это понятие, несущее уничтожение цивилизации, превратится всего лишь в безобидное, как в спорте, соперничество. Анархисты, синдикалисты, монархисты, иезуиты и марксисты объясняли мне, насколько я наивен и глуп. А в это время в газетах то и дело мелькали названия, звучавшие, как боевой клич: Родос, острова Додеканес, Бенгази, Тобрук.

Однажды я сидел в конторе управляющего, оформляя соглашение относительно концерта Мата Хари после ее возвращения. Еще в 1909 или 1910 году я бы с презрением отверг такого рода условия. Какой ужас — сидеть в качестве просителя там, где я некогда был хозяином. И лгать после краткого периода поисков истины.

— Я бы предпочел сыграть Меркуцио, чем Ромео, — заявил тощий молодой человек своему соседу. Играть он никого не собирался, однако его сосед поднес к его тщеславию треснувшее зеркало.

— Я лично, — изрек он в свою очередь, — нахожу, что в комедии гораздо больше глубины, чем в трагедии.

В конторе управляющего я играл недостойную роль, заведомо лгал, утверждая, что Мата Хари пользуется все той же симпатией со стороны публики. Манипулируя нужными доводами, я добился уступок относительно высоты и ширины букв на ее афишах и небольшой дополнительной суммы на расходы.

Чтобы рассеять чувство мелкого тщеславия, возвращаясь домой, я купил несколько граммофонных пластинок. С помощью новых машин был увековечен голос Карузо. Слушая его, я совсем забыл о том, что мне предстоит аранжировать музыкальное сопровождение для выступления Мата Хари таким образом, чтобы провинциальные музыканты допустили как можно меньше ошибок. Для исполнения какофонической чепухи мы более не содержали собственных музыкантов.

— Луи, ты единственный член семьи, который остался, — прошептала мне на ухо Герши.

— Когда ты уезжала на гастроли, я видел Мишеля, — возразил я, продолжая баюкать ее. — Он передал тебе привет, а жена его приготовила для меня piperade и poulet basquaise[76]. Твоя тезка, Маргарита, очень хорошенькая девочка.

— Она похожа на меня?

— Надеюсь, что нет! Во всяком случае, сомнений в том, кто ее мать, почти не возникает.

Герши засмеялась сквозь слезы.

— И Таллу видел? Как она поживает?

— Судя по величине ее живота, у нее будет двойня. Я обыграл ее «русського» в шахматы, и она разревелась.

У Герши тотчас высохли слезы. Способность Таллы реветь по любому поводу давно стала «семейной» шуткой.

— Ты передал ей привет от меня?

— Как же иначе?

— Поклянись, что будешь любить и лелеять меня до самой моей смерти, Луи! — Она вскочила на ноги, и я размял занемевшие икры.

— Ну, разумеется.

— Нет, нет. — Она топнула ногой. — Дай слово чести! Побожись! На кресте! И я больше не буду плакать.

«Она боится слез», — сказал когда-то Григорий.

— А из-за чего ты ревела? — увильнул я от прямого ответа. Почему я не стал клясться?

— Все правильно, Луи, — ответила она тихо, как-то сразу успокоившись и погрустнев. — Все правильно. К чему клятвы? Я обещала Руди, что буду «любить, почитать и повиноваться ему, пока смерть не разлучит нас». И я не лгала. Бедная Герши. Бедный Руди. Я действительно любила его — год или два, почитала его года два или три и повиновалась года четыре или пять. Не так уж плохо. Но Руди не захотел даже взглянуть на меня.

— Это было ужасно, ангел мой?

— Ведь вспоминается многое, — печально улыбнулась она. — Особенно хорошее. Руди совсем состарился и все-таки снова женится. А мой папа окончательно выжил из ума. Поднял хай, ворвался в суд, где шло дело о разводе, и стал защищать свою «детку Герши». Судья спросил его, разве меня не зовут Мата Хари, но он стал божиться, что нет. На что судья возразил, что мы с ней похожи как две капли воды, только на мне нарядов больше. Папа сказал, что судья говорит гадости о его любимой дочери. Его вывели из зала заседаний, он напился в кабачке через дорогу и стал хвастать, что у него есть дочь, знаменитая Мата Хари, а между тем Бэнду-Луизу присудили Руди. Ты знаешь, мы с Руди обладали совместным правом опекунства, и я собиралась привезти ее в Париж, когда она подрастет. Они сказали, мол, я окажу на нее дурное влияние и все такое. Я ее мать, Луи, de facto или нет, а я не смогла даже отыскать ее. Руди ее куда-то спрятал, а Джинна не захотела мне помочь. Она сказала, будто из-за меня… кто-то… умер. — Проговорив эти слова, Герши застыла.