Пэт Конрой - Принц приливов

• Название: Принц приливов
• Автор: Пэт Конрой
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: ISBN 978-5-699-43929-4

Том Винго приезжает в Нью-Йорк, чтобы помочь своей сестре-близнецу Саванне, талантливой поэтессе. Пытаясь решить ее проблемы, он ищет ответ в непростой истории их необычной семьи, наполненной драматическими событиями и потрясениями. Том заново проживает годы детства, оценивая их с позиции зрелого человека…

Роман «Принц приливов» — настоящая сага о боли и радости, о чуткости и отчуждении, о детских страхах и о призраках взрослой жизни.

Одноименная экранизация романа (в 1991-м с Барбарой Стрейзанд и Ником Нолти в главных ролях) была выдвинута на премию «Оскар» и получила «Золотой глобус».

---

Два дня подряд, на затерянном клочке земли, где каждое время суток приносит свои запахи, мы слушали о войне одиночки против государства. Первым чувством, заставившим Люка вооружиться и начать мстительные набеги, было чувство несправедливости. Люк считал, что государство украло у него и дом, и землю, и родину. Неудачи, а главное — невозможность что-либо изменить в планах властей, превратили его бунт в навязчивое состояние. Откровенные поражения, которые он терпел, не позволяли Люку сложить оружие. Он сам стал первой жертвой своей непримиримой борьбы. Поначалу брат считал, что остался в Коллетоне, поскольку он — единственный гражданин погубленного города, сохранивший принципиальность. Но за долгое время своего одиночества он постепенно осознал: его вздорное, задиристое тщеславие — вот что превратило заурядное политическое решение в предмет дерзких сражений за справедливость. Люк не знал, как ему выбраться из лабиринта противоречий, и, если честно, не очень-то хотел этого. Часы сомнений перемежались с днями полной уверенности в правильности своих поступков. Самым серьезным и печальным недостатком Люк считал то, что ему приходится действовать в одиночку.

Его рассказ звучал странной музыкой. Люк описывал, как неторопливо бродил по землям разоренного округа; говорил о столкновениях с вооруженной охраной, о том, как после успешной операции возвращался на одну из двух своих конспиративных точек. Брат поведал нам о систематических кражах динамита со стройплощадки и об опасностях, которые грозили ему всякий раз, когда его лодка выходила на просторы реки Коллетон. От партизан Вьетконга Люк перенял тактику действий под покровом ночи, у них же научился терпению, когда воюешь против численно превосходящего врага. Он очень долго наблюдал за северными мостами и убедился, насколько скверно они охраняются и насколько просто заложить бомбы с часовыми механизмами, установленными на два часа ночи, и успеть до рассвета вернуться на остров Болотной Курочки. Фактически же (и Люк это признавал) он заставил власти существенно усилить охрану мостов. Гибель людей в поезде изменила природу его протеста. Едва только он пролил первую кровь, война против государства потеряла всякий моральный смысл; если уж пришлось убивать, то пусть эта смерть будет ненапрасной.

— Лучше бы я ухлопал трех главных инженеров «Мьюшоу». На них держится все строительство. Каждого из них я видел в перекрестье оптического прицела. Стоило нажать курок — и все. Но потом я начинал думать об их женах и детях, представлял, каково им будет услышать, что их папочка заработал пулю между глаз, — и опускал винтовку. Я вдруг осознал, что веду самую идиотскую, самую дерьмовую войну. Обычно партизан поддерживает местное население, а в Коллетоне никого не осталось. Только ямы на месте стоявших домов. Ну, навзрывал я пустых грузовиков и тракторов. Ну, напугал охранников до полусмерти. Моя единственная победа в том, что меня до сих пор не поймали. Но знали бы вы, мои дорогие Том и Саванна, как они за мной охотятся.

Люк не признавал себя проигравшим; он считал, что всего лишь загнан в угол. Идеи, помогавшие ему в первые недели борьбы, потускнели и потеряли силу. Размышляя наедине с собой, Люк обнаружил, что его противостояние государству не имеет под собой никакой философской основы. Он страстно любил прибрежные острова, однако это не заменяло систему взглядов. Его мысли отличались противоречивостью, романтизмом, недовольством и нетерпимостью. Люк не мог силой заставить двадцатое столетие понимать его устремления и не находил себе места в этом веке. Он пытался вести себя как человек чести, неподкупный и непродажный, но однажды узнал, в какую сумму оценена его голова. В глубине души Люк до сих пор не мог понять, почему каждый американец не примкнул к нему, почему люди не поддержали его спор с государством. Он возомнил, что чувствует душу Америки. Оказалось — толком не изучил даже свою собственную. Люк вырос, так и не узнав, что продажа земли и права первородства в Америке считается спортом королей. Родители вбивали в нас, что земля для южан — высшая ценность. Земля и почтительное отношение к ней — вот что так сильно отличает южан от остальных американцев. По мнению Люка, он сделал одну ошибку — поверил в превосходство образа жизни южан. Принял всерьез смысл, скрывающийся за красивыми словами.

— Когда я впервые здесь очутился, то считал себя последним уроженцем Юга, — признался Люк. — А с недавних пор кажусь себе последним южным придурком.

— Наша наследственность — что озеро Лох-Несс, — изрекла Саванна. — У каждого есть свое чудовище, и неизвестно, в какой момент оно высунется.

— Если теперь ты сильно сомневаешься в своих действиях, то какого черта продолжаешь играть в войну? — спросил я.

— Знаешь, Том, я могу быть очень не прав, но они еще более не правы. Одним своим присутствием я напоминаю властям, что кража целого округа опасна для здоровья. Я даже подумывал о дневном налете на стройплощадку. Вначале перебил бы вооруженную охрану, а потом — два-три десятка рабочих. Я смог бы развернуть подобную войну. У меня только не хватает духу вести ее по всем правилам.

— Если бы ты угробил стольких людей, против тебя бросили бы морскую пехоту, — предостерег я брата.

— Я действовал в одиночку, и у меня недостало мужества стрелять в невинных, — сообщил Люк. — Я уничтожал невинных во Вьетнаме, но при этом чувствовал за спиной поддержку самой сильной страны в мире. Я еще тогда уяснил: если у тебя нет желания убивать, ты не сумеешь победить. На тебя даже не обратят внимания.

— Ты никогда не любил идти на компромисс, — заметил я.

— Компромисс? Где ты видел этот чертов компромисс? Правительство не сказало нам: «Мы заберем часть земли и построим завод, а вы как жили тут, так и будете жить». Нам велели выметаться, и поскорее! И я понимаю, зачем они это сделали. Если только на их поганом заводе что-нибудь случится, вся здешняя живность: креветки, осьминоги, мечехвосты — будет лет двести светиться в темноте. Достаточно одной паршивенькой катастрофы, и все растения и звери в радиусе пятидесяти миль будут погублены. Это солончаковое болото станет пустыней.

— Когда это ты успел стать радикалом? — спросила Саванна. — Уж не во Вьетнаме ли?

— Я вовсе не радикал, — с яростной убежденностью возразил Люк. — И ненавижу радикалов всех мастей: либеральных, консервативных, любых. Мне плевать на политику. Я ненавижу и политиков, и всяких там организаторов демонстраций.

— А вот здесь, мой дорогой Люк, ты сильно ошибаешься, — улыбнулась Саванна. — Ты устроил потрясающую демонстрацию. Это тебе не по Нью-Йорку ходить.

Люк признался нам в своих частых посещениях острова Мелроуз. Он бродил по густо заросшему двору, где когда-то стояли наш дом и сарай. Однажды он даже спал на месте нашей комнаты. Он лакомился медом из пустых ульев, чудом уцелевших после разрушений. В одичавшем саду Люк набрал роз, азалий и георгинов и положил на могилу тигра, а на южной оконечности острова он из лука убил дикого кабана, выкапывавшего из земли орехи.

О видении, случившемся у него на месте бывшего Коллетона, когда на мгновение перед ним вдруг предстал прежний город, Люк рассказал нам во второй вечер. Со страхом и восторгом он говорил об участившихся диалогах, которые вел с самим собой. Эти размышления в одиночестве пугали его, но они же давали обновленное чувство ясности цели. Люк вспоминал, с каким трудом нашел бывший участок Амоса и Толиты, как споткнулся о дедов крест и понес его на плече по улице Приливов, шагая под светом луны, проглядывавшей сквозь облака. Он шел, называя все магазины, и те буквально вырастали из-под земли. Город поднялся, преисполненный гнева за свое уничтожение, — Люк наблюдал это своими глазами. А потом он обернулся и заметил приближающегося мистера Фрукта. Тот, обросший и одичавший, остановился на перекрестке, где провел всю жизнь, и подул в свисток, регулируя призрачное уличное движение. Жесты мистера Фрукта не утратили ни простоты, ни изящества. Но стоило регулировщику появиться, как возрожденный город исчез, словно мираж. Пропал, растворившись в ночной темноте.

— Я видел живой Коллетон, — утверждал Люк. — Не знаю, как это объяснить. Мой нос ловил запах кофе и свежей краски. Раздавались голоса хозяев магазинов, шорох их метелок, которыми они подметали тротуар. Это было так прекрасно и совсем реально.

Саванна нежно поцеловала брату руку.

— Мне понятно и так. Подобные вещи я вижу с детства.

— Но я же не сумасшедший, — возразил Люк. — Все это было предо мной. Лавочки, вывески в витринах. Я даже слышал, как в обувном магазине попугай прокричал: «Доброе утро!» Горели все фонари. Я не выдумываю. Это был не сон.

— Всего лишь небольшая приятная галлюцинация, — пояснила Саванна. — Я же королева галлюцинаций. Могу тебе все рассказать о них.