Валерий Барабашов - Белый клинок

• Название: Белый клинок
• Автор: Валерий Барабашов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1990
• ISBN: 5-203-00644-X

Роман «Белый клинок» раскрывает малоизвестную страницу истории становления Советской власти в Воронежской губернии и, в частности, показывает борьбу партийных и советских органов, чекистов с кулацко-эсеровским мятежом в 1920—1921 гг. В основу романа положены подлинные события, он населен запоминающимися героями, судьбы которых во многом драматичны. Написан в остросюжетной, увлекательной форме.

Книга рассчитана на массового читателя.

---

В Талы Ворон ворвался ранним золотым утром. Только что поднялось солнце, чистый белый снег на улицах села радостно искрился в косых его желтых лучах, спокойно дымили над соломенными крышами хат беленые трубы.

Шматко скакал во главе отряда, как и другие бойцы, беспорядочно палил в воздух из нагана, зорко поглядывал по сторонам. Судя по тому, что их не встретили огнем, в Талах еще ничего не знали о набеге Ворона, придется теперь выкручиваться, искать выход. Положение осложнялось, как быть дальше, Шматко не знал, очень опасался, что боец Криушин запоздает, не сообщит вовремя в Богучар… Что делать? Как провести операцию, в которую бы поверил Конотопцев и его «доглядатели». Сашка отвел на операцию не более трех часов, за это время следовало уничтожить волисполком, провести мобилизацию, угнать лошадей. Задачка была не из простых, и, если таловцы не откроют огонь и не подойдет им «помощь» из Богучара, придется… Но что придется? Уничтожить Конотопцева и его людей? Тогда рухнет легенда, батько Ворон перестанет существовать, надо будет возвращаться, переходить на легальное положение…

Нет, не годится так. Криушин боец дисциплинированный, он хорошо знает, что надо делать, и он, наверное, давно уже доскакал до Журавки, позвонил…

Странно повел себя перед самыми Талами Конотопцев. Заохал вдруг, схватившись за живот, сполз с коня, натурально побледнел. Всем было видно, что начальник разведки не притворяется, что у него действительно заболел живот и, естественно, какой тут может быть разговор о дальнейшей скачке и участии в бою?!

Случилось это в леске, примерно за версту от села. Сидя у ног коня, Сашка велел Скрыпнику и еще одному повстанцу следовать с батькой Вороном, «подмогнуть ему там, в Талах, в случай чего…» Конотопцев не договорил, снова схватился за живот.

Скрыпник знакомо уже усмехнулся — в бой посылали их двоих, остальные вместе с Конотопцевым будут отсиживаться тут, в леске. Но он сказал лишь негромкое: «Слухаю, Егорыч», — и пошел к коню.

Волисполком (он в центре села) был пуст, и это Шматко обрадовало. Кажется, председатель был предупрежден, хотя мог сейчас и отлучиться вместе со своими помощниками… Успел или не успел Криушин?

Бойцы Ворона малость погромили волисполкомовский дом: опрокинули стол, побили стулья и окна, сорвали с петель двери. Потом кинулись по дворам, стали сгонять испуганных таловцев на сход.

— Где ваша Советская власть? — кричал, размахивая наганом, Прокофий Дегтярев. — И куды вы подевали лошадей? Батько Ворон такого не прощает, имейте это в виду. Мы вам даем свободу от коммунистов, а вы должны нам помочь лошадями…

Шматко почувствовал, что кто-то осторожно, но настойчиво дергает его за полу полушубка. Он нагнулся с крыльца, стал слушать высокого тощего человека в поношенной офицерской шинели, который торопливо зашептал ему в самое ухо:

— Я знаю, где прячется председатель волисполкома и его секретарь, господин Ворон. Там же и секретарь партячейки… Кто-то их предупредил…

— Вы кто? — строго спросил Шматко.

— Моя фамилия Панов, в свое время служил в должности есаула во втором Финляндском полку Его Величества… — Панов принял стойку, большие выразительные его глаза смотрели на Ворона с верой и преданностью. — Пошлите со мной людей, господин Ворон, и мы этих собак-коммунистов доставим через пять минут.

Шматко резко выпрямился, выхватил наган.

— Ах ты, красная шкура! — закричал он. — Я покажу тебе, как заниматься провокацией, угрожать! Коммунистам сочувствуешь?!

У бывшего есаула отвалилась челюсть, он в животном страхе попятился назад, прочь от крыльца, собираясь что-то сказать или что-то объяснить, но Шматко выстрелил…

В страхе попятилась, бросилась врассыпную и толпа, и бойцы батьки Ворона онемели — все произошло так-неожиданно, быстро.

На крыльцо вскочил Афанасий Скрыпник, рябое его угрюмое лицо напряглось.

— Кто это? Чего ты прикончил его? — спросил он Ворона.

— Шкура красная, вот кто! — возбужденно отвечал Ворон. — Стращать меня задумал, гад! Убирайтесь, мол, подобру-поздорову, не то перебьем всех!..

— Ну и правильно, чего с ним цацкаться! — согласился Скрыпник. — А коней давай шукать, да побыстрее, а то… Что-то мне тут не нравится, в этих Талах.

Они сошли с крыльца, вскочили на лошадей, намереваясь направиться по дворам, и тут же вдоль улицы ударил пулемет. Его поддержал дружный винтовочный залп, потом винтовки забили вразнобой, и пули густо летели над головами «бандитов».

— Откуда бьют? Кто? — дурным голосом орал Ворон, бесстрашно гарцуя на коне посередине улицы, радуясь тому, что так хорошо, складно все получилось, что Криушин успел, и надо бы еще повести бойцов «в атаку», но Скрыпник и тот, другой, из повстанцев, улепетывали уже во весь дух, и отряд Ворона поневоле потянулся вслед за ними.

— Назад, Скрыпник! Куда?! — кричал вслед Шматко, и тот расслышал, обернулся на скаку:

— Конница, Ворон! Конница!

Оглянулся и Шматко — с далекого заснеженного бугра, со стороны Богучара, катились к Талам черные точки всадников. Их было много, гораздо больше, чем бойцов в отряде Ворона, и потому самое разумное было поворачивать к леску, где ждал Конотопцев, который прекрасно видел все происходящее.

Первым скакал Афанасий Скрыпник. Сильный его, мускулистый дончак нес пригнувшегося к холке всадника легко, как бы играючи, лишь упруго вилась из-под взблескивающих на солнце копыт радужная пыль. За ним, пугливо озираясь, катился на приземистом черном коньке и второй конотопцевский боец. Он уронил обрез, снова на какую-то секунду обернулся, натянул было поводья, а потом махнул рукой и свирепо заработал плеткой…

— Ишь, вояки! — сквозь гул сумасшедшей скачки прокричал Дегтярев Шматко. — Аэропланом не догнать.

«Хорошо! Хорошо!» — радостно погонял коня и Шматко, полной грудью вдыхая тугой морозный воздух, время от времени через плечо окидывая взглядом мчащийся за ним отряд…

Сзади, в Талах, все еще гремели выстрелы.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

В штабном доме Колесникова деду Сетрякову постоянного места не нашлось, он только в первую ночь спал вместе с Кондратом Опрышко и Филькой Струговым, а на следующий день приехал Нутряков и велел Сетрякову перейти в пристрой, где у хозяев размещалась, видно, летняя кухня. Дед на распоряжение начальника штаба нисколько не обиделся, наоборот, его больше устраивал этот тесный, но, как оказалось, теплый закуток, в котором он целыми днями топил гудящую грубку[6], варил себе то супец, то картошку «в мундире» или просто сидел перед огнем, глубокомысленно глядя на жаркий его отсвет в поддувале, думал о странностях жизни. Исправно топил он печь и в штабном доме, старался, чтобы в нем было тепло. Но Филька Стругов все покрикивал, что жарко больно, старый черт, накочегарил, не баня тут, мозги у их благородий от жары плавятся, а это вредит умственному соображению по военной части, а также протрезвлению после выпивок. Сетряков кидался тогда открывать двери и вьюшки в печи, дом быстро настывал, и Филька умолкал. Он приказал в нужной температуре ориентироваться на его лысину: если жарко, то она вся берется росой, а если холодная — то, значит, в самый раз. Все было бы ничего, на башку Стругова можно было и равняться, но лысый этот мерин весь день ходил в шапке, не снимал ее и на ночь, и попробуй тут угадай, в росе она у него или в инее. Однажды, когда Филька заснул, дед полез к нему под шапку, скользя по лысине, как по бабьему колену; Стругов хоть и был, собака, пьяным, тут же подхватился, сунул Сетрякову в зубы подлым своим кулаком, разбил губу.

— Ты чого шаришь тут, ворюга? — заорал он дурным голосом, а вскочивший следом Опрышко, деловито и молча сопя, клацал уже затвором обреза.

Прибежал в одном белье Колесников, Лида завозилась в боковухе, бабка Авдотья забубнила на печи. Фильку стали урезонивать, мол, пить надо меньше, а Опрышко обматерил. Сетряков объяснил Колесникову ситуацию, сказал, что у него и в мыслях не было чего-нибудь украсть с Филькиной головы, шапка такая и у него есть… Колесников поморщился, подергал щекой и ушел досыпать. Стругов же в сенцах облаял деда на чем свет стоит, за лысиной велел наблюдать «при случа́е», и лучше спросить, а не лапать ее, да еще ночью, так и заикой недолго стать. «Прибью, ежли еще раз разбудишь», — сказал он и снова поднес к носу деда кулак.

Сетряков, не привыкший к такому обращению, — пусть Филька и выше его по старшинству — обиделся на ездового-телохранителя атамана, решив, что при «случа́е» он расквитается со Струговым за разбитую губу.

Сетряков считался при штабе «бойцом для мелких поручений» — таковых, кроме топки печей, мытья посуды и подметания полов, больше не находилось. И дед часто скучал у себя в пристрое, от нечего делать вспоминая жену свою, бабку Матрену, о которой думал с жалостью и недоумением. Матрена, как только он вступил в банду, поделила их избу ситцевой занавеской на две половины и запретила ему за эту занавеску заходить. Отделила она и чугунки-кастрюли, картошку в подполе, остатки зерна в ларе, а кусок желтого сала, который он берег еще с той зимы, просто спрятала.