Валерий Барабашов - Белый клинок

• Название: Белый клинок
• Автор: Валерий Барабашов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1990
• ISBN: 5-203-00644-X

Роман «Белый клинок» раскрывает малоизвестную страницу истории становления Советской власти в Воронежской губернии и, в частности, показывает борьбу партийных и советских органов, чекистов с кулацко-эсеровским мятежом в 1920—1921 гг. В основу романа положены подлинные события, он населен запоминающимися героями, судьбы которых во многом драматичны. Написан в остросюжетной, увлекательной форме.

Книга рассчитана на массового читателя.

---

С гиканьем, хохотом и свистом, с вяканьем простывшей на холоде гармошки сани пролетели мимо — промчались, обдав Марию Андреевну липкой холодной грязью. Увидела на санях два-три знакомых лица: Богдан Пархатый, из зажиточных, с ним Яшка Лозовников, Ванька Попов… Была с ними и какая-то дивчина в белой, праздничной накидке на плечах…

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Богдан Пархатый, командир Новокалитвянского полка, ехал со своей свитой и «эсеркой» Вереникиной, женой погибшего от рук чекистов белогвардейского офицера, на свадьбу Колесникова. Самое интересное в этой предстоящей свадьбе было то, что ни сам «жених», ни его «невеста», пленница Соболева, не знали об этом. Идею о свадьбе подал Митрофан Безручко — этот на всякие выдумки горазд, его охотно поддержали; по случаю разгрома красных частей было уже немало выпито самогонки и всякой другой дряни, в штабе наскучило орать здравицы в честь атамана и высокопоставленных предводителей, требовалось нечто новое. Тут-то и вылез со своей идеей Безручко — женить надо атамана по всем правилам. С Соболевой он жил, все это знали, хотя Колесников и не афишировал; дал ей при штабе кое-какую работенку: то приказ Соболева перепишет для полков, то повстанческие воззвания размножает. Секретов ей, конечно, не доверяли: во-первых, девка, во-вторых, другого поля ягода. Такую б, понятно, подальше от штаба держать, мало ли что, но Колесников проявил характер, уперся с этой Лидкой. Может, в свою веру решил обратить, может, молодуха эта по сердцу ему пришлась, черт его разберет. Держит ее в строгости, девка без его ведома шагу лишнего ступить не может; ординарцы, Опрышко да Стругов, все ее шаги наперечет знают. Поговаривали в полках, что девку эту Колесников взял в отместку жене, Оксане, будто она загуляла тут без него, в Старой Калитве, мол, есть у нее хахаль, Данила Дорошев, — Пархатый знал его немного. И кого выбрала — черта хромого! Из-за хромоты Данилу даже не мобилизовали, дома сидит. Конечно, в слободе могут всякое наговорить. Оксана баба видная, красивая. Может, из зависти кто сболтнул, может, из мести. От того же Марка́ Гончарова или Гришки Назарука всего можно ждать. Не иначе, сами к Оксане Колесниковой сунулись, да получили от ворот поворот, вот и злобствуют теперь. К тому же девку эту, Соболеву, Гончаров из набега привез, а Колесников, вишь, к рукам ее прибрал — атаман, ему подавай кусок послаще. И попробуй сунься!..

Словом, Безручко пустил промеж штабных и других командиров слух о женитьбе Колесникова: то ли узаконить хотел их с Соболевой отношения, то ли на проверку — как к этому отнесутся. А им что — есть повод лишний раз выпить. Боев пока не предвиделось: красные собирали разбитые свои остатки, тужились, заваливали слободы воззваниями (надо же, придумали: с ероплана листки сыпать!) — мол, переходите на нашу сторону, граждане восставшие, вас обманули, простим… ну и все такое прочее. Листки эти в слободах тщательно собирались и сжигались — ни к чему народ смущать. В воззваниях, ясное дело, обман, военная хитрость, лишь бы смуту в рядах посеять, а там… Там ясно: чека всех подряд поставит к стенке, пощады от нее не жди. Тем же калитвянам, кто успел листовки прочитать, сказано было прямо: не будь дураком, смерть тебя с двух сторон ждет — или расстрел за участие в банде, или голод от продразверстки, выбирать не из чего. Поверили, пуще прежнего озлобились. У всех на памяти продотряды.

Пархатый — сутулый, с близко посаженными, сплющенными какой-то гнилой болезнью глазами (и чем только не лечился: мыл глаза настоем табака, телячьей мочой при полной луне, отваром дубовых листьев, а все одно — мокнут) — сидел спиной к крупам лошадей, прятал хмурое черноусое лицо в воротник добротного, отбитого у гороховской милиции полушубка. Еще в засаде, на лесной дороге по-над Доном, по которой небольшой милицейский отряд возвращался из Ольховатки, Богдан выбрал себе именно этот полушубок — милиционер был его росту и комплекции. Богдан сказал своим, чтоб не палили вон в того, рыжего, он сам его прикончит. Стрелял милиционеру в голову, боясь продырявить полушубок, но не попал. Милиционер, спрыгнув с саней, залег за кустом, отстреливался, и пришлось прошить его из пулемета. Дырок в полушубке оказалось шесть, жалко было, но ничего, залатали, не видать. Зато полушубок теплый…

Усевшись поудобнее, Пархатый сочувственно глядел на съежившуюся под промозглым встречным ветром Вереникину: в таком пальтишке, конечно, недолго и окочуриться. Надо бы бывшей этой офицерше кожушок какой при случае раздобыть, если… Богдан еще раз глянул на строгое лицо своей гостьи: все, впрочем, будет зависеть от нее самой, от ее поведения. Прежде всего, она баба, пускай и бывшая чья-то жена, баба причем молодая и не дурнушка, с такой не грех появиться в обществе, на той же Новой Мельнице. Он взял ее с собой намеренно — с одной стороны, пусть ее Сашка Конотопцев да те же Нутряков с Безручко прощупают, что за птица, а с другой, если все будет в порядке, можно с ней и повеселиться. С третьей стороны, Вереникиной можно дать в полку какое-нибудь полезное дело — она грамотная, из барышень, окончила, говорит, гимназию, к тому же членом эсеровской партии была или есть, он не понял толком. Знакомых у нее в Ростове много, и в Воронеже называла какого-то Муравьева, он вроде бы большая величина у эсеров, может при надобности помочь… Что ж, знакомства Вереникиной могут пригодиться, штаб Колесникова настойчиво укрепляет свои связи с Антоновым, а у того, говорили, прямые связи с эсеровским ЦК. И Вереникина это подтвердила. Правильно, так и надо. Надо действовать вместе, тогда можно большевиков одолеть окончательно.

Пархатый вспоминал рассуждения Вереникиной, соглашался с ними — девка с головой. Она сказала тогда, в первый день, что, в общем-то, не собирается оставаться в Калитве, вынуждена была пойти через их слободу, услышала о восстании еще в Воронеже, побоялась идти через Богучар, там ее могли задержать чекисты или чоновцы и вернуть… Если же она может оказать повстанцам какую-нибудь помощь, то согласна, рада будет отомстить Советской власти за мужа.

Слушал Вереникину и смотрел ее документы не только Пархатый, но и оказавшийся по случаю в Новой Калитве Яков Лозовников, этот был заместителем у Гришки Назарука, то есть приближенным к штабу Колесникова. Вдвоем они и допросили Вереникину, старались путать вопросами и даже пригрозили побить, «ежли будешь брехать», но баба оказалась тертой и не робкого десятка: накричала на них с Яковом, сказала, мол, не навязываюсь вам, не нужна, так и дальше пойду, в Ростове дел хватит, глядишь, и в Донской области пригожусь, у Фомина, там люди, видать, поумнее вас.

Пархатый понял, что они с Лозовниковым малость перегнули, действительно, баба эта может оказаться полезной и у них, так что нехай побудет в Новой Калитве. Проверить ее по-настоящему может Сашка Конотопцев, в руках у него разведка, пускай и занимается, выясняет, что это за птаха на самом деле. Нынче же Вереникину можно взять с собой на свадьбу атамана, ругать его за нее вряд ли станут — баба и баба. Надо, пожалуй, угостить ее там как следует, да… Какие они, офицерские жинки? Свои, слободские, вроде бы и приелись.

Так, взбадривая себя и теша близкими планами, Пархатый время от времени обращался к Вереникиной с каким-нибудь вопросом, называя ее при этом по имени-отчеству — Екатериной Кузьминичной (так она потребовала), то предлагая ей укутать спину полстью, то спрашивая, не застыли ли у нее ноги в таких легких ботинках. Вереникина отвечала, что ногам ничего, терпимо, да и спина не очень озябла, от полсти отказалась. Сидела прямая, строгая, в праздничной белой накидке на темных волосах, с дымящейся папироской в руках.

В тот день, когда она появилась в Новой Калитве и была сначала доставлена к коменданту гарнизона, а потом к нему, Пархатому, на всех присутствующих в штабной его избе произвел сильное впечатление именно тот факт, что пришлая баба курит, причем лихо, с барскими замашками. Курящую бабу здесь видели впервые, явно она была не их мира. Да и претензии Вереникина сразу же высказала господские: потребовала поместить себя в чистую и теплую избу, чтоб скота в ней, не дай бог, не было, и вшей. Оказалось, что бывшая барынька не переносит и петушиного крика по утрам: бабка Секлетея, к которой Вереникину поставили на квартиру, петуха да трех кур держит теперь взаперти до самого пробуждения постоялицы… Да чего там, видать птицу по полету, видать!

Окончательно успокоившийся, Богдан зябко передернул плечами — дует, однако, в шею!.. Протер затасканной тряпицей заплывшие глаза (на ветру и холоде они особенно мокнут), повернул голову — Новая Мельница быстро приближалась. Навстречу им шла какая-то старуха; Пархатый пригляделся, узнал Колесникову, хотел было остановиться, спросить из вежливости — чего это ты, Марья Андревна, ползаешь по такой слякоти? И не подвезти ли тебя куда надо — все ж таки мать атамана!.. Но потом передумал: Колесников и сам мог бы подвезти мать, если б схотел, а им назначено к полудню.