Джон Норвич - Срединное море. История Средиземноморья

• Название: Срединное море. История Средиземноморья
• Автор: Джон Норвич
• Издательство: АСТ, АСТ Москва
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-052189-0, 978-5-403-02767-0

Средиземноморье. Колыбель цивилизаций. Тут не единожды сталкивались Восток и Запад, ислам и христианство. Перед вами история Средиземноморья — от финикийских и египетских мореплавателей до Первой мировой войны!

---

События показали, что они были правы. Несколькими месяцами ранее султан формально назначил Мухаммеда Али верховным командующим всеми сухопутными и морскими силами Греции и Турции, равно как и Египта; после этого Мухаммед Али создал новую армию численностью 15 000 человек и новый флот, состоявший из трех турецких линейных кораблей, 60 более мелких судов (пять из них построили французы), 40 транспортов и шести брандеров. Всего на них находилось 3500 пушек. Таковы были силы, бросившие якорь 7 сентября в Наваринском заливе, где ожидал Ибрагим.

Три союзных флота поспешили к Наварину, однако адмиралы получили строгий приказ не завязывать битву сразу. Вначале им следовало сделать все возможное, дабы «побудить» турецкие и египетские военные корабли к мирному возвращению в Стамбул или Александрию, хотя Каннинг дал понять, что если те будут упорствовать и останутся в Греции, то распоряжения британского адмирала, сэра Эдварда Кодрингтона, «придется подкрепить (в случае необходимости, когда все прочие средства окажутся исчерпаны) пушечным выстрелом». Кодрингтон — еще один ветеран Трафальгарской битвы, где он командовал кораблем флота его величества «Орион», — принял назначение главнокомандующим на Средиземном море в декабре предыдущего года. Он прибыл к Наварину первым, а через несколько дней к нему присоединился его французский коллега, граф де Риньи. Так как русские еще не подоспели, 25 сентября два адмирала вместе с несколькими старшими офицерами и сыном Кодрингтона Генри, служившим мичманом на корабле отца, встретились для беседы с Ибрагимом в его палатке сразу за стенами расположенного по соседству города Пилос.

Беседа, как записал Генри Кодрингтон, была учтивая и сердечная; участники пили кофе и курили из огромных, усыпанных драгоценностями чубуков. Можно вообразить себе, как она протекала: Кодрингтон вежливо оглашает свое предупреждение, и Ибрагим соглашается, что не станет ничего предпринимать, пока не получит новых инструкций из Александрии или Константинополя. Так или иначе, приходится сожалеть о том, что никто не вел протокол, поскольку вскоре стало ясно — у обеих сторон совершенно разные представления о дальнейшем. Ибрагим, очевидно, предполагал, что греки, так же как и турки, связаны обязательством по перемирию; он также считал, что союзники не станут возражать против того, чтобы он подвез провиант в турецкий гарнизон в Патрасе.

Со своей стороны греки не видели причин заключать перемирие: ведь в конце концов они приняли условия Лондонского договора, а турки их отвергли. Соответственно случилось так, что в последние дни сентября, когда Черч вел экспедицию на Патрас, Ибрагим направил на город флот, состоявший не менее чем из 48 судов, что было значительно больше, чем нужно для обычного подвоза провианта. Но он так и не добрался до него: Кодрингтон преградил ему путь, а свирепые штормы равноденствия довершили остальное. Тогда Ибрагим изменил тактику. Адмиралы могут сорвать его планы на море, но будут бессильны контролировать его на суше. Ну что ж! Он продолжит опустошать Пелопоннес.

Теперь соглашение 25 сентября стало не более чем пустой бумажкой, и три адмирала — к Кодрингтону и де Риньи присоединился русский (голландец по национальности) контр-адмирал граф Гейден — решили пойти на демонстрацию силы. Десять французских офицеров, находившихся в качестве советников на борту египетского корабля, тут же были отозваны, и в последнее утро 20 октября Кодрингтон на своем флагманском корабле «Азия» повел три флота (вместе они насчитывали 11 линейных кораблей, 8 больших фрегатов и 8 судов меньшего размера) через узкий проход в Наваринскую бухту.

Обе стороны по-прежнему должны были соблюдать приказ о соблюдении нейтралитета, но в столь напряженной ситуации было невозможно понять, воспринимать ли то или иное действие как всего-навсего провокацию или как настоящую агрессию. Более того, в отличие от адмиралов союзных флотов турецкие и египетские капитаны не выработали единого плана. Рано или поздно битва неизбежно должна была начаться; это случилось около двух часов дня и продолжалось до шести. Сражение, длившееся четыре часа, стало последним в истории человечества, где не использовались пароходы. Еще более примечателен был факт, что все корабли стояли на якоре и находились на близком расстоянии друг от друга в маленьком заливе; из-за якорных канатов они могли маневрировать, только вращаясь вокруг своей оси, чтобы направить пушки, распложенные вдоль бортов, на выбранную цель. Доктор Хоув оставил незабываемое описание этой сцены:

«Турецкие корабли, превосходившие вражеские суда по численности более чем в три раза, открыли огонь изо всех бортовых орудий; им вторили береговые батареи. Они давали такие ужасающие залпы, что, попав в цель, уничтожили бы всех европейцев. Однако ответный огонь был хотя и не столь силен, но имел куда более разрушительные последствия; европейцы [тщательно] наводили каждое орудие, каждый выстрел был образцовым… Союзники выслали лодки, перерезали якорные канаты турецких брандеров, подожгли и пустили на их же собственный флот. Прошло мгновение, и несколько кораблей вспыхнуло, сделав и без того страшное зрелище еще более ужасным. С двух длинных рядов кораблей с ревом стреляли почти две тысячи пушек; пылающие брандеры скользили взад-вперед среди огромных турецких судов, у которых падали мачты и были пробиты борта (это показывало, на чью сторону начала склоняться чаша весов). Море покрылось кусками бревен и обгорелыми массами древесины, за которые цеплялись тысячи моряков, бежавшие со своих взорвавшихся судов. Батареи на берегу, стоявшие рядами, непрерывно стреляли; на берег высыпала вся турецкая армия и, охваченная тревогой, следила, как решается ее судьба… Но битва не могла продолжаться долго: одна сторона, имея огромное численное превосходство над другой, не могла противопоставить хладнокровной храбрости, дисциплине и мореходным навыкам ничего, кроме одной лишь слепой ярости».

Как ни странно, потери союзников при Наварине оказались относительно небольшими: ни один корабль не затонул, жертвы насчитывали 174 человека убитыми и 475 ранеными. У османского флота все было иначе. С самого начала он находился в невыгодном положении. Главнокомандующий, Ибрагим-паша, пропустил все сражение, по-прежнему находясь на Пелопоннесе; египетский адмирал Мохаррем-бей не хотел драться и убыл вместе с французскими офицерами до начала боя. Оставался лишь один турок, Таир-паша, но его флагманский корабль был потоплен в самом начале сражения. Из 89 судов, находившихся под его командованием, уцелело лишь 29. Кодрингтон подсчитал, что около 6000 турок и египтян погибли и еще 4000 получили ранения.

Маятник качнулся, и этого нельзя было не заметить. Чуть больше пяти месяцев назад взятие турками Афин, казалось, положило конец надеждам греков; после Наварина независимость Греции стала бесспорным фактом.

События еще не закончились. Войска Ибрагима — примерно 24 000 человек — оставались на разоренном Пелопоннесе; они погрузились на египетские суда и вернулись в Александрию не ранее сентября 1828 г. Борьба продолжалась и за Коринфским заливом: от того, насколько далеко к северу смогут продвинуться греки, зависело, как будет велика территория их нового государства. Черч на западе и Дмитрий Ипсиланти на востоке неуклонно стремились вперед; первый достиг Арты, второй — Фермопил, напротив северной оконечности Эвбеи, хотя ему не удалось изгнать турок из самих Афин.

Тем временем наконец прибыл Каподистриа, чтобы занять пост президента. Он немедленно восстановил против себя революционных командиров, поскольку не пытался скрыть своего презрения к причине, по которой те не смогли объединиться, — к бесконечным ссорам и дрязгам в условиях, когда судьба страны висела на волоске. Но он работал по шестнадцать часов в сутки, чтобы восстановить страну, а его выдающаяся репутация за рубежом оказала решающий эффект в ходе дискуссий на Лондонской конференции, перед которой теперь стояла задача провести границы нового греческого государства. В сентябре 1828 г. послы трех союзных стран, аккредитованные в Константинополе, встретились на острове Порос для обсуждения этого вопроса и через три месяца сообщили свои рекомендации. Линия границы должна была пройти от Арты на западе до Волоса на востоке, включая острова Эвбея, Самос и, возможно, Крит.[335] Единственная проблема была связана с турками, которые наотрез отказались сесть за стол переговоров; они были вынуждены сделать это лишь в результате подписания Адрианопольского договора, которым завершилась русско-турецкая война в сентябре 1828 г. По его условиям турки дали окончательное согласие подчиниться любым решениям, которые в отношении Греции примут союзники. Наконец 3 февраля 1830 г. в Лондоне Греция была провозглашена независимым государством; гарантами ее суверенитета выступали Британия, Франция и Россия.