Анатолий Клещенко - Камень преткновения

• Название: Камень преткновения
• Автор: Анатолий Клещенко
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1966

В книгу Анатолия Клещенко вошли три повести: «Камень преткновения», «Распутица кончается в апреле» и «Когда расходится туман». А. Клещенко — писатель современной темы, его герои живут сегодняшними заботами, и судьбы героев, подчас драматичные, волнуют, заставляют думать о сложных процессах нашей общественной жизни.

Герои писателя — ученые, геологи — связаны с природой, ее хорошо чувствует и понимает сам автор. Реки и леса, тайга и тундра в повестях Клещенко не декорация, пейзаж как бы сливается с судьбой человека, помогая прояснить его характер.

---

— Не ко времю женихаться надумал! — упрекнула даже она, отмахиваясь от слепней.

— В тайгу я ходил, удилище искать, — соврал Генка. — В листвяжник, что за Петькиным покосом.

— Поди-кось, не видела я, куда ты ходил! И с кем! Думаешь, шибко ты ей нужон, москвичке-то? Зазря походишь вокруг да около: ее, поди, сразу видать. Кабыть еще свои девки у нас перевелись…

Чтобы не слушать воркотню матери, он ушел на дальний конец елани: скучно было слушать, да и о чем говорить с ней? С ней, или с отцом, или с Петькой? Не о чем! Он был уверен, что сегодня впервые говорил с Элей об очень многом и о чем-то очень интересном, хотя о чем именно, не помнил. Говорить Эля может здорово, не хуже Михаила Венедиктовича — как по книге читает. А вот он, Генка Дьяконов, только про моторы да про речные суда, и то нескладно. Потому что живет, верно что, как медведь, и думает только, как бы от Петьки не отстать, не добыть меньше. Как будто в этом вся жизнь. Конечно, права мать: очень он нужен Эле, такой! Куда там!

Это он лицемерил. Сам себе.

5

Петр, лежа грудью на корме, перебираясь руками по тугой «хребтине», проверял перемет. Генка думал о том, что, конечно, можно и не заниматься самоловами, и так прожить можно. Но ведь он не один, отцу с матерью обидно же будет, что у Шкурихиных красная рыба на столе, а Дьяконовы сорогу должны есть. Или старику на одной ноге надо ворочаться с трехпудовыми якорями переметов? Да и Петро по всей реке раззвонит, что Генка какого-то Кондратьева испугался.

— Может, разрешат переметами рыбачить, как думаешь? — спросил он Петра.

— Рыбзаводским и по договорам могут вполне разрешить. Пора поумнеть начальству, не переводить по-плавнями молодь! — кивнул тот. — Нам-то один черт не разрешат. Нас все одно шерстить будут.

Генка зло сплюнул в воду, помрачнел. Такое разрешение не было выходом из положения. Не хочет он мельчить, изворачиваться, как все договорники: сдавать окуней да сорогу, а добрую рыбу для себя прятать. Не в его характере это. В его характере… Тьфу, что он ломает голову? Ведь еще вчера нашел выход и все решил!

— Пусть как хотят, — сказал он. — Я последнее лето рыбачу: осенью в техникум подаюсь.

— Ты же этой осенью не собирался? Говорил, что погуляешь, пока не заберут в армию?

Генка пренебрежительно махнул рукой: никакого, мол, интереса нет гулять! Не объяснять же Петру, почему вдруг заторопился, отчего почувствовал вокруг себя пустоту и… тесноту.

Улов оказался порядочным. Восемнадцать стерлядей, как на подбор, килограмма по три, и чалбуш килограммов в десять. Попрятав рыбу под елани, завели мотор и на малом, чтобы не налететь в тумане на топляк, поплыли к дому. Уже, проскочив опытные участки паразитологов, огибали травы, когда сидевший на носу Петр поднялся в рост и бросил приглушенно, жестом поясняя слово:

— Заворачивай!

Только тогда задумавшийся Генка разглядел катер, а вернее — что-то похожее на катер там, куда они причаливали всегда. Толкнув румпель влево, он сделал правый поворот и добавил газ. Лодка понеслась прочь от берега.

— Не наша самоходка? — спросил он.

— Нет вроде. Шут его знает кто, разве углядишь в таком молоке? — опять жестом показал Петр на туман. — Заплывем повыше, в тальниках рыбу спрячем, тогда посмотрим.

Когда очищенная от «вещественных доказательств» моторка уткнулась в берег, на палубу катера, загромыхав по железу кирзовыми сапогами, вылез заспанный парень в солдатской гимнастерке без пояса и погонов.

— Рыба есть, ребята?

— Не занимаемся, — ответил Петр.

— Нам бы килограммчика два. В поселке спирту купили, а насчет рыбы к бакенщикам направили. Старика безногого спрашивали — говорит, ребята приплывут, тогда. У нас спасательный пояс есть, из цельной пробки, не из крошева!

— Чей катер-то? — спросил Петр, рассматривая новое, пахнущее краской судно.

— А шут его знает! Наше дело — пригнать, куда велено, там хозяин найдется.

— Вербованные?

— Ага, по оргнабору, — парень присел на корточки, чтобы дальше дотянуться рукой, и сказал закуривавшему Петру: — Давай и я задымлю.

— В леспромхоз либо в райпо, — вкладывая в протянутую руку папиросу, решил Петр. — У нас тут по всей реке других хозяйств нету.

Парень подмигнул.

— Подвезло нам, браток. Речников у вас не хватает, так на подмогу кинули. Всяких квалификаций. Один старшина катера из речников был, да по дороге в больницу положили с аппендицитом. Теперь за старшину у нас шоферюга один. Так что, верно, нет рыбы?

— Рыбу найдем. Сплавать за ней надо. Вы долго еще простоите?

— А пока эту сволочь не разнесет, туман. В нем же ни черта не видно, куда плыть. Едва к вам от леспромхоза добрались. Шиверу-то вчера днем проскочили.

— Значит, это я вас вчера видел, — сказал Петр, отпихиваясь веслом от берега. — Заводи, Генка! Найдем мужикам стерлядку, если такое дело!

Минут двадцать прошло, пока привезли рыбу. Петр выкинул двух стерлядей на палубу катера, где толпились, ежась на утреннем холоде, уже четверо парней.

— Пробки у нас своей — завались! По стопке нальете нам со связчиком — и расчет весь. Заваривайте уху, картошки принесть можно.

Генка больше из любопытства — посмотреть новый водометный катер, чем соблазнясь выговоренной стопкой, поднялся на палубу. В рубке подержался за спицы штурвала,, покашлял в переговорную трубу и только потом заглянул в кубрик. Петр уже сидел там, возле узкого стола, на котором отливала голубизной поллитровка со спиртом. Пока спирт разводили, пока доваривали уху, Генка, улизнув в машинное отделение, молча наблюдал за мотористом, менявшим смазку в подшипниках.

— Эй, мужики! Степка! — позвали сверху.

В кубрике уже успели накурить — под стать туману.

— За знакомство! — поднимая стакан, предложил коренастый, нерусского вида парень, когда все собрались вокруг стола.

Щедро разбавленный водой спирт даже не обжег гортани, и Генка молодецки обтер губы рукавом, отказываясь от закуски. Отказался и от второй стопки: не так много выпивки у ребят, чтобы обижать их. Видимо, об этом же подумал и Петр, но уже после второй чарки, когда заговорили чуть громче.

— У меня баба брагу вчера подмолаживала, — вспомнил он. — Как, мужики, насчет бражки?

— Нам хоть солярка, лишь бы с градусами, — тряхнул чубом моторист.

— Генка! — окликнул Петр. — Ты бы велел Клавке в жбан нацедить браги!

Генке не хотелось таскаться с этим проклятым жбаном мимо лаборатории, но не пошлешь же Петра к черту?

Брага оказалась забористой. Клавка, жена Петра, научилась ставить брагу у Генкиной матери, а та свое дело знала! Скоро за столом заговорили и вовсе громко, кто-то попробовал даже запеть, и Петр сказал вскользь:

— Неохота за гармошкой идти… Да и домой пора, дела есть.

— Играешь? — спросил его парень, первым заговоривший давеча насчет рыбы.

— Могу…

Как и все, захмелевший немного, парень вдруг ткнул Генку в грудь распущенной безвольно ладонью и сказал:

— А ну, встань!

Генка, недоумевая, поднялся. Тогда парень откинул крышку рундука, служившую одновременно скамейкой, и поставил на угол стола укутанный байковым одеялом аккордеон.

— А на этом? Можешь?

Выпутывая инструмент из одеяла, он смотрел на Петра, явно хвастаясь, упиваясь мерцанием перламутра и блеском никеля. Генка тоже полюбовался аккордеоном, а переведя взгляд на связчика, увидел, что тот как-то по-необычному щурит глаза, словно блеск инструмента слепил его.

— Можешь или не можешь? — настаивал хозяин аккордеона.

— Строй не тот, парень! — сказал наконец Петр. — А ты можешь? Рвани!

Парень пошатнулся и стал пеленать инструмент в одеяло, выскальзывавшее из непослушных пальцев. Не поднимая головы, рассказал:

— Я на нем совсем не могу. Он мне… после братухи остался. Братуха весной в Красноярске помер.

И тогда Петр совсем трезвым, жестким голосом предложил:

— Продай!

— Не… — покачал головой парень. — Братухина память. Сам играть выучусь.

Какое-то мгновение Петр продолжал смотреть на него все еще прищуренными глазами, а потом усмехнулся только одним ртом и, отворачиваясь, сказал беспечно:

— Хозяин — барин!.. Так что, хлопцы, маловато все же? Может, сгонять в леспромхоз еще за половинкой?

Старшина катера, тот, что пил «за знакомство», через мутное дно стакана глянул на иллюминатор. Тяжело поставив стакан, уронив голову, вздохнул. Остальные, как один, стали закуривать, а моторист по-приятельски объяснил Генке так громко, что услышали все, конечно:

— Амба, братишка! Теперь на сухом пайке поплывем. Это мы калым пропивали за трех пассажиров и за аккумулятор. Лишний аккумулятор был, понимаешь?

— Ладно уж, — поднимаясь, сказал Петр. — Принесу вам еще бражки. Напоследки. — И, забрав пустой жбан, легко одолел трап. На мгновение плечи его заслонили уже не затянутое туманом небо над люком, потом громыхнула палуба.