Алексей Евдокимов - Слава богу, не убили

• Название: Слава богу, не убили
• Автор: Алексей Евдокимов
• Издательство: ПрозаиК
• Жанр: Триллер
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91631-073-3

Роман «Слава богу, не убили» — парадоксальная смесь жесткого детектива с плутовским романом, притчи с документалистикой, «чернухи» с «социалкой». Только в таком противоречивом жанре, по мнению автора, и можно писать о современной России и людях, живущих в ней.

Полулегально обитающий в столице бедный провинциал оказывается участником головоломной интриги, где главный игрок — гламурный генерал-силовик, ездящий по Москве на розовом «хаммере», а на кону — миллионы серого нала в зеленой валюте. То, что из этого получается, способно насмешить, не может не ужаснуть, но главное — призвано заставить крепко задуматься о правилах, по которым все мы живем.

---

— Взять бабки, Амарова грохнуть, а «старших пацанов» ознакомить с записями.

— Угу. Ведь при таком раскладе сидеть тихо будут все. И Амаров это понимал…

«А ты-то откуда знаешь про „господ офицеров“?» — гадал Шалагин.

— …Но он поступил еще хитрее, — продолжал Дрямов.

— Слил до кучи и их, — хмыкнул важняк, — офицеров…

Но Дрямов даже не улыбнулся:

— Угу. Тоже хитрым путем, через третьи руки…

— Кому?

— Другим офицерам. Тебе нужны имена, звания и должности? Ты хоть примерно представляешь, сколько народу с этим Райзманом повязано было? Сколько серьезных ребят проводило через него бабло? А сколько других серьезных людей воевало с теми за бизнес? Поверь, там хватало заинтересованных в сливах…

«И с кем-то из них у тебя обмен инфой…» — констатировал Шалагин.

— А на фига Амарову столько сливов? Че-то я уже в них путаюсь…

— А вот именно для того. Чтобы они — те, кому сливают — запутались. Чтобы они все думали друг на друга.

— Э-э… Ну а кто его все-таки завалил-то? Амарова?

— Пенязь, — уверенно заявил Дрямов.

— Почему? — поразился Шалагин.

— Да не знаю я, кто его завалил! — разозлился москвач. — Мало ли кто! Там до хера, я говорю, всякого народу, которому кого угодно списать, как пернуть…

— А почему Пенязь?

Дрямов помялся, прокривил недовольно рот:

— Такая, короче, херня… — сказал как бы нехотя. — У нас тут сейчас у фэйсов с ментами серьезное качалово. Бизнеса делят. У Пенязя этого, ты в курсе, крутые друзья в МВД, у них там всякие варки были. Короче, фэйсы придумали Пенязя закрыть. Причем по-быстрому. Материал на него собрать не проблема, но нужно что-то вкусное прям щас.

— Балда… — понимающе кивнул Шалагин. Ну вот… Наконец-то ясно, зачем был весь этот цирк. Хитрожопый Денисыч им с ментами дал добро выбить из придурка Балдаева чистуху по Амарову (то есть намекнул; никаких прямых указаний, конечно: если что — сплошная самодеятельность подчиненных, превысивших служебные полномочия) — а сам тем временем как хозяин товара с московскими, значит, общался: есть теплый лох, дает показания, если интересно, можем договориться… Только, видать, договорились не сразу — потому Денисыч и велел Шалагину на всякий случай Балду «отпустить»: чтоб, значит, москвичи его к себе не этапировали под каким-нибудь предлогом. А теперь, вот, выходит, сошлись в цене…

— В общем, нужны его показания, что это Пенязь все организовал.

— Сто шестьдесят третью? — мрачно уточнил Шалагин. — Сто пятую?

— Да, что только можно. Плюс нарушения экологии. Ты ж понимаешь, это все не важно…

«Конечно, — раздраженно подумал важняк, — вы тут в Маскве своей, значит, с фэйсами варитесь, а я там у себя мудохайся для вас со всякими лохами, рисуй им одно признание, другое, третье… Шестеру нашли…»

— Денисыч в курсе? — для порядка спросил важняк.

Дрямов кивнул: а то как же.

— Он у меня под подпиской сейчас…

— Все, — махнул Дрямов рукой, — на растяжку его давай, в пресс-хату, хоть на паяльник его сажай. Но чтоб был красивый материал на Пенязя…

Упыхтыша звали, кажется, Андреем, но Кирилл про себя нарек его так за снулый вид, вялость манер и мыльную взвесь в красноватых глазках: хотя при нем парень не расслаблялся ничем противозаконнее касимовской, да и ту побухивал тайком от подопечного — видимо, Шалагиным даже она санкционирована не была. Крупный, белесый, бреющий остатки волос на крепкой литой башке для маскировки обширной лысины, все три с половиной дня, проведенных вдвоем с Кириллом на этой даче, он не делал ничего в самом буквальном смысле: если и вставал с койки, то главным образом для походов в сортир. Даже курил лежа, просыпая пепел на линолеум, индифферентно глядя в пыльный неширокий телеэкран, показывающий бесконечные дивидишные фильмы. На голливудских боевиках Кирилл к нему иногда присоединялся, но когда начинались олигофренические российские комедии, выдавливающие на неподвижное лицо Упыхтыша тихую задумчивую улыбку, убредал, хромая и покашливая, на кухню жарить им обоим картошку (кроме которой никакой жратвы в доме он не нашел). Иногда из большой комнаты сыпались через равные промежутки порции коллективного гогота — Упыхтыш смотрел записи юмористических программ; потом начинались, постепенно набирая децибелы, тявканье и подвывания порноактрис.

Не зная о нем ничего, перебросившись с ним за все время пятью с половиной одно- и двухсложными словами, Кирилл определил его сразу и безошибочно — этот девяностокилограммовый кусок протоплазмы, этот давно победивший на одной седьмой суши мужской типаж ЧОПера низового звена, штатного низкооплачиваемого паразита, предмета обстановки, оснащения офисных зданий, муниципальных учреждений, учебных заведений, магазинов, фитнесс-центров, обменников, залов игровых автоматов, рынков, баз, складов и автостоянок, виртуоза игрушек в мобильнике, провинциала в большом городе, где убогий оклад околачивателя груш все равно вдвое превышает то, что имеют мужики, горбатясь на пилораме в его родном поселке (это еще в том хорошем и нечастом случае, если в поселке работает хоть какая-нибудь пилорама); он в очередной, бессчетный раз был перед Кириллом — со своей ленью, тупостью, наглостью, жвачностью, самодовольством, с «Ударом» в кармане, с невостребованным (и не собирался!) дипломом ПТУ по специальности «монтажник санитарно-технических систем и оборудования», с двумя годами тоскливого армейского бреда, к которым он все равно без конца возвращается по пьяни как к самым ярким впечатлениям в жизни и основанию мужицкой самоидентификации.

Впрочем, нельзя сказать, что потребности у Упыхтыша отсутствовали вовсе — он, например, ежедневно заказывал проституток, всякий раз долго, угрюмо и бестолково объясняя операторше, куда и как доставить заказ, а потом еще повторяя то же самое водиле. Кирилла на время визита дамы Упыхтыш запирал, как и на ночь, в его комнатке — показывать постояльца посторонним следователь, видимо, не велел. Комнатка, крошечная, со скошенным потолком, была на втором этаже — побег через занавешенное диким виноградом окошко хромой, с трудом шевелящий руками, замиравший иногда на ровном месте от приступов головокружения Кирилл даже не обдумывал.

Упыхтышеву функцию в данном случае трудно было назвать охраной — во всяком случае, на объект этой охраны он, похоже, вообще не обращал внимания; но Кирилл, разумеется, догадывался, что любая его попытка ухромать в дверь и в калитку будет с некоторым запозданием, с ленцой, под механический досадливый мат, но беспощадно и показательно пресечена. Он, как ни странно, почти не задавался вопросом, зачем его тут держат, что и кому от него нужно. Все, что с ним происходило даже не с момента погрузки в наручниках в неновую иномарку десять дней назад, а по крайне мере с задержания в городе Глазго на улице Cathkin Drive (если вообще не всю сколь-нибудь взрослую жизнь…), подтверждало: Кирилл сам по себе, Кирилл как таковой, во всех своих проявлениях и намерениях по определению виноват и подлежит пресечению. Если и стоило задаваться вопросом, то совсем элементарным, детским: почему существование Кирилла — при всех своих недостатках и нелепостях (возможно, бесчисленных, возможно, фатальных) никогда никому не делавшего ничего плохого, в жизни не нарушившего ни одного закона серьезней запрета на распитие в общественном месте и любую, без исключения, работу, за которую он брался, искренне и последовательно старавшегося выполнять хорошо, — почему именно его существование всегда и всеми подвергалось сомнению, почему право на это существование Кирилла без конца заставляли доказывать и сплошь и рядом не признавали? Попросту: почему именно ему тридцать четыре года упорно не дают жить?! Впрочем, на самом деле и это не было вопросом — поскольку ответ на него Кирилл давно, во всяком случае с прошлого сентября, знал («Ты — вырожденец. Именно потому, что ждешь от жизни соответствия правилам…»). Нет, это была обида, это было отчаяние беспомощности — перед той самой ЖИЗНЬЮ. ЖИЗНЬ валялась на диване в соседней комнате, игнорируя его, нимало не интересуясь им, но при этом безоговорочно пресекая его стремление делать то, что представляется естественным и разумным, — ленивая, неряшливая, скрыто-агрессивная, сексуально озабоченная, безмозглая, не знающая и не признающая никаких правил. И он, как ни крути, был перед нею совершенно бессилен.

Глава 16

Отвечая на этот звоночек (с неопределившегося номера), Шалагин, естественно, напрягся — но вместе с тревогой испытал некоторый азарт: во всяком случае, когда услышал, что с ним хочет неформально пообщаться некое видное лицо из Центробанка. Следователь сразу понял, что темой общения будет Райзман и его пропавшие деньги; кто настучал неведомому лицу о Шалагинской связи со всем этим, было непонятно, но важняка будоражила потенциальная причастность к банковским варкам: где банки, там бабки. Он согласился на встречу, не особо раздумывая, — и дальше, влезая по указке мордоворота в дорогом костюме в затонированный «Кайенн» (в кондиционированном сумеречном нутре которого холод мерзко прохватил облипшее рубашкой тело), отдавая обе мобилы, подставляясь под сканер, въезжая под шлагбаум охраняемого поселка в сосновом лесу в семи-восьми минутах езды от МКАДа, он чувствовал все ту же смесь беспокойства с щекоткой растущего самомнения: большие секретные варки, рублевские, олигархические, дорогостоящие…