Меир Шалев - Впервые в Библии

• Название: Впервые в Библии
• Автор: Меир Шалев
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Религиоведение
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7516-0910-8, 978-5-9953-0081-6

Библия — это книга, в которой всё — в первый раз. Кто-то плачет, кто-то смеется, кого-то ненавидят, кого-то любят, и все это — впервые. Так кто они, эти «первые»? Что они думали, чего хотели? Библия не отвечает на эти вопросы подробно, она немногословна. Но Меир Шалев, вдумчиво перечитывая истории этих «первых», вскрывает их сокровенные чувства, потаенные мысли, подспудные мотивы. Он ведет нас в мудрые глубины библейского текста, и мы благодарны ему за это волнующее, драматическое, полное неожиданностей и открытий путешествие.

Библия — это книга, в которой всё — в первый раз. Кто-то плачет, кто-то смеется, кого-то ненавидят, кого-то любят, и все это — впервые. Так кто они, эти «первые»? Что они думали, чего хотели? Библия не отвечает на эти вопросы подробно, она немногословна. Но Меир Шалев, вдумчиво перечитывая истории этих «первых», вскрывает их сокровенные чувства, потаенные мысли, подспудные мотивы. Он ведет нас в мудрые глубины библейского текста, и мы благодарны ему за это волнующее, драматическое, полное неожиданностей и открытий путешествие.

---

Меир Шалев Впервые в Библии

Рафаэле и Цуру

Предисловие

Первая книга Библии называется на иврите Берешит, «В начале», — таковы первые ее слова. Но хотя слова эти относятся в Библии только к сотворению мира, мы находим в ней и многие другие «начала»: то, что происходило в первый раз, — первую любовь, первую смерть, первый смех, первый сон, — а также тех, что были избраны первыми испытать различные чувства: рождение первенца, первую ненависть, первый обман, — равно как и тех, кто удостоился звания первого в истории музыканта, царя, кузнеца или шпиона.

Эти «первые разы» могут порой озадачить. Например, первая смерть в Библии — не естественная. Первый плач — не плач новорожденного, и не слезы родителя, потерявшего сына, и не рыдания обманутого влюбленного; первый в Библии сон приснился второстепенному филистимскому царьку, а не какому-нибудь памятному историческому деятелю; первыми поцеловались не двое влюбленных, а сын с отцом, и поцелуй этот был не выражением любви, а знаком подозрения и способом проверки. И даже первое появление в Библии слова «любовь» связано не с любовью мужчины к женщине, или женщины к мужчине, или ребенка к матери, или матери к ребенку, — нет, первой была любовь отца к сыну.

В этой книге рассказывается о нескольких таких «первых разах» в Библии, и от каждого из них я переходил к размышлениям о других, связанных с ним, сюжетах, так что порой, наверно, слишком увлекался. Впрочем, я поставил себе за правило: каждый «первый раз», послуживший мне отправной точкой, должен быть назван в Библии своим именем. Поэтому первую любовь и первую ненависть, к примеру, я нашел не по указке комментаторов, а благодаря тому, что искал истории, в которых сами эти слова — «любовь» и «ненависть» — появляются впервые.

У меня уже была книга, посвященная Библии, — «Библия сегодня», недавно вышедшая по — русски вторым изданием. Я, однако, не пытаюсь заменить этими книгами чтение самой Библии и, уж разумеется, не претендую на это. Напротив, я настоятельно рекомендую читателям снова и снова перечитывать Первоисточник, всякий раз открывая новое, — в нем и в себе.

Меир Шалев

Первая любовь

Как-то раз я попал в рыбачью деревню в Андаманском море. В отличие от обычных таких деревень, эта не тянулась вдоль берега, а плавала в открытом море. Ее дома были построены на заякоренных плотах, которые соединялись друг с другом канатами и деревянными переходами.

Деревня мирно качалась себе на волнах, то подымаясь, то опускаясь. Меня охватило странное чувство. Обычно, сходя с лодки на причал, сразу ощущаешь приятную, прочную устойчивость суши, а тут одно покачивание просто сменилось другим.

Жили в этой деревне мусульмане, рыбаки из Малайзии. Я долго бродил среди их плавучих домов, пока не увидел приоткрытую дверь и сидевшего за ней худощавого мужчину. Мы обменялись взглядами, он улыбнулся и жестом пригласил меня войти. Мы пили чай. На стене висели фотография и рисунок. На снимке был запечатлен пейзаж, как будто бы европейский — зеленые долины, коричнево-красноватые фрукты, водопады и заснеженные вершины. Рисунок показался мне более знакомым: юноша лежит на жертвеннике, старик занес над ним нож, сверху парит ангел, а сзади, в кустах — баран со связанными рогами.

На мгновенье я подумал, что обнаружил одно из десяти затерянных колен[1], и уже начал было мысленно сочинять письма в Главный раввинат и Сохнут, чтобы там поторопились вернуть это колено домой, в Израиль. Но все же, перед тем как упасть в объятья новообретенного брата, я поинтересовался, что изображено на его рисунке. Гостеприимный хозяин указал пальцем на старика с ножом и со странным акцентом сказал: «Абрагим». Потом показал на мальчика и сказал: «Асмаил». Я не стал спорить, но по возвращении в Иерусалим проверил и нашел, что так действительно написано в Коране. Измаил, а не Исаак — вот тот сын, которого, согласно Корану, Бог велел Аврааму принести в жертву[2]. Конечно же мне следовало знать это раньше.

Казалось бы, такая подмена должна была меня удивить, но вместо этого я почувствовал горечь. Наш конфликт с мусульманами, понял я, возник не только из-за страны и даже не из-за ее святых мест. Мы не поделили любовь. А точнее — отцовскую любовь. И что еще больше усложняет дело — не ту любовь, что выражается в предпочтительном благословении того или иного сына или в каком-нибудь подарке (например, в полосатой рубашке, которую праотец Иаков подарил любимому сыну Иосифу), а ту, что выражается в поступке, и притом самом страшном из всех поступков в книге Бытия, — в принесении в жертву собственного сына. В Библии сказано: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь… и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение» (Быт. 22, 2)[3]. Так вот, потомкам Измаила довольно трудно видеть после слов «твоего единственного» и «которого ты любишь» имя Исаака.

Кстати, сами Измаил и Исаак отнюдь не были врагами или соперниками. Уж во всяком случае не так, как Каин и Авель, Иаков и Исав, Иосиф и его братья. Настоящая борьба в семье шла между матерями — Саррой и ее рабыней Агарью. И тот факт, что от этих двоих, Измаила и Исаака, впоследствии возьмут начало две религии, тоже был тогда неизвестен. Но когда Бог сказал «твоего единственного» и «которого ты любишь» именно об Исааке, а Измаил и его мать к тому времени уже были изгнаны из дома Авраама, возникла эмоциональная база для конфликта, от которого мы страдаем по сей день.

Есть тут, однако, и нечто иное. Эти слова: «которого ты любишь» — знаменуют первое появление в Библии слова «любовь». И тут можно подметить две интересные особенности. Во — первых, это любовь мужчины к сыну, а не любовь мужчины к женщине. Любовь мужчины к женщине в Библии отодвинута на второе место, и ею станет любовь Исаака к Ревекке. А во — вторых — это любовь отца, а не любовь матери. Первой материнской любовью будет любовь Ревекки к своему сыну Иакову. Она появится лишь на третьем месте, и в нее тоже будет вплетен мотив дискриминации братьев: Ревекка будет любить Иакова, а Исаак — Исава.

И то и другое представляется странным. Сегодня материнской любви придается большее значение, чем отцовской — как в литературе, так и в социальной и юридической практике. Что до любви мужчины и женщины, то нынешняя литература ставит ее выше родительской любви, да она и естественным образом предваряет родительскую любовь. Без любви мужчины и женщины не будет детей, а следовательно, и родительской любви. Но для Библии всего важнее род и семья, а в данном случае — семья, которая станет народом. Поэтому любовь Авраама к Исааку она ставит на первое место. Любовь родителя к дочери, кстати, не упоминается в Библии вообще.

«Ада и Цилла»

Любил ли Адам Еву? Любила ли Ева Адама? Вполне возможно, однако в Библии их отношения не удостоились названия «любовь». А жаль. Романтический читатель был бы рад впервые встретить слово «любовь» именно в этом случае, потому что Адам и Ева — пара в своем роде уникальная. И не только из-за привольной жизни в раю, не только из-за близости к Богу, но и потому, что они являлись единственной парой во всем мире. Только им одним дано было сполна и долго наслаждаться этим блаженным состоянием нераздельной принадлежности друг другу, которое другим парам выпадает лишь изредка, да и то немногим. Но Библия ни разу не говорит о «любви», царившей между первым мужчиной и первой женщиной. Она упоминает стыд, познание, работу, печаль, власть, роды и потомство. Она сообщает, что у Евы было «влечение» к Адаму (Быт. 3, 16) и что Адам «познал» ее (Быт. 4, 1), — но ни слова не говорит об их «любви». Может быть, любовь и не нужна, когда в мире нет другой женщины и другого мужчины?

И вот так, без любви, Адам познал Еву, и Ева родила Каина. Каин познал свою жену — чье имя неизвестно, — и она родила Еноха. У Еноха родился сын по имени Ирад, и этот Ирад родил Мехиаеля, а Мехиаель родил Мафусаила, и Мафусаил родил Ламеха. Так и написано — «родил». Обычно мужчина «порождает», а женщина «рожает», а здесь рожают мужчины. Может быть, в те далекие дни так и происходило? В любом случае — были мужчины, были женщины, рождались дети, но любовь — нет, «любовь» все еще не упоминалась.

И о Ламехе не сказано, что он любил, но у его жен, в отличие от других женщин тех поколений, были имена, и Ламех даже сочинил для них песню, которая, по его мнению (так я себе представляю), должна была им понравиться:

Ада и Цилла, слушайте мой голос,
Жены Ламеха, внимайте моим словам,
Ибо человека убил я за рану свою
И отрока за свой синяк.
Если за Каина отмстится всемеро,
То за Ламеха в семьдесят семеро.
(Быт. 4, 23–24)[4]

Слово «песня» здесь не упоминается, но ритм и рифма (в ивритском оригинале) говорят сами за себя, и следовательно, Ламеха можно считать первым человеком в Библии, создавшим подлинно литературное произведение. К большому моему сожалению, это была не песнь любви, а песнь хвастовства. Если Ламех и любил кого-то, то лишь самого себя.