Жак Лe Гофф - Средневековье и деньги. Очерк исторической антропологии

• Название: Средневековье и деньги. Очерк исторической антропологии
• Автор: Жак Лe Гофф
• Издательство: ЕВРАЗИЯ
• Жанр: Культурология
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91852-029-1

Мы представляем отечественному читателю историко-антропологическое исследование Жака Ле Гоффа, посвященное роли денег в средневековье. Автор фокусирует свое внимание на двух аспектах: Первый — это собственно деньги, почти исключительно представленные в ту эпоху в виде монеты (или вернее монет), равно как и все с ними связанное: чеканка, история монетных дворов и видов монет, денежное обращение, становление государственных налоговых систем, появление финансового учета. Второй — это отношение к деньгам: стремление к обладанию ими. к их использованию. Легитимацию и оправдание чему находили как люди, так и государства не смотря на то, какие условия к тому предъявлял доминирующий идеологический институт средневековья — христианская церковь. Деньги не случайно выбраны Жаком Ле Гоффом в качестве предмета исследования: отношение к деньгам выявляет фундаментальное различие менталитетов современного европейского человека и человека средневековья. На примере изменения отношения к богатству, выраженному в денежной форме, автор прослеживает, как в рамках средневекового общества постепенно формируется новое отношение к деньгам, приводящее впоследствии к становлению духа капитализма, столь характерного для современной европейской цивилизации.

---

Если есть сфера человеческой жизни, где идеи и поступки людей средневековья в корне отличались от наших, так это сфера искусства. Известно, что слово «art» [искусство] приобрело современный смысл только в XIX в. (после немецкого Kunst), а слово «artist» [деятель искусства, художник] окончательно отделилось от слова «artisan» [ремесленник] только в конце XVIII в., когда исчезло различие между «artisan mécanique» и «artisan libéral», в свою очередь представлявшее собой лишь наследие античности.

Однако отсутствие таких понятий не мешало средневековым «сильным» заказывать то, что мы называем произведениями искусства, творцам, которых мы именуем художниками. Строительство самых эффектных зданий — церквей и соборов — долгое время ассоциировали с религиозным чувством, с желанием почтить Бога, и нередко думали, что таким строительством занимались благочестивые христиане, либо работавшие своими руками, либо посылавшие сервов или свободных крестьян, строительство же замков якобы входило в повинности, которые сеньор налагал на подданных. Уже давно известно, что, кроме очень ограниченного числа исключений, ничего подобного не было, и я уже упоминал о прекрасном исследовании, в котором американец Генри Краус показал, что строительство соборов стоило дорого из-за того, что приходилось покупать камень и платить жалованье архитекторам и рабочим. Но мне кажется, что, особенно с XIII в., когда дерево заменили камнем, а живопись и особенно скульптура стали более изысканными, одним из секторов, где больше всех росли расходы и, следовательно, потребность в монете, стал тот, который мы называем меценатством. Не забудем, что, как хорошо показал Умберто Эко, понятие красоты в средние века утверждалось лишь медленно и что если среди меценатов более чем почетное место занимали купцы, это значит, что они стремились повысить свой социальный статус даже больше, чем увеличить богатство, тогда как менее монументальные произведения искусства часто становились товаром. Хорошо изученный пример — Авиньон XIV в., где резиденция пап, кардиналов и всего их окружения стала рынком редких книг, картин и ковров. Но не забудем, что, как верно подчеркнул Марк Блок, в случае нужды или прихоти владельцы произведений искусства без колебаний переплавляли их для получения драгоценного металла, — операция малоприбыльная с экономической точки зрения и показывающая прежде всего, что средневековые люди не испытывали интереса к тому, что воспринималось всего лишь как ручной труд. Конечно, по мере приближения к Возрождению меценатство встречалось все чаще, и даже нередко бывало — пусть экономическая активность еще и не приобрела протокапиталистического характера, который ей позже хотели приписать, — что те, кого называли банкирами, уже не рассчитывали приобрести от своих коммерческих прибылей тот престиж, на который отныне притязали либо в политике, либо в меценатстве. Самый блистательный пример такого подхода — несомненно пример Медичи: если первым ценным надгробным памятником в этой семье был мраморный саркофаг Джованни ди Биччи Медичи, умершего в 1429 г., то его правнук Лоренцо Великолепный (1449-1492) более известен не как банкир, а как политик и меценат.

Рынок роскоши

Может быть, еще больше, чем меценатством, потребность в монете порождалась рынком роскоши. На XV век пришелся возврат законов против роскоши, при помощи которых пытались, без большого успеха, ограничить эту пышность. Еще в Италии и, в частности, во Флоренции широко производили свадебные ларцы и лари, чтобы новобрачная складывала в них приданое и подарки. XV век был прежде всего веком ковров, и их во множестве вывозили Фландрия и Нидерланды, Аррас, Лилль, Брюссель и т. д. Несмотря на старания церкви и, в частности, реформированного нищенствующего ордена — обсервантов, развитию роскоши способствовали, как мы видели, новые литературные вкусы и новые умонастроения. Конец средневековья был временем первых гуманистов. Несмотря на распространение роскоши и стремления роскошествовать, в XV в. новый расцвет пережили законы против роскоши, появившиеся в конце XIII в. вместе с пришествием новых любителей роскоши, каковыми больше, чем сеньоры, были богатые бюргеры и особенно их жены. Изучение денег всегда выводит на социальную историю. В XV в. законы против роскоши обычно распространялись не на отдельные социальные категории, как некоторые статуты итальянских городов еще в XIV в., а на все общество. Особо интересный случай — законодательство против роскоши, созданное при графе Амадее VIII Савойском, который вследствие потрясений, ознаменовавших конец Великой схизмы, с 1439 по 1449 г. был папой под именем Феликса V. Законы Амадея VIII за 1430 г., вероятно, отражают философию многих правителей, королей, князей, коммун, издававших подобные правила. Они идут дальше заботы о сдерживании расходов и использования денег. Это настоящий кодекс примерного поведения подданных князя или организации. Декретировался, например, запрет проституции, особо сурово карались богохульства, объявляемые причиной тогдашних бедствий — чумы, бурь, землетрясений и голода. Оговариваемые ограничения на использование денег были приспособлены к социальной иерархии с герцогом на вершине и крестьянами внизу. Регламентация костюма, центральная в этих законах, касалась не только вида одежд, но и набора аксессуаров, качества тканей, мехов, покроя и, разумеется, головных уборов. Под строгим контролем оказывались декоративные детали, драгоценные украшения, использование золота и серебра.

Любопытно, что из положений, которые мы сочли бы связанными с модой и рассматривали бы с моральной точки зрения, несомненно интересней всего тот факт, что длина одежды зависела от места в иерархии: длинное было «главней» короткого. Эти законы охватывали и контролировали всю жизнь савойцев, особенно свадьбы, похороны, пиры. Две главы посвящены наказаниям и штрафам за несоблюдение этих законов. Уже выдвинута гипотеза, что строгость этих мер, даже если они применялись не полностью, могла оказать определенное долговременное влияние на менталитет савойцев и жителей современной Западной Швейцарии. Не был ли Амадей VIII с его законами против роскоши предтечей Кальвина?[92]

Среди предметов искусства, отражающих развитие рынка роскошных изделий в XIV и XV вв., фигурируют парижская слоновая кость, алебастр из Ноттингема, кованая медь из Динана, ковры из Арраса. Торговлей предметами искусства занимался, в частности, Жак Кёр. Крупные флорентийские бюргеры объявляли конкурс на украшение дверей баптистерия. На внешнюю роскошь иногда обрушивался некий революционный вандализм. Самый наглядный и самый известный его пример, несомненно, воплощал во Флоренции доминиканец Савонарола. Такая же роскошь, такое же пристрастие к экзотическим, редким и дорогим продуктам обнаруживаются в трансформации, которая совершалась в XIV и XV вв. в сфере питания, где происходил переход от кухни к гастрономии. Более чем пряности, любимые средневековыми сеньорами, новая гастрономическая роскошь проникала во все слои общества. Конец средневековья был эпохой чревоугодников, шедших на большие расходы, чтобы удовлетворить свое чревоугодие. В числе самых показательных объектов этой пищевой расточительности — сахар, средиземноморские цитрусовые.

Среди этих новых сфер затрат в XIV и XV вв. надо отметить паломничество в Святую землю, которое после отвоевания Палестины мусульманами заменило для благочестивых христиан крестовый поход. Главной составной частью крестоносного духа часто было желание присвоить путем войны, тем более священной, землю и имущество другого. Паломничество в плане финансовой перспективы, совсем наоборот, дорого обходилось само. Вот что писал после паломничества в Святую землю итальянский паломник Мариано да Сиена в 1431 г.:

Если нет денег[93], в паломничество не идут. Тот, кто поступил бы иначе, был бы распилен надвое, или за него пришлось бы платить другим паломникам, или он был бы вынужден отречься от нашей веры.

15. КАПИТАЛИЗМ ИЛИ CARITAS?

Отсутствующий в средние века: капитализм

Определения капитализма в XIX и XX вв. предложили три мыслителя первого плана. Их позиции недавно изложил в очень интересной книге Филипп Норель[94], согласно которому Бродель видел в капитализме нечто иное, чем рыночную экономику. По его мнению, капитализм родился из появления и усиления группы негоциантов, ставших необходимыми, в частности, для того, чтобы обеспечивать снабжение больших городов вопреки предписаниям политических властей. Якобы это не столько система организации экономики, сколько состояние духа, набор приемов для того, чтобы обходить нормы и правила. По Броделю, этот феномен возник в XII в., по крайней мере в итальянских городах, а в Париже — в XIII в. Всё, что я изложил в данном очерке, показывает, что я не верю в реальность такого средневекового капитализма.